- Для просветления и для силы.
Я испытывал исключительно приятное чувство мира и удовлетворенности.
Мир в этот момент казался спокойным. Спокойствие было исключительным и в
то же время облегчающим. Я не привык к такого рода тишине. Я попытался
заговорить, но он оборвал меня. Через некоторое время спокойствие места
подействовало на мое настроение. Я начал думать о своей жизни и о своей
личной истории и испытал знакомое чувство печали и угрызения совести. Я
сказал ему, что не заслуживаю того, чтобы быть здесь. Что его мир силен и
честен, а я слаб, и что мой дух был искажен обстоятельствами моей жизни.
Он засмеялся и пригрозил укрыть мою голову землей, если я буду
продолжать говорить в таком же духе. Он сказал, что я человек, и как
всякий человек заслуживаю всего, что есть в судьбе человека. Радость,
боль, печаль и борьба, и что природа поступков не важна, если он
действует, как воин.
Понизив свой голос почти до шепота, он сказал, что если я в самом
деле чувствую, что мой дух искажен, то я должен просто фиксировать его,
собрать его, сделать его совершенным, потому что во всей нашей жизни нет
никакой другой задачи, которая была бы более стоящей. Не фиксировать дух,
означает искать смерть, а это то же самое, что ничего не искать, поскольку
смерть собирается схватить нас вне зависимости от чего-либо.
Он сделал паузу на долгое время, а затем сказал тоном глубокого
убеждения.
- Искать совершенства духа воина - это единственная задача, стоящая
нас, как людей.
Его слова действовали, как катализатор. Я чувствовал груз моих
прошлых поступков, как независимую и тянущую назад ношу. Я признал, что
для меня нет никакой надежды. Я начал плакать, говоря о своей жизни. Я
сказал, что я болтаюсь уже так долго, что я стал нечувствительным к боли и
печали за исключением тех редких случаев, когда я осознаю свое одиночество
и свою бесполезность.
Он не сказал ничего. Он ухватил меня за подмышки и вытащил из клетки.
Я сел, когда он меня отпустил. Он тоже уселся. Неловкая тишина
установилась между нами. Я думал, что он дает мне время прийти в себя. Я
вытащил записную книжку и от нервозности начал строчить в нее. Я
чувствовал...
- Ты чувствуешь себя, как лист, отданный на волю ветра, не так ли? -
сказал он, глядя на меня.
Именно так я себя и чувствовал. Он, казалось, был слит со мной. Он
сказал, что мое настроение напомнило ему песню и начал петь ее тихим
голосом. Его поющий голос был очень приятен, и слова песни захватили меня:
Я так далеко от неба, где я был рожден. Бесконечная ностальгия
затопляет мои мысли. Сейчас, когда я так одинок и печален, как листик на
ветру, я хочу иногда плакать, иногда я хочу смеяться от тоски /ке лехос
эстой дель сьелло донде э насидо. Именса ностальхиа инваде ми пенсамьенто.
Аора кээстой там соло и тристэ куаль оха аль вьенто, сисьера льорар,
кисьера рэир дэ сентимьенто/.
Мы не говорили в течение долгого времени. Наконец, он прервал тишину.
- С того времени, как ты был рожден, так или иначе, но кто-нибудь
что-нибудь делал для тебя, - сказал он.
- Это верно, - сказал я.
- И они делали что-то для тебя против твоей воли.
- Верно.
- А теперь ты беспомощен, как лист на ветру.
- Это верно. Все так и есть.
Я сказал, что обстоятельства моей жизни временами бывали
опустошительными. Он слушал внимательно, но я не мог понять, то ли он
просто соглашается, или искренне заинтересован до тех пор, пока не
заметил, что он старается скрыть улыбку.
- Как бы сильно тебе ни нравилось чувство жалости к самому себе, ты
должен изменить это, - сказал он мягким голосом. - это не подходит к жизни
воина.
Он засмеялся и еще раз спел песню, но изменил интонацию некоторых
слов. В результате получился плачущий куплет. Он указал, что причиной
того, что мне понравилась песня, было то, что в своей собственной жизни я
не делал ничего другого, как только находил во всем недостатки и плакал. Я
не мог с ним спорить. Он был прав. Я, однако же, я считал, что у меня
достаточно причин, оправдывающих мое чувство того, что я как лист на
ветру.
- Самая трудная вещь в мире - принять настроение воина, - сказал он.
- нет пользы в том, чтобы печалиться, жаловаться или чувствовать себя
оправданным в том, что ты так делаешь, и верить в то, что кто-то всегда
что-то делает для нас. Никто и ничего никому не делает, а менее всего
воину.
Ты здесь со мной, потому что ты хочешь быть здесь. Ты должен принять
полную ответственность за свои поступки к настоящему времени. Так, чтобы
мысль о том, что ты находишься в воли ветра, была неприемлема.
Он поднялся и начал разбирать клетку. Он ссыпал землю обратно туда,
откуда он ее взял и тщательно рассовал все палки в чапараль. Затем он
покрыл чистое место мусором, оставив место таким, как если бы его никогда
ничто не касалось.
Я сделал замечание относительно его скрытности. Он сказал, что
хороший охотник узнает, что мы были здесь вне зависимости от того, какими
осторожными мы будем, потому что следы людей не могут быть полностью
стерты.
Он сел, скрестив ноги, и велел мне сесть как можно удобнее лицом к
тому месту, где он закапывал меня, и оставаться в таком состоянии, пока
мое настроение печали не рассеется.
- Воин закапывает себя для того, чтобы найти силу, а не для того,
чтобы плакать от жалости к самому себе.
Я сделал попытку объясниться, но он остановил меня нетерпеливым
движением головы. Он сказал, что должен был вытащить меня из клетки, как
можно быстрее, потому что мое настроение было невыносимым, и он побоялся,
что место воспользуется моей мягкотелостью и причинит мне вред.
- Жалость к самому себе не уживается с силой, - сказал он. -
настроение воина призывает к контролю над самим собой и в то же самое
время оно призывает к отрешенности.
- Как это может быть? - спросил я. - как он может контролировать
самого себя и быть отрешенным в одно и то же время?
- Это трудная техника, - сказал он.
Он, казалось, раздумывал, продолжать ли говорить. Дважды он,
казалось, собирался что-то сказать, но останавливал себя и улыбался.
- Ты еще не преодолел своей печали, - сказал он. - ты все еще
чувствуешь себя слабым, и поэтому нет возможности говорить о настроении
воина сейчас.
Почти час прошел в полном молчании. Затем он внезапно спросил меня,
как мои успехи в изучении техники сновидения, которой он научил меня. Я
практиковал ее очень усердно и после монументальных усилий получил до
какой-то степени способность контролировать свои сны. Дон Хуан был очень
прав, говоря, что эти упражнения можно рассматривать, как развлечения.
Впервые в моей жизни меня еще что-то ждало впереди, когда я ложился спать.
Я дал ему детальный отчет о своих успехах.
Довольно легко оказалось научиться удерживать изображение своих рук
после того, как я научился командовать самому себе смотреть на них. Мои
видения, хотя и не всегда моих собственных рук, длились по-видимому долгое
время, пока я, наконец, не терял над ними контроля и не погружался в
обычные непредсказуемые сны. У меня совсем не было воли над тем, когда я
дам себе команду смотреть на свои руки или же смотреть на другие моменты
сна. Это просто происходило, и все. В какой-то момент я вспоминал, что я
должен посмотреть на свои руки, а затем на окружающее. Были ночи, однако,
когда я не мог припомнить, чтобы я что-либо делал совершенно.
Он, казалось, был удовлетворен и захотел узнать, какие темы
сновидений я обычно находил в своих видениях. Я не мог подумать ни о чем
конкретном и стал пересказывать кошмарный сон, который я видел предыдущей
ночью.
- Не будь таким заинтересованным, - сказал он сухо.
Я рассказал ему, что я записывал все детали моих снов. С тех пор, как
я начал практиковать смотрение на свои руки, мои сны стали очень
впечатляющими, и моя способность вспоминать их увеличилась до такой
степени, что я мог помнить малейшие детали. Он сказал, что следить за ними
было пустой тратой времени, потому что детали и их живость ни коим образом
не были важны.
- Обычные сны становятся очень живыми, как только ты начинаешь
настраивать сновидение, - сказал он. - эта живость и ясность являются
ужасающим барьером, и с тобой тут дело обстоит хуже, чем с кем-либо
вообще, кого я встречал в своей жизни. У тебя наихудшая мания. Ты
записываешь все, что можешь.
Со всей честностью я считал, что делаю то, что нужно. Составляя
подробнейшие отчеты о своих снах, я получал до какой-то степени ясность
относительно природы явлений, которые проходили передо мной во сне.
- Брось это, - сказал он повелительно. - это ничему не помогает. Все,
что ты при этом делаешь, это отвлекаешь себя от цели сновидения, которая
состоит в контроле и силе.
Он лег и закрыл глаза шляпой и говорил, не глядя на меня.
- Я собираюсь напомнить тебе всю ту технику, которую ты должен
практиковать, - сказал он. - прежде всего, как исходная точка, ты должен
фокусировать свой взгляд на руках. Затем переноси свой взгляд на другие
предметы и смотри на них короткими взглядами. Фокусируй свой взгляд на как
можно большем количестве вещей. Помни, что если ты бросаешь только
короткий взгляд, то изображение не смещается. Затем возвращайся обратно к
своим рукам.
Каждый раз, когда ты смотришь на свои руки, ты возобновляешь силу,
необходимую для сновидения. Поэтому вначале не смотри на слишком много
вещей. Четырех предметов будет достаточно на один раз. Позднее ты сможешь
увеличить их количество, пока не сможешь охватывать все, что ты хочешь. Но
как только изображения начнут смещаться и ты почувствуешь, что ты теряешь
контроль - возвращайся к своим рукам.
Когда ты почувствуешь, что можешь смотреть на вещи неопределенно
долгое время, ты будешь готов к тому, чтобы приступить к новой технике. Я
собираюсь тебя научить этой новой технике сейчас, но ожидаю, что ты
применишь ее только тогда, когда будешь готов.
Он молчал примерно четверть часа. Наконец, он сел и взглянул на меня.
- Следующий шаг в настройке сновидений состоит в том, чтобы научиться
путешествовать, - сказал он. - точно так же, как ты научился смотреть на
свои руки, ты должен заставить себя двигаться, перемещаться в различные
места. Сначала ты должен установить то место, куда ты хочешь попасть.
Выбери хорошо известное место. Может быть, школу или парк, или дом твоего
друга. Затем заставь себя отправиться туда.
Эта техника очень трудна. Ты должен выполнить две задачи. Ты должен
заставить себя переместиться в определенное место и затем, когда ты
добьешься совершенства в этой технике, ты должен научиться контролировать
точное время своих путешествий.
Записывая его заявления, я чувствовал, что я действительно штучка.
Действительно, я записываю безумные инструкции, сшибая самого себя с ног
для того, чтобы следовать им. Я испытал волну угрызений и раздражения.
- Что ты делаешь со мной, дон Хуан? - спросил я, на этот раз имея в
виду действительно то, что говорил.
Он казался удивленным. Секунду он смотрел на меня, затем улыбнулся.
- Этот же самый вопрос ты задавал мне уже множество раз. Я ничего с
тобой не делаю. Ты делаешь себя доступным силе, ты охотишься, а я просто
веду тебя.
Он наклонил голову набок и изучающе смотрел на меня. Он взял меня
одной рукой за подбородок, а другой за голову, а затем подвигал моей
головой взад и вперед. Мышцы моей шеи были очень напряжены, и движение
