что его отец едва не женился на совсем другой девушке.
- Да, - говорил тем временем Кэрри, - теперь действительно видно, что
Деннистоун нам не подходит. Талантлив, ничего не скажешь, но совершенно
сбился с пути. Хочет поделить поместья, то, се... Говорят, собирается в
монахи.
- А все-таки он человек неглупый, - возразил Марк.
- Я рад, что вы и Дик познакомитесь, - легко ушел от ответа Кэрри. -
Сейчас мне надо идти, но потом я хотел бы с вами обсудить одно дельце.
Стэддок вопросительно взглянул на него. Кэрри понизил голос.
- Мы с Джеймсом и еще кое-кто думаем, не сделать ли его ректором. Ну,
вот мы и дома.
- Еще нет двенадцати. Не зайти ли нам в "Бристоль"? - предложил Марк.
Они зашли. Если хочешь быть своим человеком, приходится делать такие
вещи. Марку это было сложнее, чем Кэрри, который еще не женился, да и
получал больше. Но в "Бристоле" было очень приятно, и Марк взял виски для
проректора и пиво для себя.
Когда я единственный раз гостил в Брэктоне, я уговорил моего хозяина
впустить меня в лес и оставить там на час одного. Он попросил прощения за
то, что запирает меня на ключ.
Мало кого пускают в Брэгдонский лес. Войти туда можно лишь через
ворота, установленные Иниго Джонсом, и высокая стена окружает поросшую
лесом полосу земли в четверть мили шириной и милю длиной. Когда вы
проходите туда с улицы через колледж, вам кажется, что вы проникаете в
святая святых. Сперва вы пересекаете двор, названный именем Ньютона -
квадрат, по всем сторонам которого выстроились красивые здания в немного
вычурном, но довольно новом стиле. Потом входите в холодный двор, где
темно даже днем, если закрыта дверь справа, ведущая в зал, и левая дверь,
с окошком, ведущая в кладовую, из которой сочится запах свежего хлеба.
Вынырнув из туннеля, вы оказываетесь в самом старом средневековом здании и
попадаете во внутренний дворик, заросший травой; после старого двора,
рядом с серым камнем, он кажется на удивление уютным и живым. Неподалеку
находится часовня - и отсюда слышно, с каким хрипом идут большие старинные
часы. Пройдя мимо урн и бюстов, поставленных в память былых членов
колледжа, вы спускаетесь по выщербленным ступеням в ярко освещенный двор,
носящий имя леди Элис, и вам вспоминается Бэньян или Уолтон. И слева, и
справа от вас - здания XVIII века, - скромные, похожие на простые домики,
со ставнями и черепичной крышей. Дворик этот с четвертой стороны не
замкнут - там лишь несколько вязов, а за ними стена. Здесь вы впервые
слышите журчанье воды и воркованье горлиц; вы уже так далеко, что других
звуков нет... В стене - дверца, за ней - крытая галерея с узкими окнами по
обе стороны. Выглянув из окна, вы видите, что под вами течет темная река.
Вы переходите мост; цель ваша уже близка. За мостом - площадка для игры в
мяч, за нею - высокая ограда; через решетку работы Джонса вы видите
глубокие тени и залитую солнцем зелень.
Мне кажется, что лес многим обязан стене - ведь огороженное место
ценится. Когда я ступал по мягкому дерну, мне чудилось, что меня ждут.
Деревья растут достаточно густо, чтобы вы постоянно видели перед собой
сплошную листву; но вам все время кажется, что именно сейчас вы - на
полянке, ибо вы идете в неярком сиянии среди зеленых теней. Я был
совершенно один, если не считать овец, чьи длинные глупые морды иногда
глядели на меня; но одиночество это напоминало не о чаще, а о большой
комнате в пустом доме. Помню, я думал: "В детстве мне было бы тут очень
страшно, или очень хорошо". И потом: "Каждый становится ребенком, когда он
один, совсем один. А, может, не каждый?.."
Четверть мили пройти недолго; но мне казалось, что я часами добирался
до сердцевины леса. Но я знал, что она здесь, ибо тут было то, ради чего я
пришел - родник, источник. К нему спускались ступеньки, и берег его
когда-то, очень давно, был вымощен. Теперь камень раскрошился, и я не
ступил на него, а лег в траву и потрогал воду пальцем. Это был источник
многих легенд. Археологи датировали кладку концом британско-римского
периода, незадолго до вторжения англо-саксов. Никто не знал, как связано
древнее слово "Брэгдон" с фамилией Брэктон, но я думаю, что семейство его
поселилось здесь из-за этого сходства. Если верить преданиям, лес намного
старше колледжа. У нас немало свидетельств, что источник звался "Колодцем
Мерлина", хотя название это встречается впервые в документах XVI века,
когда ректор Шоуэл, истово сокрушавший алтари и жертвенники, окружил лес
стеной, чтобы охранить его от тех, кто устраивал там какие-то игрища. Не
успел д-р Шоуэл остыть в своей могиле (а прожил он лет сто), как офицеры
Кромвеля попытались вообще разрушить это нечестивое место, но члены
колледжа вступили с ними в схватку, во время которой на ступенях, у самого
источника, был убит Ричард Кроу, прославленный и ученостью и святостью.
Вряд ли кто-либо посмел бы обвинить д-ра Кроу в язычестве, но, по
преданию, последние слова его были: "Мерлин, сын нечистого, служил своему
королю, а вы, сыны блудниц - изменники и убийцы!" С тех пор каждый ректор
в день своего избрания зачерпывал драгоценным кубком воду из источника и
выпивал ее. Кубок этот хранился в колледже среди других реликвий.
Я думал обо всем этом, лежа у родника, восходившего к временам
Мерлина, если, конечно, Мерлин вообще жил на свете; лежа там, где сэр
Кенельм Дигби видел однажды летней ночью странное видение; где Коллинз
слагал стихи и плакал Георг III, блистательный и любимый многими;
Натаниэль Фокс писал свою прославленную поэму за три недели до того, как
пал во Франции. Стояла такая тишина, и листва так уютно укрывала меня, что
я уснул. Разбудил меня голос друга, звавший издалека.
Самым сложным был вопрос о продаже этого леса. Покупал его ГНИИЛИ -
Государственный Научно-Исследовательский Институт Лабораторных
Исследований - чтобы построить себе новое, более удобное здание. Институт
этот был одним из первых плодов союза между государством и лабораторной
наукой, который будит у стольких людей надежду на то, что мир наш станет
лучше. Предполагалась скорая отмена обременительных запретов, которые до
сих пор сдерживали свободу исследований. От экономических проблем институт
уже освободился. Здание, которое предполагалось для него построить,
изменило бы даже силуэт Нью-Йорка; штаты предполагались огромные, ставки -
неслыханные. Отцы города и колледжа долго и дипломатично отвлекали
внимание института от Оксфорда, Кембриджа и Лондона. Шанс был невелик, и
прогрессисты совсем было приуныли, но сейчас фортуна улыбнулась им. Они
знали: если институт получит нужную ему землю, он переедет в Эджстоу, и
все, наконец, оживет. Кэрри даже сомневался, выдержат ли Оксфорд и
Кембридж такое соперничество.
Три года назад Марк Стэддок предполагал бы, что на сегодняшнем
заседании состоится бой поборников прогресса и пользы с сентиментальными
поклонниками красоты. Теперь он этого не думал. Он знал, что дела делаются
не так.
Прогрессисты вели игру на самом высшем уровне. Почти никто из
сотрудников, рассаживающихся в зале, не знал, что речь пойдет о продаже
леса. Правда, в повестке дня значилось одним из пунктов: "Продажа земли,
принадлежащей колледжу", но пункт этот стоял во всех повестках, и никто
его не обсуждал. Кроме того, пункт первый гласил: "Вопросы, связанные с
Брэгдонским лесом". Кэрри сразу приступил к вышеуказанным вопросам и
зачитал несколько писем. Одно было из Общества Охраны Памятников, и, на
свою беду, содержало сразу две претензии. Было бы умнее ограничиться тем,
что стена, окружающая лес, давно нуждается в починке. Правда, и здесь
строгий тон не понравился присутствующим. Когда же речь пошла о том, чтобы
колледж пустил в лес археологов для обследования источника - многие просто
обиделись. Я не хотел бы подозревать проректора в намеренных искажениях,
но Кэрри, читая письмо, не скрыл его неточностей и недочетов. Другое
письмо было от парапсихологов, тоже стремившихся в лес, где "происходили,
судя по слухам, странные явления", а третье - от студии, которая хотела
снять фильм уже про самих парапсихологов. Всем трем заседание отказало.
Потом поднялся лорд Фиверстоун. Он полностью согласился с мнением
колледжа об этих наглых письмах, но напомнил, что стена действительно
оставляет желать лучшего. Многим (но не Стэддоку) показалось, что кто-то
поставит, наконец, на место Кэрри и его шайку; это было приятно. Тут же
вскочил казначей, Джеймс Бэзби, и горячо поддержал лорда Фиверстоуна.
"Оставляет желать лучшего" - это мягко сказано, стена в безобразном
состоянии. Чинить ее поздно, выход один: построить новую. Когда из него с
немалым трудом выжали, сколько это может стоить, все ахнули. Лорд
Фиверстоун холодно осведомился, предлагает ли уважаемый коллега пойти на
такие издержки. Бэзби (бывший священник с большой черной бородой) ответил,
что он ничего не предлагает, поскольку вопрос этот можно обсуждать лишь в
тесной связи с теми финансовыми соображениями, которые он изложит
впоследствии. Понемногу в дебаты стали втягиваться чужаки и реакционеры.
Они не верили, что ничего сделать нельзя; и прогрессисты дали им
поговорить минут десять. Потом снова показалось, что лорд Фиверстоун
играет на руку реакционерам, ибо он спросил, неужели руководство колледжа
видит только два выхода: строить новую ограду или допустить, чтобы лес
стал открытым для всех. Он требовал ответа; и казначей, немного помедлив,
изрек, что третий выход - обнести лес колючей проволокой. Поднялся
страшный шум, из которого вырывались слова каноника Джоэла: "Лучше просто
все вырубить!.." Вопрос отложили до следующего заседания.
Второй пункт был совершенно непонятен. Кэрри читал переписку колледжа
с Общеуниверситетским Советом по поводу "предполагаемого включения в
состав университета некоторых научных учреждений". Получалось, что
университет уже все решил и без них. Что именно он решил, почти никто не
понял, хотя часто повторялось сочетание ГНИИЛИ. Те же, кто понял, смутно
ощущали, что переезд института имеет какое-то отношение к Брэктону.
Уже к концу этого пункта многие начали подумывать о еде. Однако,
пункт третий вызвал оживление, ибо назывался он "ставки младших научных
сотрудников". Я не буду говорить о том, сколько они получали; но этого им
едва хватало, хотя жили они в самом колледже. Стэддок недавно был в их
числе и очень им сочувствовал. Он понимал их скорбные взгляды - прибавка
означала для них новый костюм, мясо на обед и возможность купить уже не
одну пятую, а половину необходимых книг. Они жадно уставились на Бэзби,
когда он встал, чтобы осветить положение. Как выяснилось, он знал, что
никто не сомневается в его благих намерениях, но, по долгу службы, был
вынужден сказать, что речь снова идет о непосильных расходах. Однако, и
этот вопрос можно будет обсуждать лишь в свете соображений, которые он
изложит ниже. У всех уже болела голова, всем хотелось есть и курить.
Ко времени перерыва младшие сотрудники твердо верили, что эта чертова
стена мешает им получить прибавку. В таком же настроении они вернулись в
зал, и Бэзби доложил о состоянии финансов. Было очень жарко, говорил он
очень нудно, зубы его то и дело сверкали над черной бородой; денежные дела
вообще нелегко понять, а те, кому это легко, не работают в университетах.
Всем было ясно, что денег совершенно нет, а самые неопытные стали
подумывать уже не о стене и прибавке, а о том, что колледж скоро закроют.
Не греша против истины, Бэзби сказал, что положение чрезвычайно тяжелое.
