правого кармана пальто и показала его мистеру Гонту.
- Прекрасно, - похвалил он. - А теперь положите его обратно. Там он
будет в безопасности. Так она и сделала.
- Ну вот. А это бумаги. - Он вложил розовую пачку ей в одну руку, а в
другую - ролик со скотчем. В душе у Нетти прозвучал сигнал тревоги, но
очень отдаленно, едва слышно.
- Надеюсь, много времени это не потребует. Мне надо возвращаться
домой. Пора кормить Налетчика. Это моя собачка.
- Про Налетчика мне все известно, - сказал Гонт с широкой улыбкой. -
Но, думаю, у него сегодня нет аппетита. Не надо беспокоиться и о том,
что он сделает лужу на кухонном полу.
- Но...
Гонт дотронулся до ее губ своим длинным тонким пальцем и Нетти
внезапно почувствовала приступ тошноты.
- Не делайте этого, - всхлипнула она, прижимаясь спиной к спине
кресла. - Не надо, это ужасно.
- Так говорят. - согласился Гонт. - Так вот, если вы не хотите, чтобы
я так ужасно вел себя по отношению к вам, никогда не произносите этого
отвратительного слова.
- Какого слова?
- Слова "но". Оно мне не нравится. Если быть откровенным до конца, я
это слово ненавижу. В самом лучшем, самом совершенном из всех возможных
миров, этому короткому слову нет места. Я хочу, чтобы вы сказали мне
чтонибудь другое, Нетти, произнеси слова, которые я люблю. Слова,
которыми восхищаюсь.
- Какие это слова?
- Мистеру Гонту лучше знать. Повторите, Нетти.
- Мистеру Гонту лучше знать, - произнесла Нетти, и, как только эти
слова слетели с ее губ, она поняла, насколько они верны и абсолютно
точны.
- Мистеру Гонту всегда лучше знать.
- Мистеру Гонту всегда лучше знать.
- Верно! Прямо как Отец! - сказал мистер Гонт и вдруг расхохотался,
словно безумный. Его хохот походил на скрежет подземных каменных
пластов, залегающих в непостижимых глубинах, а глаза при этом
превращались из синих в зеленые, потом в карие, в черные. - А теперь,
Нетти, слушайте внимательно. Вы должны сделать мне небольшое одолжение,
и тогда отправитесь домой. Понятно?
Нетти все было понятно. И слушала она очень внимательно.
Глава десятая
1
Южный Париж - маленький грязный промышленный городишко в восемнадцати
милях на северо-восток от Касл Рок. И это не единственное захолустье в
штате Мэн, названное в честь европейской столицы или государства; есть
еще Мадрид (местные жители произносят его как Маддрид [Mad - сумасшедший
(англ.).]), Швеция, Этна, Кале (произносимый как Калас, чтобы было
похоже на Даллас), есть Кембридж и Франкфурт. Может быть, кто и знает,
почему дороги в некоторых, более широких, местах называются такими
экзотическими именами, но не я.
Знаю только, что лет двадцать назад один неплохой шеф-повар француз
решил перебраться из Нью-Йорка в Лейкс-Риджен штата Мэн, чтобы открыть
там свой ресторан, и что по каким-то особым соображениям выбрал для этой
цели городок под названием Южный Париж. Даже лес вечно дымящих фабричных
труб не установил его. В результате в этом городе появилось предприятие
общественного питания под названием Морис. Существует оно и по сей день
на Маршруте 117, проходящем вдоль железнодорожных путей, прямо напротив
Макдональдса. Именно в Морис повез свою жену Дэнфорт Умник Китон в
воскресенье, 13 октября, к обеду.
Этот воскресный день Миртл провела в одухотворенном состоянии, но
причиной тому был не только прекрасный обед в Морисе. Последние
несколько месяцев - скорее почти год - жизнь с Дэнфортом стала
невыносима. Он ее не замечал, просто-напросто игнорировал... за
исключением тех моментов, когда кричал на нее. Самоуважение, которым и
раньше Миртл не слишком страдала, совсем съежилось. Как и многие другие
женщины, она точно знала, что оскорбить можно не только кулаками.
Мужчины, как впрочем и женщины, могут нанести смертельную рану языками,
а Дэнфорт Китон был из тех, кто умело пользовался своим, за последний
год он нанес жене таким образом множество невидимых глазом, но глубоких
и кровоточащих порезов.
Она ничего не знала о степени увлечения бегами и на самом деле была
убеждена, что Дэнфорт ходит туда в основном в качестве зрителя. Не
ведала она и о растрате. Зная о том что некоторые члены его семьи
страдали нервными расстройствами, она никогда не применяла эти сведения
по отношению к мужу. Он не напивался до свинского состояния, не забывал
с утра одеться, прежде чем выйти на улицу, не разговаривал сам с собой и
поэтому Миртл считала, что с ним все в порядке. Более того она думала,
что как раз наоборот, что-то не в порядке с ней самой. Что в какой-то
момент это нечто заставило Дэнфорта разлюбить ее. Последние полгода или
около того она страдала от мысли, что ближайшие тридцать или даже сорок
лет ей предстоит прожить без любви и тепла, рядом с человеком, который
внезапно впадает в ярость или в холодный сарказм, а чаще всего проходит
мимо нее, как мимо пустого места. Для Дэнфорта она превратилась в
предмет мебели до тех пор, конечно, пока нечаянно не попадалась ему под
руку. А случалось это при самых разнообразных обстоятельствах - ужин не
подан, когда Китон уже готов к трапезе, пол в кабинете показался
недостаточно чистым, даже колонки в утренней газете, положенной на стол
рядом с его чашкой кофе, расположены не так, как обычно, и тогда он
называл ее тупицей. Он говорил ей в таких случаях, что если у нее
задница отвалится, она не будет знать, где ее искать. Он говорил, что
если бы мозги были жидкие, она бы давным-давно их высморкала. Поначалу
Миртл пыталась защищаться от этих нападок, но он разрушал все ее попытки
как карточный домик. Если она тоже в ответ начинала сердиться, он так
бледнел от гнева, что Миртл не на шутку пугалась Поэтому она отказалась
от попыток спорить и впала в тоскливую безответность. Теперь она
реагировала на его вспышки только беспомощной улыбкой, тихим голосом
обещала исправить свою ошибку и, поднявшись в спальню, падала в постель,
уткнувшись лицом в подушку Она беззвучно плакала, в ужасе от того, во
что превратилась и молила-молила-молила, чтобы появился у нее хороший
друг, с кем можно было бы выговориться.
Не имея такого друга, она разговаривала со своими куклами Она начала
их коллекционировать в первые годы замужества и всегда хранила в
коробках на чердаке. Но недавно перенесла их вниз, в комнату, где шила
и, высушив слезы, прокрадывалась туда, чтобы поговорить со своими
бессловесными подругами. Они никогда не кричали на нее. Не
отворачивались равнодушно, никогда не спрашивали, от чего она такая
непроходимая дура, от рождения или специальные уроки брала.
Самую замечательную куклу она увидела вчера в новом магазине.
А сегодня все изменилось. Сегодня с утра, если быть точным.
Она держала руку под столом и щипала себя время от времени, чтобы
убедиться, что это не сон. Но после каждого щипка понимала, что
действительно сидит в ресторане Морис октябрьским солнечным днем, а
напротив с аппетитом уплетает обед Дэнфорт, и на лице его играет улыбка,
почти незнакомая, так как она не видела на его лице улыбки уже очень
давно.
Она не знала, что было причиной такой перемены и не отваживалась
спросить. Ей было известно, что накануне вечером он ездил в Люистон на
бега, как, впрочем, и все предыдущие вечера в течение последнего года
(вероятнее всего потому, что люди, которых он там встречал были гораздо
интереснее тех, с кем ему приходилось общаться в Касл Рок, со своей
женой, например), и, проснувшись сегодня утром, она ожидала увидеть
постель с его стороны пустой (это означало бы. что он провел ночь в
кресле в своем кабинете) и услышать, как он бродит по кухне, ворча себе
под нос в обычном угрюмом расположении духа.
Но вместо всего этого увидела, что он лежит рядом, в красной
полосатой пижаме, которую Миртл подарила ему на Рождество. Эту пижаму он
надел впервые с того момента, как она была подарена, впервые вообще
достал ее из коробки, насколько ей было известно. Дэнфорт не спал и
сразу перевернулся на бок, к ней лицом и, главное, с улыбкой. Поначалу
эта улыбка ее испугала. Она даже подумала, что он решил ее убить. Но
затем он дотронулся до ее груди и подмигнул.
- Давай, Мирт, а? Или думаешь еще слишком рано для таких дел?
Они любили друг друга, любили впервые за год или около того, и
Дэнфорт был великолепен, а теперь вот они обедают в ресторане Морис в
воскресенье днем, словно пара влюбленных голубков. Она не знала, что
вызвало такие чудесные превращения и не желала знать. Она хотела лишь
радоваться и надеялась, что это продлится как можно дольше.
- Все в порядке, Мирт? - спросил Китон, подняв голову от тарелки и
вытирая салфеткой губы.
Она застенчиво протянула руку и дотронулась до его пальцев.
- Все хорошо. Все просто ну просто замечательно. Ей пришлось убрать
руку, чтобы прижать салфетку к увлажнившимся глазам.
2
Китон продолжал жевать свою поджарку, или как там называют это блюдо
Лягушатники, с большим аппетитом. Причина его прекрасного настроения
была проста. Каждая лошадь, на которую он ставил после консультации с
Выигрышным Билетом, приходила первой. Даже Малабар, проходивший один к
тридцати в десятом заезде. Обратно в Касл Рок он скорее не ехал, а летел
по воздуху, ощущая приятную тяжесть во внутреннем кармане пальто, где
лежало более восемнадцати тысяч долларов. Его букмекер, вероятно, до сих
пор находился в недоумении, куда пойдут эти деньги. Деньги пошли в самую
глубь его шкафа в кабинете. Они лежали в конверте, а конверт в коробке
из-под Выигрышного Билета вместе, конечно, с этой бесценной игрушкой. Он
впервые прекрасно выспался за долгое время и, проснувшись, с радостью
думал о предстоящей ревизии. Радость, конечно, невелика, но все же
лучше, чем безнадежный мрак, сгустившийся в голове с тех пор, как пришло
письмо. Единственное, как оказалось, что было необходимо, чтобы
выбраться из этого мрака - удачный вечер на ипподроме.
Полностью покрыть недостачу до того, как топор опустился на его шею
он все равно не в состоянии. Во-первых, ипподром в Люистоне
единственный, работающий ежевечерне в течение осеннего сезона, и доходы
приносил мелочные. Он мог объездить все ипподромы округа и выиграть еще
несколько тысчонок, все равно этого было недостаточно. Не мог он и в
Люистоне болтаться каждый вечер, постоянно выигрывая: его букмекера это
приведет в раздражение, и он перестанет принимать ставки.
Но он предполагал, что может частично расплатиться, и тем самым
снизить ответственность. Кроме того, он мог теперь предложить легенду -
какое-нибудь задуманное, но не выгоревшее грандиозное предприятие.
Страшная ошибка... но та, за которую он несет полную ответственность и
теперь расплачивается. Он может даже подсказать, что другой на его
месте, даже самый чистоплотный, за такой длительный период времени
воспользовался бы суммой гораздо солиднее той, которую он, Китон,
позаимствовал в городской казне - то есть столько, сколько смог бы
унести, а потом сделал бы ноги в какое-нибудь теплое местечко (где много
солнца, белые песчаные пляжи и куча неотразимых девочек в бикини),
откуда его извлечь было бы чрезвычайно трудно, а скорее всего, просто
невозможно.
Он мог распять самого себя на кресте и пригласить тех, кто без греха,
будет швырять в него камнями. Это заставит их на какое-то время
призадуматься. Если среди них найдется такой джокер, который не
отламывал время от времени кусок от общественного пирога, то Китон готов
