не боится ничего. Трое сыновей Хатхи покачивались плечом к плечу позади
отца.
Маугли едва поднял голову, когда Хатхи пожелал ему доброй охоты.
Прежде чем сказать хоть слово, он заставил Хатхи долго переминаться с ноги
на ногу, покачиваться и встряхиваться, а когда заговорил, то с Багирой, а
не со слонами.
- Я хочу рассказать вам одну историю, а слышал я ее от охотника, за
которым вы охотились сегодня, - начал Маугли. - Это история о том, как
старый и умный слон попал в западню и острый кол на дне ямы разорвал ему
кожу от пятки до плеча, так что остался белый рубец.
Маугли протянул руку, и когда Хатхи повернулся, при свете луны стал
виден длинный белый шрам на сером, как грифель, боку, словно его стегнули
раскаленным бичом.
- Люди вытащили слона из ямы, - продолжал Маугли, - но он был силен и
убежал, разорвав путы, и прятался, пока рана не зажила. Тогда он вернулся
ночью на поля охотников. Теперь я припоминаю, что у него было три сына.
Все это произошло много-много дождей тому назад и очень далеко отсюда - на
полях Бхаратпура. Что случилось с этими полями в следующую жатву, Хатхи?
- Жатву собрал я с моими тремя сыновьями, - сказал Хатхи.
- А что было с посевом, который следует за жатвой? - спросил Маугли.
- Посева не было, - сказал Хатхи.
- А с людьми, которые живут на полях рядом с посевами? - спросил
Маугли.
- Они ушли.
- А с хижинами, в которых спали люди? - спросил Маугли.
- Мы разметали крыши домов, а джунгли поглотили стены.
- А что же было потом? - спросил Маугли.
- Мы напустили джунгли на пять деревень; и в этих деревнях, и на их
землях, и на пастбищах, и на мягких, вспаханных полях не осталось теперь
ни одного человека, который получал бы пищу от земли. Вот как были
вытоптаны бхаратпурские поля, и это сделал я с моими тремя сыновьями. А
теперь скажи мне, Маугли, как ты узнал про это? - спросил Хатхи.
- Мне сказал один человек, и теперь я вижу, что даже Балдео не всегда
лжет. Это было хороню сделано, Хатхи с белым рубцом, а во второй раз
выйдет еще лучше, потому что распоряжаться будет человек. Ты знаешь
деревню человечьей стаи, что выгнала меня? Не годится им жить там больше.
Я их ненавижу!
- А убивать никого не нужно? Мои бивни покраснели от крови, когда мы
топтали поля в Бхаратпуре, и мне бы не хотелось снова будить этот запах.
- Мне тоже. Я не хочу даже, чтобы их кости лежали на нашей чистой
земле. Пусть ищут себе другое логово. Здесь им нельзя оставаться. Я
слышал, как пахнет кровь женщины, которая меня кормила, - женщины, которую
они убили бы, если бы не я. Только запах свежей травы на порогах домов
может заглушить запах крови. От него у меня горит во рту. Напустим на них
джунгли, Хатхи!
- А! - сказал Хатхи. - Вот так же горел и рубец на моей коже, пока мы
не увидели, как погибли деревни под весенней порослью. Теперь я понял:
твоя война станет нашей войной. Мы напустим на них джунгли.
Маугли едва успел перевести дыхание - он весь дрожал от ненависти и
злобы, - как то место, где стояли слоны, опустело, и только Багира
смотрела на Маугли с ужасом.
А Хатхи и его трое сыновей повернули каждый в свою сторону и молча
зашагали по долинам. Они шли все дальше и дальше через джунгли и сделали
шестьдесят миль, то есть целый двухдневный переход. и каждый их шаг и
каждое покачивание хобота были замечены и истолкованы Мангом, Чилем,
Обезьяньим Народом и всеми птицами. Потом слоны стали кормиться и мирно
паслись не меньше недели. Хатхи и его сыновья похожи на горного удава Каа:
они не станут торопиться, если в этом нет нужды.
Через неделю - и никто не знает, откуда это пошло, - по джунглям
пронесся слух, что в такой-то и такой-то долине корм и вода всего лучше.
Свиньи, которые готовы идти на край света ради сытной кормежки, тронулись
первые, отряд за отрядом, переваливаясь через камни; за ними двинулись
олени, а за оленями - маленькие лисицы, которые питаются падалью. Рядом с
оленями шли неповоротливые антилопы-нильгау, а за нильгау двигались дикие
буйволы с болот. Вначале легко было бы повернуть обратно рассеянные и
разбросанные стада, которые щипали траву, брели дальше, пили и снова
щипали траву, но как только среди них поднималась тревога, кто-нибудь
являлся и успокаивал их. То это был дикобраз Сахи с вестью о том, что
хорошие корма начинаются чуть подальше; то нетопырь Манг с радостным
писком проносился, трепеща крыльями, по прогалине, чтобы показать, что там
никого нет; то Балу с полным ртом кореньев подходил, переваливаясь, к
стаду и в шутку или всерьез пугал его, направляя на настоящую дорогу.
Многие повернули обратно, разбежались или не захотели идти дальше, но
прочие остались и по-прежнему шли вперед.
Прошло дней десять, и к концу этого времени дело обстояло так: олени,
свиньи и нильгау топтались, двигаясь по кругу радиусом в восемь или десять
миль, а хищники нападали на них с краев. А в центре круга была деревня, а
вокруг деревни созревали хлеба на полях, а в полях сидели люди на вышках,
похожих на голубятни и построенных для того, чтобы пугать птиц и других
воришек.
Была темная ночь, когда Хатхи и его трое сыновей без шума вышли из
джунглей, сломали хоботами жерди, и вышки упали, как падает сломанный
стебель болиголова, а люди, свалившись с них, услышали глухое урчанье
слонов. Потом авангард напуганной армии оленей примчался и вытоптал
деревенское пастбище и вспаханные поля; а за ними пришли тупорылые свиньи
с острыми копытами, и что осталось после оленей, то уничтожили свиньи.
Время от времени волки тревожили стада, и те, обезумев, бросались из
стороны в сторону, топча зеленый ячмень и ровняя с землей края
оросительных каналов. Перед рассветом в одном месте на краю круга хищники
отступили, оставив открытой дорогу на юг, и олени ринулись по ней, стадо
за стадом. Другие, посмелей, залегли в чаще, чтобы покормиться следующей
ночью.
Но дело было уже сделано. Утром крестьяне, взглянув на свои поля,
увидели, что все посевы погибли. Это грозило смертью, если люди не уйдут
отсюда, потому что голод был всегда так же близко от них, как и джунгли.
Когда буйволов выгнали на пастбища, голодное стадо увидело, что олени
дочиста съели всю траву, и разбрелось по джунглям вслед за своими дикими
товарищами. А когда наступили сумерки, оказалось, что три или четыре
деревенских лошади лежат в стойлах с проломленной головой. Только Багира
умела наносить такие удары, и только ей могла прийти в голову дерзкая
мысль вытащить последний труп на середину улицы.
В эту ночь крестьяне не посмели развести костры на полях, и Хатхи с
сыновьями вышел подбирать то, что осталось; а там, где пройдет Хатхи, уже
нечего больше подбирать. Люди решили питаться зерном, припасенным для
посева, пока не пройдут дожди, а потом наняться в работники, чтобы
наверстать потерянный год. Но пока хлеботорговец думал о своих корзинах,
полных зерна, и о ценах, какие он будет брать с покупателей, острые клыки
Хатхи ломали угол его глинобитного амбара и крушили большой плетеный
закром, где хранилось зерно.
После того как обнаружили эту потерю, пришла очередь жреца сказать
свое слово. Богам он уже молился, но напрасно. Возможно, говорил он, что
деревня, сама того не зная, оскорбила какого-нибудь бога джунглей: по
всему видно, что джунгли против них. Тогда послали за главарем соседнего
племени бродячих гондов, маленьких, умных, черных, как уголь, охотников,
живущих в глубине джунглей, чьи предки происходят от древнейших
народностей Индии - от первоначальных владельцев земли. Гонда угостили
тем, что нашлось, а он стоял на одной ноге, с луком в руках и двумя-тремя
отравленными стрелами, воткнутыми в волосы, и смотрел не то с испугом, не
то с презрением на встревоженных людей и на их опустошенные поля. Люди
хотели узнать, не сердятся ли на них его боги, старые боги, и какие жертвы
им нужны. Гонд ничего не ответил, но сорвал длинную плеть ползучей дикой
тыквы, приносящей горькие плоды, и заплел ею двери храма на глазах у
изумленного божка. Потом он несколько раз махнул рукой по воздуху в ту
сторону, где была дорога в Канхивару и ушел обратно к себе в джунгли
смотреть, как стада животных проходят по ним. Он знал, что когда джунгли
наступают, только белые люди могут остановить их движение.
Незачем было спрашивать, что он хотел этим сказать. Дикая тыква
вырастет там, где люди молились своему богу, и чем скорее они уйдут
отсюда, тем лучше.
Но нелегко деревне сняться с насиженного места, Люди оставались до
тех пор, пока у них были летние запасы. Они пробовали собирать орехи в
джунглях, но тени с горящими глазами следили за ними даже среди дня, а
когда люди в испуге повернули обратно, со стволов деревьев, мимо которых
они проходили всего пять минут назад, оказалась содранной кора ударами
чьей-то большой, когтистой лапы. Чем больше люди жались к деревне, тем
смелей становились дикие звери, с ревом и топотом гулявшие по пастбищам у
Вайнганги. У крестьян не хватало духа чинить и латать задние стены
опустелых хлевов, выходившие в лес. Дикие свиньи топтали развалины, и
узловатые корни лиан спешили захватить только что отвоеванную землю и
забрасывали через стены хижины цепкие побеги, а вслед за лианами
щетинилась жесткая трава. Холостяки сбежали первыми и разнесли повсюду
весть, что деревня обречена на гибель. Кто мог бороться с джунглями, когда
даже деревенская кобра покинула свою нору под смоковницей!
Люди все меньше и меньше общались с внешним миром, а протоптанные
через равнину тропы становились все уже и уже. И трубный зов Хатхи и его
троих сыновей больше не тревожил деревню по ночам: им больше незачем было
приходить. Поля за околицей зарастали травой, сливаясь с джунглями и для
деревни настала пора уходить в Канхивару.
Люди откладывали уход со дня на день, пока первые дожди не захватили
их врасплох. Нечиненые крыши стали протекать, выгон покрылся водой по
щиколотку, и все, что было зелено, пошло сразу в рост после летней засухи.
Тогда люди побрели вброд - мужчины, женщины и дети - под слепящим и теплым
утренним дождем и, конечно, обернулись, чтобы взглянуть в последний раз на
свои дома.
И как раз когда последняя семья, нагруженная узлами, проходила в
ворота, с грохотом рухнули балки и кровли за деревенской оградой. Люди
увидели, как мелькнул на мгновение блестящий, черный, как змея, хобот,
разметывая мокрую солому крыши. Он исчез, и опять послышался грохот, а за
грохотом - визг. Хатхи срывал кровли с домов, как мы срываем водяные
лилии, и отскочившая балка ушибла его. Только этого ему и не хватало,
чтобы разойтись вовсю, потому что из диких зверей, живущих в джунглях,
взбесившийся дикий слон всех больше буйствует и разрушает. Он лягнул
задней ногой глинобитную стену, и стена развалилась от удара, а потоки
дождя превратили ее в желтую грязь. Хатхи кружился и трубил, и метался по
узким улицам, наваливаясь на хижины справа и слева, ломая шаткие двери,
круша стропила; а три его сына бесновались позади отца, как бесновались
при разгроме полей Бхаратпура.
- Джунгли поглотят эти скорлупки, - сказал спокойный голос среди
развалин. - Сначала нужно свалить ограду.
И Маугли, блестя мокрыми от дождя плечами, отскочил от стены, которая
осела на землю, как усталый буйвол.
- Все в свое время, - прохрипел Хатхи. - О да, в Бхаратпуре мои клыки
покраснели от крови! К ограде, дети мои! Головой! Все вместе! Ну!
Все четверо налегли, стоя рядом. Ограда пошатнулась, треснула и
