ухмылялся. Ветер выл, визжал, гудел гитарной струной. В стену трактира
ударилось и отлетело что-то большое. Один из стоявших у стойки оторвался
от нее и нелепо-широкими шагами, выписывая вензеля, ушел. Внезапно грянули
сухие раскаты грома.
- Хорошо, - усмехнулся человек в черном. - Ладно. Давайте приступим к
делу.
Тщательно целясь, он принялся плевать Норту в лицо. Плевки
поблескивали на лбу покойника, жемчугами скатывались с заострившегося
по-птичьи носа.
Руки Алисы под стойкой заработали быстрее.
Шеб загоготал - ни дать, ни взять неотесанный деревенский парень, - и
согнулся, отхаркивая гигантские густые комки мокроты. Рта он не прикрывал.
Человек в черном одобрительно взревел и хлопнул тапера по спине. Шеб
осклабился, сверкнул золотой зуб.
Кое-кто сбежал. Другие широким кольцом окружили Норта. На его лице,
на морщинистой шее, где кожа обвисла складками, как у быка, блестела влага
- влага, столь драгоценная в этом краю засух. Вдруг, словно по сигналу,
плевки прекратились. Слышалось неровное тяжелое дыхание.
Человек в черном стремительно прянул вперед, пронырнул над трупом и
переломился в поясе, описав ровную дугу. Вышло красиво, будто плеснулась
вода. Он приземлился на руки, прыжком с поворотом очутился на ногах,
ухмыльнулся и снова перемахнул через стол. Один из зрителей забылся,
зааплодировал и вдруг попятился прочь с помутневшими от ужаса глазами. Он
с влажным шлепком зажал рот ладонью и кинулся к дверям.
Когда человек в черном в третий раз пролетал над Нортом, тот
дернулся.
Среди зевак возник ропот - сдавленное оханье - и стало тихо. Человек
в черном запрокинул голову и завыл. Он втягивал воздух, и его грудь
ритмично вздымалась и опускалась в такт неглубокому частому дыханию. С
удесятеренной скоростью он заструился над телом Норта, словно вода,
которую переливают из стакана в стакан. В трактире слышалось только его
яростное резкое дыхание, да усиливающиеся порывы штормового ветра.
Норт сделал глубокий жадный вдох и с грохотом заколотил руками по
столу, бесцельно осыпая столешницу тяжелыми ударами. Шеб хрипло взвизгнул
и исчез за дверью, следом за ним - одна из женщин.
Человек в черном вновь мелькнул над Нортом - раз, другой, третий.
Теперь все тело Норта трепетало, тряслось, подергивалось, билось. От него
удушливыми волнами поднимался запах гниения, испражнений и тлена. Норт
открыл глаза.
Алиса почувствовала, что ноги несут ее вспять. Она задела зеркало,
задрожавшее от удара, и, поддавшись слепой панике, метнулась прочь, как
молодой кастрированный бычок.
- Я сделал тебе подарок, - тяжело отдуваясь, прокричал ей вслед
человек в черном. - Теперь можешь спать спокойно. Однако и это обратимо.
Зато... так... занятно, черт возьми! - И он снова захохотал. Алиса
кинулась вверх по лестнице, и смех зазвучал тише, но оборвался он лишь
тогда, когда дверь, ведущая в три комнаты над трактиром, оказалась на
засове.
Тогда, присев под дверью на корточки и покачиваясь, она захихикала, и
эти звуки переросли в пронзительные причитания, слившиеся с воем ветра.
Внизу Норт рассеянно убрел в бурю, надергать травы. Человек в черном
- единственный клиент, оставшийся в трактире, - продолжая ухмыляться,
смотрел ему вслед.
Когда в тот вечер она заставила себя с лампой в одной руке и тяжелым
поленом в другой снова сойти вниз, человек в черном уже исчез вместе с
повозкой и всем прочим. Но Норт был там, он сидел за столом у входа,
словно никуда и не уходил. От него пахло травой, но не так сильно, как
можно было бы ожидать.
Он поднял голову, посмотрел на женщину и робко улыбнулся.
- Привет, Элли.
- Привет, Норт. - Она положила полено и принялась зажигать лампы, не
поворачиваясь к Норту спиной.
- Меня коснулась рука Господа, - вскоре сказал он. - Я больше не
умру. Так он сказал. Он обещал мне.
- Повезло тебе, Норт. - Дрожащие пальцы упустили лучину, и Алиса
подняла ее.
- Хотелось бы мне бросить жевать траву, - проговорил он. - Нет больше
для меня в этом радости. Негоже человеку, которого коснулась рука Господа,
жевать траву.
- Что ж ты не бросишь?
Собственное озлобление удивило и напугало Алису, заставив вновь
увидеть в Норте не столько дьявольское чудо, сколько человека. Экземпляр,
представший ее глазам, являл собой довольно грустное зрелище: он был
одурманен лишь наполовину и выглядел виноватым и пристыженным. Бояться его
она больше не могла.
- Меня трясет, - сказал он. - Тянет к траве. Я не могу бросить. Элли,
ты всегда была так добра ко мне... - Он заплакал. - Я мочить штаны и то не
могу бросить.
Алиса подошла к столу и помедлила в нерешительности.
- Он мог бы сделать так, что меня бы на нее не тянуло, - выговорил
Норт сквозь слезы. - Мог бы, раз уж сумел меня оживить. Я не жалуюсь... не
хочу жаловаться... - Он затравленно огляделся и прошептал: - Коли я буду
жаловаться, он может поразить меня насмерть.
- Может, это шутка. У него, похоже, то еще чувство юмора.
Норт достал висевший у него под рубахой кисет и вытащил горсть травы.
Алиса бездумно смела ее прочь и, ужаснувшись, убрала руку.
- Ничего не могу поделать, Элли, ничего... - И его рука снова неловко
нырнула в мешочек. Алиса могла бы остановить его, но даже не попыталась.
Она снова взялась зажигать лампы, чувствуя усталость, хоть вечер едва
начался. Но той ночью в трактир заглянул только все прозевавший старик
Кеннерли. Увидев Норта, конюх как будто бы не особенно удивился. Он
заказал пива, поинтересовался, где Шеб, и облапал Алису. На следующий день
все почти вошло в норму, хотя ни один мальчишка за Нортом не таскался. Еще
через день возобновились свистки. Жизнь пошла своим приятным чередом. Дети
собрали вырванную ветром кукурузу в кучу, а через неделю после воскресения
Норта подожгли ее посреди улицы. Через несколько минут вспыхнуло яркое,
сильное пламя, и почти все завсегдатаи заведения - кто ровным шагом, кто
пошатываясь, - вышли посмотреть. Выглядели они примитивно. Их лица словно
бы парили между огнем и небесами, слепившими блеском ледяных осколков.
Глядя на них, Элли ощутила укол мимолетного отчаяния от того, какие
грустные времена настали. Все расползалось. В середке вещей больше не было
клея. Она никогда не видела океана - и уже никогда не увидит.
- Ах, кабы мне хватило духу, - пробормотала она. - Кабы хватило мне
духу, духу, духу...
При звуке Алисиного голоса Норт поднял голову и бессмысленно
улыбнулся ей из пекла. Духу ей не хватало. Шрам да кабак - вот все, что у
нее было.
Костер быстро прогорел, и клиенты вернулись в заведение. Алиса
принялась накачиваться виски, "Звездой", и к полуночи была пьяна
по-черному.
8
Женщина оборвала повествование и, не получив немедленного отклика,
первым делом подумала, что рассказ усыпил стрелка. Она и сама начала
уплывать в дрему, но тут он спросил:
- Это все?
- Да.
- Угм. - Стрелок сворачивал очередную папиросу.
- Табачища-то в постель не натряси, - велела она резче, чем
собиралась.
- Не натрясу.
Снова воцарилось молчание. Огонек папиросы подмигивал, то разгораясь,
то потухая.
- Утром ты уйдешь, - невыразительно сказала она.
- Да надо бы. Думаю, он расставил мне здесь ловушку.
- Не уходи, - сказала она.
- Посмотрим.
Стрелок повернулся на бок, отстранившись от нее, но Алиса
успокоилась. Он оставался. Она задремала.
Уже засыпая, она опять подумала о том, с какими странными словами
обратился к нему Норт. Ни до, ни после того она не замечала, чтобы стрелок
выражал какие-нибудь чувства. Даже любовью он занимался молча, и лишь под
конец его дыхание становилось неровным, а потом на миг замирало. Он словно
явился из волшебной сказки или легенды - последний из своего племени в
мире, пишущем последнюю страницу своей книги. Но это было неважно. Он
собирался ненадолго задержаться. Завтра или послезавтра времени на
раздумья будет довольно. Она уснула.
9
Утром Алиса сварила кашу из грубо смолотой овсяной крупы, и стрелок
съел ее, не проронив ни слова. Он уплетал овсянку, не думая о женщине и
едва ли замечая ее. Он знал, что должен идти. С каждой проведенной им за
столом минутой человек в черном оказывался все дальше - вероятно, сейчас
он был уже в пустыне. Его стезя неуклонно вела на юг.
- У тебя есть карта? - вдруг спросил стрелок, поднимая на Алису
глаза.
- Чего, поселка? - рассмеялась она. - Маловаты мы для карты.
- Нет. Того, что за поселком, на юге.
Улыбка Алисы поблекла.
- Там пустыня. Просто пустыня. Я думала, ты немного побудешь в Талле.
- А на юге пустыни что?
- Почем я знаю? Через нее никто не ходит. С тех пор, как я здесь,
никто даже и не пытался. - Она вытерла руки о передник, взяла прихватки и
опрокинула лохань, в которой грела воду, в раковину. Вода заплескалась, от
нее пошел пар.
Стрелок встал.
- Ты куда? - В своем голосе Алиса расслышала визгливую ноту страха и
возненавидела себя за это.
- На конюшню. Если кто и знает, так это конюх. - Он положил руки ей
на плечи. Ладони были теплыми. - Заодно договорюсь насчет мула. Раз я
собираюсь задержаться здесь, нужно, чтоб за ним был уход. До моего
отбытия.
Еще не сейчас. Алиса поглядела на него снизу вверх.
- Поосторожней с Кеннерли. Даже если он ничего не знает, так тут же
сочинит.
Когда стрелок ушел, она повернулась к раковине, чувствуя, как
медленно текут горячие, страстные слезы благодарности.
10
Кеннерли был беззуб, неприятен и страдал от засилья дочерей. Пара
девчонок-подростков поглядывала на стрелка из пыльного сумрака сарая. В
грязи радостно пускал слюни младенец женского пола. Взрослая дочь -
светловолосая, чувственная замарашка - с задумчивым любопытством наблюдала
за ними, набирая воду из стонущей колонки подле строения.
Конюх встретил стрелка на полпути от улицы ко входу в свое заведение.
В его манере держаться ощущались колебания между враждебностью и неким
малодушным раболепием, какое встречается у дворняг, живущих при конюшне и
слишком часто получающих пинки.
- Заботимся, заботимся о нем, - сообщил он и, не успел стрелок
ответить, как Кеннерли накинулся на дочь: - Пошла, Суби! А ну давай прямым
ходом в сараюшку, леший тебя возьми!
Суби хмуро поволокла ведро к пристроенной сбоку сарая убогой хибарке.
- Ты говорил о моем муле, - сказал стрелок.
- Да, сэр. Давненько я не видал мулов. Было времечко, их не хватало,
и дикими же они росли... но мир сдвинулся с места. Ничего я не видамши,
окромя нескольких коровенок, да лошадей, что возят дилижансы, да... Суби,
Бог свидетель, выпорю!
- Я не кусаюсь, - любезно сообщил стрелок.
Кеннерли едва заметно раболепно съежился.
- Не в вас дело. Нет, сэр, не в вас. - Он широко ухмыльнулся. -
Просто она с придурью, такая уж уродилась. Бес в ней сидит. Никакого сладу
с девкой. - Глаза старика потемнели. - Конец света подходит, мистер.
Знаете, как в Писании: "Чада не станут повиноваться родителям своим, и на
толпы найдет чума".
Стрелок кивнул и показал на юг:
- Что там?
Кеннерли ухмыльнулся, показав десны и редкие, расположенные попарно
зубы.
- Поселенцы. Трава. Пустыня. Что ж еще? - Он мерзко хихикнул и смерил
стрелка холодным взглядом.
- Пустыня большая?
- Большая. - Кеннерли старался выглядеть серьезным. - Может, три
