себя.
Я был не в состоянии спорить. То, что она называла потерей
человеческой формы, было слишком смутной концепцией, чтобы тут же
размышлять об этом. Я был поглощен тем, что мы испытали в этом городе.
Горда не хотела об этом говорить.
- Единственное, что имеет значение, так это привлечение твоего
знания, сказала она. - если тебе нужно, ты умеешь это делать, как в тот
день, когда убежал Паблито и я вступила в драку.
Горда сказала, что происшедшее в тот день было примером привлечения
человеком его знания. Не отдавая себе в точности отчета в том, что я
делаю, я выполнил сложные действия, которые требовали способности видеть.
- Ты не просто напал на нас, - сказала она. - ты видел.
Она была права в каком-то смысле. В тот раз имело место нечто, совсем
не похожее на обычный ход вещей. Я детально перебирал воспоминания об
этом, связывая их, однако, просто с личными размышлениями. У меня не было
адекватного объяснения всему происшедшему, разве что я мог сказать, что
эмоциональное напряжение того момента повлияло на меня невообразимым
образом.
Когда я вошел в тот дом и увидел четырех женщин, я осознал в долю
секунды, что могу сместить свой обычный способ восприятия. Я увидел 4
аморфных шара, излучавших очень интенсивный желтоватый свет, которые были
прямо передо мной. Один из них был более спокойным, более приятным. Другие
три были недружелюбные, острыми беловато-желтыми сияниями. Более спокойным
желтоватым сиянием была Горда. И в тот момент три недружелюбных сияния
угрожающе склонялись над ней.
Шар беловатого цвета, ближайший ко мне, которым была Жозефина, был
немного неуравновешенным. Он наклонился, поэтому я дал ему толчок и пнул
два других в углубления, которые каждый из них имел с правой стороны. У
меня не было сознательной идеи, что я должен их пнуть в это место. Я
просто нашел эту выемку подходящей, она каким-то образом приглашала меня
пнуть туда ногой. Результат был разрушительным. Лидия и Роза сразу
отключились. Я пнул каждую из них в правое бедро. Это не было пинком,
который мог бы сломать какую-нибудь кость. Я просто надавил ногой или,
вернее, толкнул пузыри света, которые были передо мной. Тем не менее все
выглядело так, как будто я нанес им по ужасающему удару в самое уязвимое
место на их телах.
Горда была права: я привлек знание, об обладании которым и не
подозревал. Если это называется видением, то для моего интеллекта
достаточно логично было сделать вывод, что "видение" - это знание тела.
Ведущая роль чувства зрения в нас воздействует на знание тела и
создает иллюзию, что оно связано с глазом. То, что я испытал, нельзя было
назвать чисто зрительным. Я "видел" шары света чем-то еще помимо моих
глаз. Поскольку я осознавал, что в поле моего зрения находятся 4 женщины,
то я поэтому имел все время с ними дело. Шары света даже не налагались на
них. Эти два набора изображений были отделены друг от друга. Что осложняло
для меня все, так это вопрос времени: все было настолько сжато в несколько
секунд, и если бы я переходил взглядом от одной сцены к другой, то такой
переход должен был бы быть настолько быстрым, что становился
бессмысленным.
Поэтому я могу вспомнить только о восприятии двух совершенно
различных сцен одновременно.
После того, как я пнул два шара света, желтоватый свет - Горда -
бросился на меня. Он бросился не прямо на меня, но целясь в мою левую
сторону с того самого момента, как начался бросок. Этот шар явно был
намерен промахнуться. Когда свечение прошло мимо меня, я схватил его.
Когда я катался с ним по полу, я почувствовал, что вплавляюсь в него. Это
был единственный момент, когда я действительно потерял последовательность
происходившего. Я вновь осознал себя, когда Горда гладила мне тыльные
стороны ладоней.
- В наших сновидениях сестренки и я научились сцеплять руки, -
сказала Горда. Мы знаем, как образовать цепь. В тот день нашей проблемой
было то, что мы никогда не образовывали цепь вне нашей комнаты. Именно
поэтому они потащили меня внутрь. Твое тело знало, что значит для нас
сцепить руки. Если бы мы это сделали, то я была бы под их контролем. Они
более свирепы, чем я. Их тела плотно закрыты, они не связаны с сексом. Я
связана. Это делает меня более слабой. Я уверена, что твоя зависимость от
секса затрудняет привлечение твоего знания.
Она продолжала говорить дальше о пагубных последствиях того, что
имеет пол. Я чувствовал неудобство. Я попытался увезти разговор от этой
темы, но она, казалось, была намерена возвращаться все время к этому
вопросу, несмотря на то, что видела, как мне не по себе.
- Поедем с тобой в город мехико, - сказал я в отчаянии, думая, что
испугаю ее. Она не отвечала. Она поджала губы, скосив глаза. Она напрягла
мышцы подбородка и вывернула верхнюю губу, пока она не выпятилась под
самым носом. Ее лицо так исказились, что я отшатнулся. Реагируя на мое
удивление, она расслабила мышцы лица.
- Давай, Горда, поедем в город мехико, - сказал я.
- Конечно, почему бы и нет, - сказала она. - что мне надо для этого?
Я не ожидал такой реакции и кончил тем, что сам испугался.
- Ничего, - сказал я. - мы поедем так, как есть.
Ничего не говоря, она уселась на сидение и мы поехали в сторону
города мехико. Было еще рано, даже до полудня было еще далеко. Я спросил,
осмелится ли она ехать со мной до Лос-анжелеса. Минуту она, казалось,
думала.
- Я только что задала этот вопрос своему светящемуся телу, - сказала
она.
- И что оно ответило?
- Оно сказало: если сила это позволит.
В ее голосе было такое богатство чувства, что я остановил машину и
обнял ее. Моя привязанность к ней в этот момент была настолько глубока,
что я испугался. Она не имела ничего общего с сексом или стремлением к
психологической поддержке; это чувство превосходило все, что я знал.
Объятие с Гордой вернуло мне ощущение, которое было у меня ранее,
будто что-то во мне собиралось вырваться наружу. Что-то такое, что было
отодвинуто в глубину, которую я не мог достичь сознательно. Я почти знал,
что это такое, но тут же терял это, когда тянулся за ним.
В город Оаксака мы с Гордой прибыли в начале вечера. Я оставил машину
на одной из боковых улочек, и мы прошли к площади в центре города. Мы
искали скамейку, на которой обычно сидели дон Хуан и дон Хенаро. Она была
не занята. Мы уселись там в благоговейном молчании.
В конце концов Горда сказала, что она была здесь много раз с доном
Хуаном, и также еще с кем-то, кого она не может вспомнить. Она не уверена,
было это наяву или просто ей снилось.
- Что вы делали с доном Хуаном на этой скамейке? - спросил я.
- Ничего. Мы просто ждали автобуса или грузовика, который подбросит
нас в горы, - ответила она.
Я рассказал ей, что когда я сидел с доном Хуаном на этой скамейке, то
мы разговаривали часами.
Я рассказал ей о той склонности, которую он имел к поэзии, и как я
обычно читал ему стихи, когда нам нечего было больше делать. Он слушал
стихи, придерживаясь того мнения, что только первую строфу и лишь иногда
вторую стоило слушать; остальные строфы он считал индульгированием поэта.
Лишь очень не много стихов из сотен, которые я ему прочитал, он
прослушал полностью.
Сначала я читал ему то, что мне нравилось, а именно абстрактные
двусмысленные, идущие от ума стихи. Позднее он заставлял меня вновь и
вновь читать то, что нравилось ему. По его мнению, стихотворение должно
быть компактным, желательно коротким. Оно должно быть составлено из
точных, прямых и очень простых картин.
В конце дня, на этой скамейке, стихотворение Цезаря Бальехо,
казалось, всегда подводило черту под его особое чувство тоски. Я прочитал
его Горде по памяти не столько ради нее, сколько ради себя.
Интересно, что она делает в этот час,
Моя милая рита, девушка анд,
Мой легкий тростник, дерево дикой вишни,
Теперь, когда усталость душит меня
И кровь засыпает, как ленивый коньяк.
Интересно, что она делает теми руками,
Которые с постоянной прилежностью
Гладили крахмальную белизну
После полудня.
Теперь, когда этот дождь
Уносит мое желание идти дальше.
Интересно, что стало с ее юбкой с каймой,
С ее вечным трудом, с ее походкой,
С ее запахом весеннего сахарного тростника,
Обычным в тех местах.
Она, должно быть, в дверях
Смотрит на быстро несущиеся облака.
Дикая птица на крыше издает свой крик,
И, вздрогнув, она, наконец, скажет:
"Господи, как холодно".
Воспоминания о доне Хуане были невероятно живыми. Это не было
воспоминаниями на уровне моей мысли, так же, как они не были и на уровне
всех моих осознаваемых чувств.
Это был неизвестный вид памяти, который заставил меня заплакать.
Слезы лились из моих глаз, но они совсем не успокаивали меня.
Последний час дня всегда имел особое значение для дона Хуана. Я
перенял у него такое отношение к этому часу и его убеждение в том, что
если что-либо важное должно произойти со мной, то оно произойдет именно в
этот час.
Горда положила мне голову на плечо. Какое-то время мы оставались в
таком положении.
Я чувствовал себя расслабленно. Возбуждение ушло из меня. Странно,
что такой простой акт, как то, что я положил свою голову на голову Горды,
принес мне такой покой. Я хотел пошутить, сказав ей, что нам следовало бы
связать наши головы вместе. Но тут же я понял, что она сразу переиначит
мои слова и посмеется надо ними. Тело мое затряслось от смеха, и я понял,
что сплю, хотя глаза мои были открыты и я мог легко встать, если бы
захотел. Мне не хотелось двигаться, поэтому я остался в том же положении,
одновременно бодрствуя, и спя. Я видел, что прохожие глазеют на нас, но
мне не было до них никакого дела. Обычно мне не нравилось быть объектом
внимания. Затем внезапно все люди передо мной превратились в большие
пузыри белого света. Я смотрел на светящиеся яйца, не мельком, а
непрерывно, впервые в своей жизни. Дон Хуан говорил мне, что человеческие
существа кажутся видящему светящимися яйцами. Я уже испытал проблески
такого восприятия, но никогда не фокусировал своего зрения на них так, как
делал в этот день.
Пузыри света сначала были аморфными, как если бы мои глаза не были
сфокусированы, но затем, в одну секунду, мое зрение как бы установилось, и
пузыри света стали продолговатыми светящимися яйцами. Они были большими,
фактически они были огромными, наверное, больше двух метров длиной и
больше одного метра шириной и даже шире. Один раз я заметил в какой-то
момент, что яйца больше не двигались, а следили за мной, угрожающе
наклоняясь надо мной. Я осторожно пошевелился и сел прямо. Горда крепко
спала у меня на плече. Вокруг нас была группа подростков. Должно быть, они
думали, что мы пьяны. Они передразнивали нас. Самый смелый из подростков
касался грудей ла Горды. Я встряхнул ее и разбудил. Мы поспешно встали и
ушли. Они последовали за нами, насмехаясь над нами и выкрикивая
оскорбления. Присутствие полицейского на углу помешало им продолжать
преследование. Мы прошли в полном молчании до того места, где я оставил
свою машину. Вечер почти наступил. Внезапно Горда схватила меня за руку.
Ее глаза были дикими, рот открыт. Она показала рукой.
- Смотри, смотри! - закричала она. - там нагваль и Хенаро.
Я увидел двух людей, поворачивающих за угол длинного квартала впереди
нас. Горда быстро побежала. Я побежал за ней и на ходу спросил, уверена ли
