И тут раздался звук. Сперва Вик не понял, что это за звук, но через
секунду до него дошло. Это был звук его собственных рыданий.
Закрыв лицо руками, Вик отошел от окна. Боже, почему он не сошел с
ума? А может быть, именно сошел?
Звук повторился. Вик не мог больше сдерживать рыданий. Положив голову
на стол, он плакал, и слезы стекали по щекам на рубашку.
Сколько же времени он плакал? И когда он плакал в последний раз?
Когда родился Тед, вспомнил Вик. Когда умер его отец через три дня после
инфаркта. Но тогда это были слезы, приносящие облегчение. От теперешних
слез на душе стало еще тяжелее.
Спустя сорок минут он сидел в городском парке на скамейке. Он
позвонил домой и сказал Донне, что немного задержится на работе. Она
начала спрашивать, почему он говорит таким странным голосом. Он пообещал,
что вернется домой до наступления темноты. Пусть покормит ужином Теда и
уложит его спать. Потом он повесил трубку, не дав ей сказать ни слова.
И вот он сидит на скамейке в парке.
Слезы высохли. Осталась только злость. Это была следующая ступень.
Нет, злость - не вполне подходящее слово. Он был потрясен. Он был взбешен.
Он осознавал, что сейчас ему опасно возвращаться домой... Опасно для всех
троих.
Он сидел на скамейке, наблюдая, как неподалеку шестеро подростков -
четыре девочки и два мальчика - катаются на роликовых коньках. Этим летом
ролики вошли в моду. Одна из девочек упала и тут же со смехом поднялась,
потирая ушибленное колено. "В наши времена, - подумал Вик, - никто и не
подозревал о существовании роликов".
Иногда они с Роджером приходили в этот парк, чтобы перекусить на
свежем воздухе. Так было весь первый год. Потом Роджер, очень тщательно
следивший за процессом своего пищеварения, предложил заменить скамейку в
парке столиком в маленьком кафе в центре города. С тех пор они были здесь
всего раз или два.
На западе садилось солнце.
Но Вик не видел его. Он представлял себе Донну и ее друга. Он видел,
как они с Донной выходят из его спальни. Видел их в постели. Видел, будто
смотрел по телевизору фильм. Она, Донна, в этот момент была необычайно
хороша. Каждая мышца играла под кожей. Ее глаза горели голодным блеском -
как всегда, когда ей хотелось заняться сексом. Он знал этот блеск, но
раньше ему казалось, что он единственный способен вызвать его. Он думал,
что даже ее отец и мать никогда не видели у нее в глазах подобного блеска.
Потом он представил, как мужчина, автор письма, овладевает ею. Это
было настолько отвратительно, что Вик зажмурился.
Да, он предполагал нечто подобное. Но предположение - это еще не
знание, не уверенность; теперь же он знал наверняка. Теперь он мог не
сомневаться, не предаваться игре воображения. Только вот кто скажет, что
лучше: уверенность или неизвестность?
Перед ним встал вопрос: что он собирается делать со всем этим? Его
жена, его девочка, изменяла за его спиной всякий раз, когда он уходил на
работу, а Тед - в детский сад...
Он был зол, но все же не торопился домой, чтобы проучить Донну. Он
думал.
Можно забрать Теда и уйти. Уйти, ничего не объясняя. Пусть попробует
его остановить! Он не думает, что ей это удастся. Взять Теда, поехать в
ближайший мотель, обратиться к адвокату... Разорвать цепь, не оглядываясь
назад.
Но если он заберет Теда и поедет с ним в мотель, не испугает ли
мальчика до смерти? Не попросит ли Тед, чтобы отец ему все объяснил? Ему
только четыре года, но он достаточно взрослый, чтобы понять, что в их
семье произошло нечто ужасное. И потом, эта поездка... Встреча со стариком
Шарпом и его отпрыском. И он едет не один. С ним будет партнер. Партнер, у
которого есть жена и двое детей. Даже в такую минуту Вик понимал, что не
вправе поступить по-свински по отношению к Роджеру.
И, хотя он не мог признаться в этом даже себе, был еще один вопрос:
действительно ли он хочет забрать Теда и уйти, не выслушав ее? Нет, он так
не думал.
Были и другие вопросы.
Кто рубит сук, на котором сидит? Кто режет гусыню, несущую золотые
яйца? Зачем любовник Донны написал это письмо?
Потому что гусыня больше не несет яиц. Очевидно, Донна бросила этого
парня.
Он попытался найти какую-нибудь другую причину и не смог. Это было
обыкновенной местью, жестом отчаяния. Поступок нелогичный, зато принесший
этому парню моральное удовлетворение. Донна порвала с ним, и он решил
нанести удар в спину, отправив ее мужу анонимку.
И последний вопрос: а имеет ли это какое-то значение?
Он достал из кармана пиджака письмо и вновь перечитал его, хотя знал
наизусть каждое слово. Потом он еще раз посмотрел в небо, так и не зная,
что же теперь делать.
- Что это значит? - спросил Джо Камбер.
Он отчетливо выговаривал каждое слово, отчего они становились как бы
связанными между собой. Он стоял в дверном проеме, глядя на жену. Шарити
сидела в его кресле. Она и Брет уже поели. Джо приехал домой, поставил
грузовичок в гараж и на верстаке увидел то, о чем и спрашивал сейчас жену.
- Это золотая цепочка, - ответила она. Шарити отослала Брета в гости
к его приятелю Давиду Бергерону на весь вечер. Она не хотела, чтобы сын
был дома, если все пойдет не так, как надо. - Брет сказал, что ты хотел
как раз такую.
Джо пересек комнату. Это был высокий, длинноносый, психически
уравновешенный мужчина с уверенными, спокойными движениями. С возрастом он
начал лысеть, а на висках уже появилась первая седина. Почти постоянно он
дышал перегаром, а голубые водянистые глаза смотрели пытливо и
недружелюбно. Он был человеком, не любящим сюрпризов.
- Не забывай, с кем говоришь, Шарити, - сказал он.
- Садись за стол. Твой ужин почти остыл.
Он в сердцах стукнул кулаком по столу:
- Долго ты будешь морочить мне голову?
- Не кричи на меня, Джо Камбер. Начинай есть, а я пока расскажу тебе
все.
Он уселся за стол, и она придвинула к нему тарелку, на которой лежала
сочная отбивная.
- С каких это пор мы питаемся, как Рокфеллеры? - спросил он. -
Надеюсь, кроме цепочки ты сумеешь объяснить и это.
Он начал медленно есть, не сводя с нее глаз. Она знала, что он сейчас
не будет ее бить. И в этом был ее шанс. Если он собирался побить ее
сегодня, то это уже случилось бы. Потому Шарити спокойно села напротив
мужа и сообщила:
- Я выиграла в лотерею.
Его челюсти на мгновение замерли, потом вновь методично задвигались.
Он наколол кусок мяса и отправил его в рот.
- Конечно, - сказал он, - и теперь вторую отбивную, очевидно, ест
Кадж.
Он указал вилкой на собаку, лежащую под лавкой. Брет не взял Каджа с
собой к приятелю, потому что тот не любил, когда дети играли в шумные
игры.
Шарити сунула руку в карман фартука и извлекла оттуда свидетельство о
полученном выигрыше. Она протянула бумагу Джо.
Камбер двумя пальцами взял сложенный вдвое лист, развернул и принялся
изучать. Его глаза сфокусировались на написанном.
- Пять... - начал он, и затем его рот закрылся.
Шарити, ни слова не говоря, смотрела на него. Он не обошел вокруг
стола и не поцеловал ее. Мужчина его склада не мог поступить так, она
прекрасно понимала это.
Наконец он поднял на нее глаза:
- Значит, ты выиграла пять тысяч долларов?
- Да, минус налоги.
- И давно ты играешь в лотерею?
- Я каждую неделю покупаю пятидесятицентовый билет... и ты не должен
за это сердиться на меня, Джо, потому что ты гораздо больше тратишь на
пиво.
- Закрой рот, Шарити, - сказал он, не мигая и не сводя с нее взгляда
водянистых глаз. - Закрой рот, или я заставлю тебя закрыть его. - И он
вновь начал жевать. Шарити немного расслабилась: кажется, он-таки не
станет бить ее. Во всяком случае, не сейчас. - Эти деньги... Когда мы
сможем получить их?
- Через две недели или немного больше. Поэтому я и сняла деньги с
нашего счета, чтобы сделать тебе подарок. Это очень хорошая цепь. Так
сказал мне продавец.
- Что ж, спасибо, - и он вновь углубился в еду.
- Я сделала тебе подарок, - сказала она. - Сделай и ты мне подарок,
Джо. Ладно?
Он поднял на нее глаза. Он не сказал ни слова. Его глаза не выразили
никаких эмоций. Он жевал, а на его макушку так и была одета шляпа, которую
он не снял, придя домой.
Она медленно, боясь сказать лишнее слово, пояснила:
- Я хочу на неделю уехать. С Бретом. Повидаться с Холли и Джимом в
Коннектикуте.
- Нет, - отрезал он, не переставая есть.
- Мы могли бы поехать на автобусе. Это стоило бы не слишком дорого.
Это обошлось бы нам в пять раз дешевле, чем стоит твоя цепь. Я звонила на
станцию и спрашивала, сколько стоят билеты.
- Нет. Брет мне нужен здесь, чтобы помогать в работе.
Она стиснула под столом сложенные на коленях руки; лицо ее осталось
спокойным.
- Когда в школе идут занятия, ты ведь обходишься без него.
- Я сказал - нет, Шарити, - отрезал он, видя, как ей хочется, чтобы
он ответил удовлетворительно, и радуясь, что может отказать ей, разбить ее
надежды, причинить боль.
Она встала и подошла к плите. Из окна на нее смотрела вечерняя
звезда. Шарити было нужно время, чтобы взять себя в руки. Она включила
воду и начала мыть посуду, думая при этом, что вода в их доме очень
тяжелая, как и характер Джо.
Сбитый с толку тем, что она не настаивает, что она смирилась, Джо
Камбер счел нужным пояснить:
- Мальчик должен учиться какому-нибудь ремеслу, а не шататься каждый
вечер по друзьям.
Она выключила воду:
- Сегодня я сама отослала его.
- Ты? Почему?
- Потому что предвидела, что произойдет подобный разговор, - сказала
она, поворачиваясь к мужу спиной. - Я уже пообещала ему, что ты
согласишься, потому что теперь у нас есть деньги, а у тебя - вещь, которую
ты хотел.
- Что ж, сама виновата, - сказал Джо. - Теперь будешь думать, прежде
чем что-то обещать парню, - он довольно улыбнулся и откусил кусок хлеба.
- Ты мог бы поехать с нами, если бы захотел.
- Ха-ха. Вот брошу работу - и поеду! И потом, что я там забыл? Почему
я должен хотеть увидеть эту парочку? Из того, что я успел заметить и что
понял из твоих рассказов, ясно, что они первостатейные болваны. А ты,
по-видимому, хочешь поехать туда, потому что ничем от них не отличаешься,
- он начал заводиться. Обычно в такие моменты она пугалась и замолкала.
Так происходило почти всегда. Но не в этот день. - И я не хочу, чтобы мой
парень стал таким же болваном, как они с тобой вместе. Я думаю, ты и так
настраиваешь его против меня. Или я не прав?
- Почему ты никогда не назовешь его по имени?
- Закрой пасть, Шарити, - он тяжелым взглядом смотрел на нее. На его
лице играли желваки. - И закончим на этом.
- Нет, - сказала она, - не закончим.
Он отшвырнул вилку, удивленный услышанным:
- Что? Что ты сказала?
Она приблизилась к мужу, впервые за их супружество не желая
сдерживаться. Нет, она не позволит ему так относиться к ней и Брету. Но
она еще боялась повышать голос.
- Да, ты никогда не любил мою сестру и ее мужа. Это твое право. Но
посмотри на себя, на свои грязные руки, которые ты никогда не моешь перед
едой, на свою шляпу, которую не снимаешь, садясь за стол. Ты просто
боишься отпускать Брета, чтобы он не увидел, как живут другие люди. Именно
поэтому я и хочу повезти его. Пусть не думает, что все живут так, как ты и
твои друзья-пьяницы. И на охоту в этом году я его с тобой не отпущу.
Она умолкла, ловя на себе его изумленный взгляд. Хлеб в одной руке,
ложка в другой. Нет, она должна договорить до конца.
- Сейчас мы с тобой заключим сделку, - продолжила она. - Ты получишь
