увиденное. А в глухой предутренний час он очнулся от отвратительного
кошмара, в котором на крышке обугленного чемодана лежала голова, только не
плюшевого мишки, а матери Джорджа; голова открыла глаза, и оказалось, что
они превратились в угольки, в вытаращенные, ничего не выражающие
пуговичные гляделки игрушечного медвежонка; рот раскрылся, показав пеньки
сломанных зубов (до того, как на последнем подходе в "Трай-Стар" угодила
молния, на их месте красовались коронки), и мать прошептала: "Ты не смог
спасти меня, Джордж, мы на всем экономили ради тебя, откладывали для тебя
деньги, во всем себе отказывали, отец уладил передрягу с той девицей, А ТЫ
ВСЕ РАВНО НЕ СМОГ МЕНЯ СПАСТИ, БУДЬ ТЫ ПРОКЛЯТ"; Джордж проснулся,
пронзительно крича, и смутно осознал, что кто-то колотит в стену, но к
тому времени он уже спешно мчался в туалет и едва успел принять перед
фаянсовым алтарем коленопреклоненную позу кающегося грешника, как обед
скоростным лифтом прибыл наверх. Он приехал спецдоставкой - горячий,
дымящийся, еще хранящий запах переработанной индейки. Джордж стоял на
коленях, глядя в унитаз на куски полупереваренной индюшатины, на морковь,
нисколько не утратившую свою первоначальную флюоресцентную яркость, и в
голове у него большими красными буквами полыхало:
ХВАТИТ.
Именно так:
ХВАТИТ.
Он намеревался выйти из костоправного дела, ведь
ХВАТИТ - ЗНАЧИТ, ХВАТИТ.
Джордж собирался бросить свое занятие, ибо девизом Лупоглаза
[Лупоглаз - герой американского мультсериала, известен примитивной
философией] было: "Вот все, что мне под силу стерпеть, но больше терпежу
моего нету", а Лупоглаз - в полном порядочке, как в танке.
Джордж спустил воду, вернулся в постель и почти мгновенно уснул; а
проснувшись, обнаружил, что по-прежнему хочет быть врачом; знать это
наверняка было чертовски здорово и, может быть, стоило всей программы, как
ее ни называй - "Дорога скорой помощи", "Ведро крови" или "Волшебная сила
искусства".
Он по-прежнему хотел быть врачом.
У Джорджа была знакомая вышивальщица. Заплатив этой даме десятку (с
огромным трудом выкроенную из бюджета), он вскоре получил небольшую
вышивку в духе моды минувших лет. Аккуратные стежки складывались в
надпись:
"КТО СПОСОБЕН ВЫНЕСТИ ТАКОЕ, СПОСОБЕН ВЫНЕСТИ ЧТО УГОДНО".
Да. Верно.
Четыре недели спустя случилась заварушка в метро.
- А знаешь, дамочка-то была офигенно странная, - сказал Хулио.
Джордж внутренне испустил вздох облегчения. Он подозревал, что
лишился бы покоя и сна, не затронь Хулио этой темы. Джордж проходил
интернатуру и в один прекрасный день собирался стать настоящим
практикующим врачом - теперь-то он действительно в это поверил - но Хулио
был стариком, а кому хочется ляпнуть глупость в присутствии старика? Хулио
бы только рассмеялся и сказал: "Черт возьми, пацан, такое говно я видел
тыщу раз. Возьми-ка полотенце да вытри что там у тебя на губах, а то оно
еще не обсохло, по физиономии течет".
Но, по-видимому, такого Хулио тыщу раз не видел - и хорошо, поскольку
Джорджу хотелось поговорить об этом.
- Верно, странная. Будто в ней сидело сразу два человека.
К своему изумлению Джордж заметил, что теперь полегчало уже Хулио, и
внезапно устыдился. Хулио Эстевес, который собирался остаток своей жизни
провести скромно, за баранкой лимузина с парой красных мигалок на крыше,
только что проявил больше мужества, чем оказалось по силам Джорджу.
- В точку, док. Стопроцентное попадание. - Хулио вытащил пачку
"Честерфильда" и сунул в уголок рта сигарету.
- Эта дрянь тебя угробит, чувак, - сказал Джордж.
Хулио кивнул и протянул ему пачку.
Некоторое время они молча курили. Не исключено, что фельдшеры
гонялись за юбками, как сказал Хулио... а может, просто были сыты по
горло. Да, верно, Джордж испугался не на шутку. Но он знал и кое-что еще -
эту женщину спас он, не фельдшеры, - и понимал, что Хулио тоже это знает.
Может быть, на самом деле Хулио остался ждать именно поэтому. Помогли
двое: негритянка в годах да белый мальчишка, который позвонил фараонам,
пока все прочие (за исключением черной старушенции), столпившись вокруг,
только глазели на происходящее, точно это было какое-нибудь вонючее кино
или телевизионка - быть может, часть эпизода из "Питера Ганна" - но в
итоге все свелось к бояке Джорджу Шэйверсу, который как можно лучше
исполнил свой долг.
Женщина ждала поезд, о котором был такого высокого мнения Дюк
Эллингтон, тот самый легендарный поезд "А" ["Take The A Train", "Поезд А"
или "Маршрут А" - джазовая мелодия, написанная Билли Стрейхорном и
исполнявшаяся "Дюком" Эллингтоном. Поезд "А" - поезд, идущий из центра
Нью-Йорка в Гарлем]. Хорошенькая молодая негритянка в джинсах и рубашке
защитного цвета ждала идущий по маршруту "А" легендарный поезд, чтобы
поехать на окраину, в жилую часть города, вот и все.
Ее кто-то столкнул.
Джордж Шэйверс не имел ни малейшего представления о том, поймала ли
полиция эту мразь - его это не касалось. Его касалось другое: женщина, с
пронзительным криком кувырнувшаяся в трубу тоннеля, прямо под колеса
легендарному поезду "А", и чудом не угодившая на третью рельсу; эта
легендарная третья рельса сделала бы с ней то же, что штат Нью-Йорк делает
в Синг-Синге с бандитами, заработавшими дармовую поездку на том
легендарном поезде "А", который заключенные прозвали "Старой Жаровней".
Чудеса электричества, прости Господи.
Она попыталась уползти с дороги, но времени чуть-чуть не хватило, и
легендарный поезд "А" подкатил к станции, пронзительно скрежеща и изрыгая
искры - машинист заметил женщину; впрочем, слишком поздно; слишком поздно
для них обоих. Стальные колеса легендарного поезда "А" по живому отхватили
женщине ноги над самыми коленями. И покуда все (только какой-то белый
мальчишка вызвал фараонов) просто-напросто стояли, почесывая яйца (или, по
предположению Джорджа, ковыряя в пизде), одна пожилая черная квочка
спрыгнула вниз, вывихнув при этом бедро (позднее мэр вручит ей медаль "За
храбрость"), и шарфом, которым были подхвачены ее волосы, как жгутом
перетянула ляжку молодой женщины, откуда струей била кровь. Белый парнишка
в дальнем конце платформы надрывался, требуя "скорую"; надсаживалась и
черная старушенция - помогите кто-нибудь, Христа ради, дайте галстук или
еще что, да что угодно, - и наконец какой-то немолодой белый, по виду
бизнесмен, нехотя уступил и расстался со своим ремнем. Темнокожая цыпа
преклонных лет взглянула на него и сказала то, что назавтра стало
заголовком передовицы нью-йоркской "Дэйли Ньюз", слова, сделавшие ее
подлинной чисто американской героиней: "Спасибо, брат". И стянула ремнем
левую ногу молодой женщины на полпути от паха к тому месту, где до
появления легендарного поезда "А" было колено.
Джордж услышал, как кто-то сказал кому-то, будто последними словами
молодой негритянки перед тем, как она потеряла сознание, было: "КАКОЙ
КОЗЕЛ ЭТО СДЕЛАЛ? ОТСЛЕЖУ СУКУ И НА ХУЙ ПРИБЬЮ!"
Пробить в ремне новые дырочки, чтобы пожилая негритянка сумела его
застегнуть, не было никакой возможности, и старуха попросту не
отступалась: она до последнего, до самого прибытия Хулио, Джорджа и
фельдшеров, не отпускала ремень.
Джордж помнил желтую линию (и как мать наказывала ему: поджидая
поезд, легендарный или нет, никогда, никогда, никогда не заступай за
желтую линию), резкую вонь бензина и электричества, ударившую в нос, когда
он спрыгнул вниз, на пути; помнил, как там было жарко. Словно и он,
Джордж, и пожилая негритянка, и молодая темнокожая женщина, и поезд, и
тоннель, и невидимое небо вверху, и преисподняя внизу источали обжигающий,
палящий жар. Джордж помнил, что совершенно безотносительно к происходящему
подумал: "Если бы мне сейчас надели манжетку тонометра, стрелку бы
зашкалило", после чего успокоился, гаркнул, чтобы принесли саквояж, а
когда фельдшер с саквояжем попытался соскочить вниз, велел ему отваливать
к едрене-фене, и фельдшер, изумившийся так, будто видел Джорджа Шэйверса
впервые, отвалил.
Джордж перевязал столько вен и артерий, сколько смог, а когда сердце
негритянки пустилось выбивать би-боп, взял шприц и под завязку накачал ее
дигиталином. Прибыла цельная кровь. Ее привезли полицейские. "Хотите
поднять ее наверх, док?" - спросил один из них, и Джордж ответил, еще нет,
вытащил иглу капельницы и вонзил в тело своей пациентки, вливая
живительную жидкость, точно молодая женщина была наркоманкой, которой до
зарезу требовалось "поправиться".
Потом он позволил им поднять ее наверх.
Потом они повезли ее в больницу.
По дороге она очнулась.
Тогда-то и начались странности.
Когда фельдшеры загрузили молодую негритянку в скорую, она начала
шевелиться и слабо вскрикивать, и Джордж сделал ей укол демерола. Он дал
довольно порядочную дозу, а потому самонадеянно решил, что всю дорогу до
"Сестер Милосердия" женщина спокойно проспит. Джордж был на девяносто
процентов уверен, что по приезде она все еще будет с ними - один-ноль в
пользу ребят знающих и умелых.
Однако веки молодой женщины затрепетали, когда до больницы оставалось
еще шесть кварталов. Она издала хриплый стон.
- Можно сделать еще укольчик, док, - сказал один из фельдшеров.
Джордж с трудом осознал, что фельдшер впервые соизволил назвать его
не Джорджем или, хуже того, Джорджи.
- Рехнулся? Тебе, может, все равно, а я предпочту не путать "умер по
прибытии" с "превышением дозы".
Фельдшер отпрянул.
Джордж опять посмотрел на молодую негритянку и увидел, что на его
взгляд отвечают все понимающие и отнюдь не сонные глаза.
- Что со мной было? - спросила она.
Джордж вспомнил мужчину, повторившего кому-то слова, якобы сказанные
этой женщиной (козел, отслежу, укокошу, и т.д. и т.п.). Тот мужчина был
белым. Теперь Джордж решил, что это - чистый вымысел, питаемый то ли
присущим человеку странным стремлением делать ситуации, полные
естественного драматизма, еще более драматичными, то ли просто расовыми
предрассудками. Перед ним была интеллигентная, образованная женщина.
- Произошел несчастный случай, - сказал он. - Вас...
Веки негритянки скользнули вниз, плотно сомкнулись, и Джордж подумал,
что сейчас она снова уснет. Хорошо. Пусть кто-нибудь другой скажет ей, что
она лишилась обеих ног. Кто-нибудь, кто зарабатывает больше семи тысяч
шестисот долларов в год. Он подвинулся чуть влево, желая еще раз проверить
ее кровяное давление, и тут она снова открыла глаза. Она открыла глаза, и
взору Джорджа Шэйверса предстала совершенно другая женщина.
- Эта хуевина отхватила мне ноги. Я почуяла, как их оттяпало. Это
чего, скорая?
- Д-д-да, - выговорил Джордж. Ему вдруг очень захотелось чего-нибудь
глотнуть. Не обязательно спиртного. Просто чего-нибудь, промочить
пересохшее горло. Это было все равно, что смотреть на Спенсера Трэйси в
"Докторе Джекиле и мистере Хайде", только в жизни.
- А того кобеля беложопого повязали?
- Нет, - сказал Джордж, думая: "Тот чувак понял правильно, черт
подери, тот чувак, как ни странно, действительно понял правильно".
Он смутно сознавал, что фельдшеры, дышавшие ему в затылок (возможно,
в надежде, что он что-нибудь сделает не так), попятились.
- Хорошо. Белое легавье его все равно бы отпустило. Ништяк, сама
достану. Достану и хер отрежу. Сука! Сказать, что я сотворю с этой гнидой?
Щас я тебе скажу, морда белая! Я те скажу... скажу...
