не было, что он защищает мое тело сновидений.
Дон Хуан описывал мне искусство сновидений по-разному. Наиболее
туманные из этих описаний, как мне теперь кажется, описывают его лучше
всего. Он сказал, что искусство сновидения в сущности своей является
неделанием сна. Как таковое, искусство сновидения дает тем, кто его
практикует, использование той части их жизни, которую они проводят в
хаосе.
Сновидящие как бы не спят больше. И тем не менее никаких болезненных
последствий от этого не возникает.
Не так, чтобы у сновидящих отсутствовал сон, но эффект сновидения,
казалось, увеличивает время бодрствования благодаря использованию так
называемого вспомогательного тела - тела сновидений.
Дон Хуан объяснял мне, что тело сновидений - это нечто такое, что
иногда называют "дубль", или "другой", потому что это точная копия тела
сновидящего.
В сущности, это энергия светящегося тела. Дон Хуан объяснил, что тело
сновидений не привидение, а реально настолько, насколько реально все, с
чем мы имеем дело в этом мире вещей.
Он сказал, что второе внимание неизбежно вынуждено фокусироваться на
общем нашем существе как поле энергии и трансформировать эту энергию во
что-нибудь подходящее. Самое легкое, конечно, это изображение нашего
физического тела, с которым мы уже близко знакомы из нашей повседневной
жизни и использование своего первого внимания. То, что проводит энергию
нашего общего существа с целью создать что бы то ни было в границах
возможного, обычно называют волей.
Дон Хуан не мог сказать, где находятся эти границы, но только на
уровне светящихся существ этот диапазон настолько велик, что бесполезно и
пытаться установить пределы, поэтому воля может преобразовать энергию
светящегося существа во что угодно.
- Нагваль сказал, что тело сновидений включается и цепляется за все,
что придется, - сказал Бениньо. - это не имеет значения. Он рассказывал,
что мужчины в этом смысле слабее женщин, потому что у мужчин тело
сновидений больше стремится к обладанию.
Сестренки дружно согласились, закивав головами. Горда взглянула на
меня и улыбнулась.
- Нагваль рассказывал мне, что ты - король собственников, - сказала
она мне. - Хенаро сказал, что ты даже со своим дерьмом прощаешься прежде,
чем спустить его.
Сестренки попадали от смеха. Хенарос делали явные усилия, чтобы
сдержаться. Нестор, сидевший рядом со мной, погладил мое колено.
- Нагваль и Хенаро рассказывали о тебе целые истории, - сказал он. -
они годами развлекали нас рассказами о том, с каким странным парнем они
знакомы. Теперь-то мы знаем, что это был ты.
Я почувствовал волну раздражения. Выходило так, что дон Хуан и дон
Хенаро предали меня, смеясь надо мной перед учениками. Мне стало жаль
себя. Я стал жаловаться. Я сказал громко, что они уже были предрасположены
к тому, чтобы быть против меня и считать меня дураком.
- Это неверно, - сказал Бениньо. - мы очень рады, что ты с нами.
- Разве? - бросила Лидия. Между ними всеми начался горячий спор.
Мужчины и женщины разделились. Горда не примкнула ни к одной группе.
Она осталась сидеть сбоку от меня, в то время как остальные встали и
кричали.
- Мы переживаем трудное время, - сказала Горда тихим голосом. - мы
уже очень много занимались сновидением и все же этого недостаточно для
того, что нам надо.
- Что же вам надо, Горда? - спросил я.
- Мы не знаем, - ответила она. - мы надеемся, что ты скажешь нам это.
Сестренки и Хенарос опять уселись, чтобы послушать то, что говорит
мне Горда.
- Нам нужен руководитель, - продолжала она. - ты нагваль, но ты не
руководитель.
- Нужно время, чтобы стать безупречным нагвалем, - сказал Паблито. -
нагваль Хуан Матус говорил, что он и сам был ни рыба ни мясо в молодости,
пока что-то не вытряхнуло его из его самодовольства.
- Я этому не верю, - закричала Лидия. - мне он этого никогда не
говорил.
- Он говорил, что был большим растяпой, - добавила Горда тихим
голосом.
- Нагваль рассказывал мне, что в молодости он был таким же
неудачником, как и я, - сказал Паблито. - его бенефактор тоже говорил ему,
чтобы он не ходил к пирамидам, но из-за этого он чуть ли не жил там, пока
его не изгнала оттуда толпа призраков.
Очевидно никто из присутствующих не знал этого рассказа. Все
встрепенулись.
- Я совсем об этом забыл, - объяснял Паблито. - я только что это
вспомнил. Это получилось так же, как с Гордой. Однажды, когда нагваль
сделался, наконец, бесформенным воином, злые фиксации тех воинов, которые
совершали свои сновидения и свое неделание в этих пирамидах, последовали
за ним. Они нашли его в тот момент, когда он работал в поле. Он
рассказывал мне, что увидел руку, которая высовывалась из осыпавшейся
земли в свежей борозде. Эта рука схватила его за штанину. Он подумал, что,
видимо кого-то из рабочих, бывших с ним, засыпало. Он попытался его
выкопать. Затем он понял, что копается в земляном гробу, в котором был
погребен человек. Нагваль сказал, что человек этот был очень худ, темен и
не имел волос. Нагваль поспешно пытался починить гроб. Он не хотел, чтобы
это увидели рабочие, бывшие с ним, и не хотел причинить вред этому
человеку, раскопав его против его воли. Он так усердно работал, что не
заметил даже, как остальные рабочие собрались вокруг него. К тому времени,
говорил нагваль, земляной гроб развалился, и темный человек вывалился на
землю совершенно голый. Нагваль попытался помочь ему подняться и попросил
людей дать ему руку. Они смеялись над ним. Они считали, что у него
началась белая горячка от пьянства, потому что в поле не было ни человека,
ни земляного гроба, ни вообще чего-либо подобного.
Нагваль говорил, что он был потрясен, но не смел рассказать об этом
своему бенефактору. Но это не имело значения, так как ночью за ним явилась
целая толпа призраков. Он пошел открыть дверь после того, как кто-то
постучал, и в дом ворвалась куча голых людей с горящими желтыми глазами.
Они бросили его на пол и навалились на него. Они переломали бы ему все
кости, если бы не быстрые действия его бенефактора. Он видел призраков и
выдернул нагваля в безопасное место в глубокую яму, которую он всегда
держал наготове за домом. Он закопал там нагваля, в то время как призраки
сновали вокруг, поджидая удобного случая.
Нагваль рассказал мне, что был тогда очень напуган, что даже после
того, как призраки скрылись окончательно, он еще долгое время добровольно
отправлялся по ночам спать в яму.
Паблито замолчал. Все, казалось, готовились разойтись.
Они нервно шевелились и меняли позы, как бы показывая, что устали от
сидения.
Тогда я рассказал им, что у меня вызвало раздражение утверждение
моего приятеля, что атланты пирамиды Тулы ходят по ночам. Я не оценил той
глубины, на которой я принял все, чему меня учили дон Хуан и дон Хенаро. Я
понял, что полностью отбросил суждения, даже несмотря на то, что моему уму
было совершенно ясно, что возможность прогулок этих колоссальных каменных
фигур не может даже входить в область хоть сколько-нибудь серьезного
обсуждения.
Моя реакция была для меня сюрпризом.
Я подробно объяснил им, что моя идея хождения атлантов по ночам была
ясным примером фиксации второго внимания. К такому заключению я пришел на
основании следующего:
Во-первых, мы не являемся тем, чем нас заставляет считать наш здравый
смысл. В действительности мы светящиеся существа, способные осознать свою
светимость.
Во-вторых, как светящиеся существа, осознавшие свою светимость, мы
способны раскрыть различные плоскости нашего осознания или нашего
внимания, как это называл дон Хуан.
В-третьих, такое раскрытие может быть достигнуто сознательными
усилиями, которые делаем мы сами, или же случайно, вследствие телесной
травмы.
В-четвертых, было такое время, когда маги сознательно направляли
различные стороны своего внимания на материальные объекты.
В-пятых, атланты, судя по их действию, внушающему благоговейный
страх, были, должно быть, объектами фиксации магов прежнего времени.
Я сказал, что сторож, рассказавший мне и моему другу, раскрыл,
несомненно, другую плоскость своего внимания. Он мог неосознанно, хотя бы
на момент, стать восприемником проекций второго внимания древних магов.
Тогда мне не казалось столь уж невероятным, что человек может зрительно
воспринимать фиксацию тех магов.
Если эти маги были членами традиции дона Хуана и дона Хенаро, тогда
они должны были быть безупречными практиками, и в этом случае не было бы
никаких границ тому, что они могли выполнить при помощи фиксации своего
второго внимания. Если они имели намерение, чтобы атланты ходили по ночам,
тогда атланты станут ходить по ночам.
По мере того, как я говорил, три сестрички все более сердились на
меня. Когда я кончил, Лидия обвинила меня в том, что я ничего не делаю, а
только болтаю. Затем они поднялись и вышли, даже не попрощавшись.
Мужчины последовали за ними, но остановились в дверях и попрощались
со мной за руку.
- Что-то неладно с этими женщинами, - сказал я.
- Нет, они просто устали от разговоров, - сказала Горда. - они ждут
от тебя каких-нибудь действий.
- Как же тогда Хенарос не устали от разговоров? - спросил я ее.
- Они глупее женщин, - ответила она сухо.
- А что касается тебя, Горда? - спросил я. - ты тоже устала от
разговоров?
- Я не знаю ничего про себя, - сказала она бесстрастно. - когда я с
тобой, я не устаю, но когда я с сестренками, я устаю смертельно так же,
как и они.
Я оставался с ними в течение еще нескольких дней, не отмеченных
никакими событиями. Было совершенно ясно, что сестренки были враждебны ко
мне. Хенарос просто терпели меня кое-как. Только Горде, казалось, было
легко со мной. Я удивлялся, почему. Перед отъездом в лос-анжелес я спросил
ее об этом.
- Не знаю, как это может быть, но я привыкла к тебе, - сказала она.
Как будто мы с тобой вместе, а сестренки и Хенарос - это совсем другой
мир.
2. СОВМЕСТНОЕ ВИДЕНИЕ
В течение нескольких недель после возвращения в Лос-анжелес я
испытывал легкое недомогание, выражающееся в головокружении и внезапной
потере дыхания при физическом напряжении. Однажды ночью это достигло
кульминационной точки, когда я проснулся в ужасе, потеряв способность
дышать. Врач, к которому я обратился, диагностировал мои жалобы как
гипервентиляцию, вызванную, скорее всего напряжением. Он прописал мне
успокаивающее и посоветовал дышать в бумажный мешок, если приступ еще
когда-нибудь повторится.
Я решил вернуться в мексику, чтобы спросить совета у Горды. Когда я
рассказал ей о диагнозе доктора, она спокойно заверила меня, что никакой
болезни тут нет, а просто я в конце концов сбросил свои щиты и то, что я
испытываю, является потерей "человеческой формы" и входом в новое
состояние отделенности от человеческих дел.
- Не борись с этим, - сказала она. - бороться против этого - наша
естественная реакция. Поступая так, мы рассеиваем то, что должно
произойти. Брось свой страх и теряй свою человеческую форму шаг за шагом.
Она добавила, что в ее случае распад ее человеческой формы начался у
нее в матке с отчаянной боли и необычного давления, которое медленно
смещалось - вниз к ногам и вверх к горлу. Она сказала также, что
последствия ощущаются немедленно.
Я хотел записывать каждый нюанс моего входа в это новое состояние. Я
приготовился писать детальный отчет обо всем, что станет происходить, но к
