лачуги с земляными полами, с окнами без стекол, не украшенными ни единой,
хотя бы самой простенькой, занавеской, эти мучительные, обидные инциденты,
эти соседские дети, разгуливавшие в платьицах, сделанных из мешков от
муки, - все это для него было глубоко похоронено, спрятано, как мертвые
зубы под великолепными, ослепительно белыми коронками. Он не хотел
рассказывать, быть может, не мог, быть может, добровольно вызвал у себя
амнезию; их жизнь в многоквартирном доме "Греймарл Апартментс" на
Сентрал-Парк Саут-стрит была, как зубы под коронками. Все остальное было
скрыто под этим непроницаемым наружным покрытием. Его прошлое было так
хорошо защищено, что не осталось ни единой щелочки, в которую можно было
бы проскользнуть, не было никакой возможности проникнуть через этот
совершенный, закрытый коронками барьер в горло откровения.
Детта знала многое, но Детта не знала Одетту, а Одетта не знала
Детту, поэтому и там зубы были такие же гладкие и так же плотно закрыты,
как ворота редана.
Одетта унаследовала не только спокойную жесткость своего отца, но
отчасти и застенчивость своей матери, и она лишь один-единственный раз
попыталась продолжить расспросы на эту тему, дать ему понять, что он
отказывает ей в заслуженном доверии, которое, правда, не было ей обещано,
и которому, по-видимому, не суждено созреть. Это было однажды вечером в
его библиотеке. Он тщательно расправил свою "Уолл-стрит Джорнэл", закрыл,
сложил и отложил на дощатый сосновый стол рядом с торшером. Он снял свои
очки со стальными оглоблями, без оправы, и положил их на газету. Потом он
взглянул на нее, худой негр, такой худой, что казался почти истощенным, с
курчавыми седыми волосами, с быстро увеличивающимися залысинами на висках,
которые становились все более впалыми, на которых равномерно бились нежные
пружинки вен, и сказал только: "Об этом периоде своей жизни, Одетта, я не
говорю и не думаю. Это было бы бессмысленно. Мир с тех пор сдвинулся с
места и ушел далеко".
Роланд бы понял.
Когда Роланд открыл дверь, на которой были написаны слова ВЛАДЫЧИЦА
ТЕНЕЙ, он увидел вещи, совершенно ему непонятные - но он понимал, что они
не имеют значения.
Это был мир Эдди Дийна, но в остальном это была только сумятица
огней, людей и предметов - такого множества предметов, какого он никогда в
жизни не видел. Судя по виду предметов, они предназначались для дам и были
выставлены на продажу. Некоторые - под стеклом, некоторые были разложены
соблазнительными стопками и рядами. Все это имело не больше значения, чем
движение, когда этот мир тек перед ним мимо краев дверного проема. Дверным
проемом были глаза Владычицы. Роланд смотрел ими точно так же, как раньше
смотрел глазами Эдди, когда Эдди шел по проходу в небесном вагоне.
А вот Эдди был словно громом поражен. Револьвер в его руке задрожал и
чуть опустился. Стрелок мог бы без труда отобрать его у Эдди, но не стал.
Он просто стоял спокойно. Этому трюку он научился давным-давно.
Теперь картина, открывавшаяся за дверью, резко повернулась; у стрелка
от таких поворотов кружилась голова, а Эдди этот стремительный поворот
как-то странно успокоил. Роланд никогда не видел ни одного кинофильма.
Эдди видел тысячи, и то, на что он сейчас смотрел, было похоже на один из
проездов камеры, как в "Хэллоуине" или в "Сиянии". Он даже знал, как
называется аппарат, которым делают такие съемки. "Стеди-Кэм", вот как.
- И в "Звездных войнах" тоже, - пробормотал он. - Звезда Смерти.
Офигительная штука, помнишь?
Роланд посмотрел на него и ничего не сказал.
В том, что Роланд воспринимал, как дверной проем, а Эдди уже начал
считать неким волшебным киноэкраном, в который при определенных условиях
можно было войти - так, как в "Пурпурной розе Каира" тот малый просто взял
да сошел с экрана в реальный мир - показались руки. Темно-коричневые руки.
Паскудное кино.
До этой минуты Эдди не понимал, насколько паскудное.
Вот только по ту сторону двери, через которую он смотрел, этот фильм
еще не сняли. Это был Нью-Йорк, правильно, - самый звук клаксонов такси,
даже такой слабый и глухой, каким-то образом доказывал это - и какой-то
нью-йоркский универмаг, куда он однажды заходил, но все было... было...
- Старше, - пробормотал он.
- До твоего когда? - спросил стрелок.
Эдди взглянул на него и коротко хохотнул.
- Ага. Можно и так сказать, правильно.
- Хелло, мисс Уокер, - осторожно сказал женский голос. Картина в
двери скользнула вверх так внезапно, что даже у Эдди слегка закружилась
голова, и он увидел продавщицу, которая, очевидно, знала обладательницу
черных рук - знала и то ли не любила, то ли боялась. Или и то, и другое. -
Чем я могу помочь вам сегодня?
- Вот этот. - Обладательница черных рук подняла вверх белый шарф с
ярко-синей каймой. - И не трудитесь заворачивать, детка, просто суньте в
пакет.
- Наличными или ч...
- Наличными, я же всегда плачу наличными, ведь так?
- Да, мисс Уокер, вот и отлично.
- Я так рада, душечка, что вы одобряете.
На лице продавщицы появилась гримаска - Эдди успел ее заметить, когда
та отворачивалась. Может быть, дело было в том, что с продавщицей
разговаривала женщина, которую она считала "нахальной черномазой"
(опять-таки, эта мысль была вызвана не столько знанием истории или его
личным опытом жизни на улице, сколько его опытом кинозрителя, потому что
сейчас ему казалось, будто он смотрит фильм, который не то снят в
шестидесятых годах, не то действие в нем происходит в те времена, что-то
вроде "Душной ночью" с Сидни Стайгером и Родом Пуатье), но все могло быть
и гораздо проще: черная ли, белая ли, а эта самая Роландова Владычица
Теней была та еще хамка.
И ведь это, по существу, не имело значения, правда? Все это ни хрена
не имело значения, ни малейшего. Ему было важно одно и только одно:
выбраться отсюда к ебене матери.
Это был Нью-Йорк, он почти ощущал запах Нью-Йорка.
А раз Нью-Йорк - значит, и наркота.
Вот только тут была одна заковыка.
Здоровенная блядская заковыка.
Роланд внимательно наблюдал за Эдди и, хотя мог бы его десять раз
убить почти в любой момент, если бы захотел, он не стал этого делать, а
стоял неподвижно, молча, и ждал, чтобы Эдди сам разобрался в ситуации. У
Эдди была уйма всяких качеств, и очень многие из них нельзя было считать
хорошими (будучи человеком, сознательно давшим ребенку сорваться в бездну,
стрелок прекрасно знал разницу между хорошим и плохим), но одного качества
у Эдди точно не было - глупости.
Он - сообразительный парнишка.
Он разберется, что и как.
И он разобрался.
Он оглянулся на Роланда, улыбнулся, не разжимая губ, один раз
перекрутил на пальце револьвер стрелка, неуклюже, пародируя шикарный
заключительный жест балаганного стрелка в цель, и протянул его Роланду
рукояткой вперед.
- Мне от этой штуки пользы, что от куска дерьма, правильно?
"Ведь можешь говорить, как умный человек, когда захочешь, - подумал
Роланд. - Почему же ты так часто хочешь говорить - и говоришь - как дурак,
Эдди? Потому что ты думаешь, что так говорили там, куда отправился твой
брат со своими револьверами?"
- Правильно? - повторил Эдди.
Роланд кивнул.
- Если бы я все же всадил в тебя пулю, что стало бы с этой дверью?
- Не знаю. Я думаю, единственный способ узнать - это попробовать и
посмотреть, что будет.
- Ну, а как ты думаешь, что было бы?
- Я думаю, она бы исчезла.
Эдди кивнул. Он тоже так думал. Пуф! И исчезнет, как по волшебству!
Вот мы ее видим, а вот и не видим. По существу, произошло бы то же самое,
что случилось бы в кинотеатре, если бы киномеханик вдруг вытащил
шестизарядный пистолет и пальнул бы в проектор, не так ли?
Если расстрелять проектор, кино кончится.
Эдди не хотел, чтобы кино кончилось.
Эдди хотел получить за свои деньги все, что положено.
- Ты можешь пройти туда один, - медленно сказал Эдди.
- Да.
- В некотором роде.
- Да.
- Ты попадешь к ней в голову. Как попал в мою.
- Да.
- Значит, ты сможешь вроде как въехать в мой мир автостопом, и
только.
Стрелок промолчал. Эдди порой употреблял слова, которые Роланд не
совсем понимал, и одним из этих слов было автостоп... но общий смысл он
уловил.
- Но ты мог бы пройти в своем теле. Как у Балазара. - Эдди говорил
вслух, но на самом деле он разговаривал сам с собой. - Только для этого
тебе был бы нужен я, так?
- Да.
- Тогда возьми меня с собой.
Стрелок уже открыл было рот, но Эдди торопливо продолжал:
- Не сейчас, я не имею в виду сейчас, - сказал он. - Я понимаю - если
бы мы просто... выскочили там, как чертик из табакерки, началась бы свалка
или что-нибудь такое. - Он засмеялся, и в этом смехе был отзвук безумия. -
Как будто фокусник вытащил кроликов из шляпы, вот только шляпы-то никакой
и не было, уж это точно. Мы дождемся, чтобы она осталась одна, и...
- Нет.
- Я вернусь с тобой, - сказал Эдди. - Клянусь тебе, Роланд. В смысле
- я понимаю, что ты обязан довести свое дело до конца, и понимаю, что я -
часть его. Я знаю, что ты спас мне шкуру на таможне, но думаю, что я спас
тебе шкуру у Балазара - а ты как думаешь?
- Я тоже так думаю, - ответил Роланд. Он вспомнил, как Эдди поднялся
из-за письменного стола, не думая об опасности, и на мгновение
заколебался.
Но всего лишь на мгновение.
- Ну? Ты - мне, я - тебе. Рука руку моет. Мне всего-то и надо
вернуться туда на пару часиков. Курочку взять на вынос в кафе-гриль,
может, еще коробку пончиков. - Эдди кивнул на дверь, где все опять
задвигалось. - Ну, что скажешь?
- Нет, - сказал стрелок, но в это мгновение он почти не думал об
Эдди. Это движение вдоль прохода - Владычица, кто бы она ни была,
двигалась не так, как обыкновенные люди - не так, как, например, двигался
Эдди, когда Роланд смотрел его глазами или (он понял это теперь, когда
задумался об этом, а раньше он никогда об этом не думал, так же, как
никогда раньше не замечал постоянного присутствия у нижнего края своего
поля зрения собственного носа), как двигается он сам. Когда идешь, поле
зрения тихонько раскачивается, как маятник: левой ногой, правой ногой,
левой, правой, мир покачивается туда-сюда, но так тихо и мягко, что через
некоторое время - как полагал Роланд, вскоре после того, как научишься
ходить - просто перестаешь замечать. В походке Владычицы не было ничего
похожего на движение маятника - она просто плавно плыла по проходу, словно
ехала по рельсам. Забавно, что у Эдди было такое же впечатление... только
Эдди это напоминало проезд камеры. Это впечатление успокаивало его, потому
что было знакомым.
Для Роланда оно было чуждым... но тут в его сознании взорвался
ставший пронзительным голос Эдди.
- Это почему же "нет"? Какого хуя "нет"?
- Потому что тебе нужна не курочка, - сказал стрелок. - Я знаю, Эдди,
как называется то, что тебе нужно. Тебе нужен "дозняк". Тебе нужно
"заторчать".
- Ну и что? - закричал - почти завизжал - Эдди. - А хоть бы и так? Я
же сказал, что вернусь с тобой! Я же тебе обещал! ОБЕЩАЛ, еб твою мать,
понял, нет? Какого тебе еще нужно? Хочешь, чтобы я материным именем
поклялся? Ладно! Клянусь именем матери! Хочешь, чтобы я поклялся именем
моего брата Генри? Ладно, клянусь! Клянусь! КЛЯНУСЬ!
Энрико Балазар сообщил бы Роланду некий непреложный факт, но стрелок
не нуждался, чтобы об этом ему говорили такие, как Балазар: никогда не
доверяй торчку.
Роланд кивнул на дверь.
