покрикивал: "Ух ты!", "Ну и ну!", "Сам виноват", - и краем глаза глядел на
Фиверстоуна, думая о том, насколько он интереснее тех зануд. Крупный
прямой нос, сжатые губы, скулы, манера носить костюм - все говорило о том,
что перед тобой настоящий человек, который едет туда, где делают настоящее
дело. Раза два Марк все же усомнился, достаточно ли хорошо лорд Фиверстоун
водит машину, но тот кричал: "Что нам перекресток!", и Марк ревел в ответ:
"Вот именно!" "Сами водите?" - спросил Фиверстоун. "Бывало", - ответил
Марк.
Дымок, который вы увидели бы к востоку от Эджстоу, означал, что поезд
везет Джейн Стэддок в деревню Сент-Энн. Лондонцам казалось, что за Эджстоу
пути нет; на самом же деле маленький поезд из двух-трех вагонов ходил и
дальше. В поезде этом все знали друг друга, и порой вместо третьего вагона
прицепляли платформу, на которой ехали лошади или куры; а по перрону
ходили охотники в шляпах и гетрах и привыкшие к поездам собаки. Выходил он
в половине второго. В нем и ехала Джейн, глядя на красные и желтые листья
Брэгдонского леса, а потом - на луга, а потом - на парк, мимо Дюк Итон,
Вулема, Кьюр Харди. На каждой станции, где поезд со вздохом
останавливался, немного подаваясь назад, звенели бидоны, стучали грубые
башмаки, а потом наступала тишина и длилась долго, и осенний свет грел
окно, и пахло листьями, словно железная дорога - такая же часть природы,
как поле или лес. На каждой станции в купе входили мужчины, похожие на
яблоки, и женщины в шляпах с искусственными вишнями, и школьники; но Джейн
едва замечала их, ибо, хотя она считала себя крайним демократом, все
классы, кроме ее собственного, были для нее реальны только в книге. А
между станциями мимо проплывали островки, сулящие райское блаженство, если
только ты успеешь сейчас, именно сейчас, спрыгнуть вниз и застать их
врасплох: домик, а за ним - стог сена, а за стогом - поле; две пожилые
лошадки, стоящие голова к хвосту; небольшой фруктовый сад, в котором
виднелось вывешенное для просушки белье, и кролик, изумленно таращившийся
на поезд. Его глазки были похожи на точечки, а ушки торчали вверх, как
двойной восклицательный знак.
В четверть третьего она прибыла в Сент-Энн, который был и конечной
станцией железнодорожной ветки, и концом всего сущего. Когда она вышла со
станции, наружный воздух подействовал на нее, как холодное тонизирующее
средство.
Хотя поезд последнюю часть пути с шумом и шипением преодолевал
подъем, ей все же предстояло еще подниматься вверх пешком, ибо Сент-Энн
была одной из тех деревень, расположенных на вершине холма, которые скорее
встречаются в Ирландии, чем в Англии, и станция была расположена на
некотором отдалении от деревни.
Дорожка, вьющаяся меж насыпей, привела ее в Сент-Энн. Миновав
церковь, она свернула налево, как ей объяснили в Саксон-Кроссе. Слева от
нее домов не было, только ряд буковых деревьев и неогороженная пашня,
круто спускающаяся к основанию холма, а за ней, насколько хватало глаз,
простиралась изрезанная оврагами пустошь, упирающаяся в голубизну неба.
Джейн находилась в самой верхней точке этого района. Вскоре она подошла к
высокой стене, которая, казалось, бесконечно тянулась справа от нее.
В стене была дверь, а рядом с ней висел старый железный колокольчик.
Когда звон колокольчика затих, за ним последовало столь долгое молчание,
что Джейн начала было подумывать, что дом необитаем. Затем, когда она уже
начала колебаться, позвонить ли ей снова или повернуться и уйти, за стеной
послышались чьи-то шаркающие шаги.
3. БЕЛЛБЭРИ И СЕНТ-ЭНН
Поднимаясь по широкой лестнице, Марк увидел в зеркале и себя, и
своего спутника. Клочок ваты, закрывавший ранку, растрепало ветром, и
теперь над губой гневно торчал белый ус, а под ним темнела засохшая кровь.
Фиверстоун, как всегда, владел и собой, и ситуацией. Через несколько
секунд Марк очутился в комнате с большими окнами и пылающим камином и
понял, что его представляют Уизеру, исполняющему обязанности директора
ГНИИЛИ.
Уизер был учтив и седовлас. Его водянисто-голубые глаза смотрели
вдаль, словно он не замечал собеседников, хотя манеры его, повторю, были
безупречны. Он сказал, что исключительно рад видеть здесь м-ра Стэддока и
еще больше обязан теперь лорду Фиверстоуну. Кроме того, он надеялся, что
полет не утомил их. Фиверстоун поправил его, и тогда он решил, что они
прибыли поездом из Лондона. Затем он поинтересовался, нравится ли м-ру
Стэддоку его комната, и тому пришлось напомнить, что они только что
приехали. "Хочет, чтобы я себя легче чувствовал", - подумал Марк. На самом
деле ему становилось все труднее. "Предложил бы сигарету!.." - думал он,
постепенно убеждаясь, что Уизер не знает о нем ничего. Обещания
Фиверстоуна растворялись в тумане. Наконец, Марк собрал все свое мужество
и заметил, что ему еще не совсем ясно, чем именно он может быть полезен
институту.
- Уверяю вас, м-р Стэддок, - сказал Уизер, глядя вдаль, - вам
незачем... э-э... совершенно незачем беспокоиться. Мы ни в коей мере не
собираемся ограничить круг вашей деятельности, не говоря уже о вашем
плодотворном сотрудничестве с коллегами, представляющими другие области
знания. Мы всецело, да, всецело учтем ваши научные интересы. Вы увидите
сами, м-р... Стэддок, что, если мне позволено так выразиться, институт -
это большая и счастливая семья.
- Поймите меня правильно, сэр, - смутился Марк. - Я имел в виду
другое. Я просто хотел узнать, что именно я буду делать, если перейду к
вам.
- Надеюсь, между нами не будет недоразумений, - продолжал вещать ИО.
- Мы отнюдь не настаиваем, чтобы в данной фазе решался вопрос о вашем
местопребывании. И я, и все мы полагаем, что вы будете проводить
исследования там, где этого требует дело. Если вы предпочитаете, вы можете
по-прежнему жить в Лондоне или Кембридже.
- В Эджстоу, - подсказал лорд Фиверстоун.
- Вот именно, Эджстоу, - и Уизер повернулся к Фиверстоуну. - Я
пытаюсь объяснить м-ру... э... Стэддоку, что мы ни в малейшей мере не
собираемся предписывать, или даже советовать, где ему жить. Надеюсь, вы со
мной согласны. Где бы он ни поселился, мы предоставим ему, в случае
надобности, и воздушный, и наземный транспорт. Я уверен, лорд Фиверстоун,
что вы объяснили, как легко и безболезненно решаются у нас такие вопросы.
- Простите, сэр, - еще больше смутился Марк, - я об этом и не
думал... То-есть, я могу жить где угодно. Я просто...
Уизер прервал его, если это слово применимо к такому ласковому
голосу:
- Уверяю вас, м-р... э-э... уверяю вас, сэр, вы и будете жить где вам
угодно. Мы ни в малейшей степени...
Марк, почти в отчаянии, еще раз попытался вставить слово:
- Меня интересует характер работы.
- Дорогой мой друг, - сказал ИО, - как я уже говорил, никто и в
малейшей мере не сомневается в вашей полнейшей пригодности. Я не предлагал
бы вам войти в нашу семью, если бы не был совершенно уверен, что все до
единого оценят ваши блестящие дарования. Вы среди друзей, м-р... э-э. Я
первый отговаривал бы вас, если бы вы думали связать свою судьбу с каким
бы то ни было учреждением, где бы вам грозили... э... нежелательные для
вас личные контакты.
Больше Марк не спрашивал; и потому что, видимо, он должен был сам уже
все знать, и потому что прямой, резкий вопрос выбросил бы его из этой
теплой, почти одуряющей атмосферы доверительности.
- Спасибо, - сказал он, - я только хотел немного ясней представить
себе...
- Я счастлив, - сказал Уизер, - что мы с вами заговорили об этом
по-дружески... э-э-э... неофициально. Могу вас заверить, что никто не
намеревается загнать вас - хе-хе - в прокрустово ложе. Мы здесь не склонны
строго разграничивать области деятельности, и, я надеюсь, такие люди, как
вы, всецело разделяют неприязнь к насильственному ограничению. Каждый наш
сотрудник чувствует, что его работа - не частное дело, а определенная
ступень в непрестанном самоопределении органического целого.
И Марк поддержал (прости его, Боже, ведь он был и молод, и робок, и
тщеславен):
- Это очень важно. Мне очень нравится такая гибкость... - после чего
уже не было никакой возможности остановить Уизера. Тот неспешно и ласково
вел свою речь, а Марк думал: "О чем же мы говорим?" К концу беседы был
небольшой просвет: Уизер предположил, что Марк сочтет удобным вступить в
институтский клуб. Марк согласился и тут же страшно покраснел, ибо
выяснилось, что вступать туда надо пожизненно, и взнос - 200 фунтов. Таких
денег у него вообще не было. Конечно, если бы он получил здесь работу, он
смог бы заплатить. Но получил ли он? Есть тут работа для него или нет?
- Как глупо, - сокрушенно произнес он. - Оставил дома свою чековую
книжку.
Через несколько секунд он снова шел по лестнице рядом с Фиверстоуном.
- Ну как? - спросил он. Фиверстоун, видимо, не расслышал.
- Ну, как? - повторил Марк. - Когда я узнаю, берут меня или нет?
- Хэлло, Гай! - заорал вдруг Фиверстоун, кинулся куда-то вниз и,
схватив своего приятеля за руку, мгновенно исчез. Марк медленно спустился
по лестнице и оказался в холле, среди каких-то людей, которые, оживленно
беседуя, шли по двое, по трое налево, к большим дверям.
Долго стоял он здесь, не зная, что делать, и стараясь держаться
поестественней. Шум и запахи, доносившиеся из-за дверей, указывали на то,
что народ завтракает. Марк колебался, заходить ему или нет, но потом
решил, что торчать здесь, как дураку, в любом случае хуже.
Он думал, что в столовой - столики, и он найдет место подальше, но
стол был один, очень длинный, и места почти все заняты. Не найдя
Фиверстоуна, Марк сел рядом с кем-то, пробормотав: "Здесь можно сесть, где
хочешь?", но сосед его не услышал, ибо деловито ел и разговаривал с другим
своим соседом.
Завтрак был превосходный, но Марк с облегчением вздохнул, когда он
кончился. Вместе со всеми он пересек холл и очутился в большой комнате,
куда подали кофе. Здесь он увидел, наконец, Фиверстоуна. Его трудно было
не увидеть, ибо он стоял в центре группы и громко что-то рассказывал. Марк
хотел его спросить, остаться ли ему тут на ночь и есть ли для него
комната, но кружок был очень уж тесный, все свои, и он не решился. Подойдя
к одному из столиков, он стал листать журнал, то и дело поглядывая в
сторону Фиверстоуна, опасаясь, как бы тот опять не исчез. На пятый раз он
увидел одного из своих коллег, Вильяма Хинджеста, которого (конечно, за
глаза) называли Ящерка Билл или просто Ящер.
Как и предвидел Кэрри, Хинджест на заседании не был и вряд ли знал
Фиверстоуна. Не без страха Марк понял, что его коллега попал сюда сам, без
помощи всемогущего лорда. Занимался он физической химией и был в их
колледже одним из двух ученых мирового класса. Надеюсь, читатель не
думает, что в Брэктоне собрались крупные ученые. Конечно, передовые люди
не приглашали нарочно тех, кто поглупей, но, как выразился Бэзби, "нельзя
же иметь все сразу!.." У Ящера были старомодные усы, светло-рыжие с
проседью. Нос его походил на клюв.
- Вот не ожидал, - вежливо поздоровался Марк. Он всегда побаивался
Хинджеста.
- Хм? - удивился Ящер. - Что? Ах, это вы, Стэддок? Не знал, что они и
вас подцепили.
- Жаль, что вас не было вчера на заседании, - заметил Марк.
Это была ложь. Прогрессистам не нравилось, когда Хинджест ходил на
заседания. Как ученый он принадлежал им, но, кроме того, он был аномалией,
