чтобы лезть на эту стену в темноте, требуется держаться за самого себя и
отступиться от самого себя в одно и то же время. Именно это я называю
настроением воина.
Я сказал, что что бы там я ни делал прошлой ночью, все это было
продуктом моего страха, а не результатом настроения, контроля и
отрешенности.
- Я это знаю, - сказал он, улыбаясь. - и я хотел показать тебе, что
ты способен подстегнуть себя к тому, чтобы выйти из своих границ, если ты
находишься в соответствующем настроении. Страх загнал тебя в настроение
воина, но сейчас, когда ты знаешь об этом, все, что угодно, может служить
тебе, чтобы войти в него.
Я хотел с ним спорить, но мои мысли не были достаточно ясны. Я
чувствовал необъяснимое раздражение.
- Удобно всегда действовать в таком настроении, - продолжал он. - оно
проносит тебя через всякую чушь и оставляет очищенным. Это было большое
чувство, когда ты достиг вершины утеса, разве не так?
- Я сказал, что понял то, о чем он говорит, и, однако же, чувствую,
что было бы глупым пытаться приложить его учение к повседневной жизни.
- Настроение воина требуется для каждого отдельного поступка, -
сказал он. - иначе становишься рассеянным и неуклюжим. В жизни нет такой
силы, в которой отсутствовало бы это настроение. Посмотри на себя. Все
обижает и огорчает тебя. Ты хнычешь и жалуешься, и чувствуешь, что каждый
заставляет тебя плясать под свою дудку. Ты - листик, отданный на волю
ветра. В твоей жизни нет силы. Что за отвратительное чувство, должно быть!
Воин, с другой стороны, является охотником. Он рассчитывает все. Это
контроль. Но после того, как его расчеты окончены, он действует. Он
отступается. Это отрешение. Воин не является листиком, отданным на волю
ветра. Никто не может его толкнуть. Никто не может заставить его поступать
против самого себя или против того, что он считает нужным. Воин настроен
на выживание. И он выживает наилучшим способом из всех возможных.
Мне нравились его мысли, хотя я думал, что они нереалистичны. Для
того сложного мира, в котором я жил, они казались слишком упрощенными.
Он рассмеялся над моими возражениями, а я настаивал на том, что
настроение воина, вероятно, не сможет мне помочь преодолеть чувство обиды
или действительного вреда, наносимого поступками окружающих меня людей.
Как, например, в том гипотетическом случае, когда на тебя нападает
жестокий и злобный человек, по своему положению обладающий властью.
Он взревел от смеха и согласился, что мой пример уместен.
- Воину может быть нанесен физический вред, но он не может быть
обижен, - сказал он. - для воина нет ничего обидного в поступках
окружающих людей. До тех пор, пока он сам находится и действует в нужном
настроении.
Предыдущей ночью ты сам не был обижен львом. Тот факт, что он гнался
за нами, не рассердил тебя. Я не слышал, чтобы ты ругал его, и я не
слышал, чтобы ты говорил, что он не имеет права следовать за нами. А по
всему тому, что ты о нем знаешь, он мог быть жестоким и злобным львом. Но
это не входило в твои соображения, когда ты старался избежать его.
единственная вещь, которая удерживалась в твоем уме - это выжить. И это ты
сделал очень хорошо.
Если бы ты был один, и лев, поймав тебя, изуродовал бы тебя до
смерти, то тебе бы и в голову не пришло жаловаться на него или чувствовать
себя оскорбленным его поступками.
Настроение воина не так легко переходит в твой или чей-либо еще мир.
Оно нужно тебе для того, чтобы прорваться через всю болтовню.
Я объяснил свой ход рассуждений. Лев и окружающие меня люди
находились не на одной доске, потому что я знал интимные побуждения людей
в то время, как я ничего не знал о таковых у льва. Что обижало меня в
поступках окружающих людей, это то, что они действовали злобно и знающе.
- Знаю, знаю, - сказал дон Хуан терпеливо. - достичь настроения воина
- не простое дело. Это революция. Рассматривать льва и водяных крыс и
окружающих нас людей, как равных, является великолепным поступком духа
воина. Для этого нужна сила.
12. БИТВА СИЛЫ
Четверг, 28 декабря 1961 года.
Мы начали свое путешествие очень рано утром. Мы ехали на юг, а затем
на восток к горам. Дон Хуан принес тыквенные фляги с пищей и водой. Мы
поели в моей машине, прежде чем отправились в поход.
- Держись ближе ко мне, - сказал он. - это неизвестный для тебя район
и здесь нет нужды рисковать. Ты идешь на поиски силы, и все, что ты
делаешь, идет в счет. Следи за ветром, особенно к концу дня. Следи за тем,
когда он меняет направление и меняет свое положение таким образом, чтобы я
всегда заслонял тебя от него.
- Что мы собираемся делать в этих горах, дон Хуан?
- Ты охотишься за силой.
- Я имею в виду, что мы в частности будем делать?
- Когда дело идет об охоте за силой, не может быть никакого плана.
Охотиться за силой или охотиться за дичью - это одно и то же. Охотник
охотится на то, что подставляет себя ему, поэтому он всегда должен
находиться в состоянии готовности.
Ты знаешь о ветре, и сейчас ты можешь охотиться за силой, находящейся
в ветре, самостоятельно. Но есть другие вещи, о которых ты не знаешь,
которые, как и ветер, являются центром силы в определенное время и в
определенных местах.
Сила - очень любопытная штука, - сказал он. - невозможно взять ее и
сказать, что это действительно есть. Это чувство, которое имеют об
определенных местах. Сила является личной. Она принадлежит кому-нибудь
одному. Мой бенефактор, например, мог сделать человека смертельно больным,
просто посмотрев на него. Женщины дурнели, если он бросит на них взгляд.
Однако же, он не делал людей больными все время, но только тогда, когда
его личная сила в этом участвовала.
- Как он выбирал того, кого он собирался сделать больным?
- Этого я не знаю. Он сам не знал. С силой всегда так. Она командует
тобой, и в то же время она повинуется тебе.
Охотник на силу ловит ее, а затем накапливает ее, как свое личное
достояние. Таким образом личная сила растет и можно найти такие случаи,
когда воин имеет так много личной силы, что становится человеком знания.
- Как накапливают силу, дон Хуан?
- Это опять-таки другое чувство. Оно зависит от того, какого сорта
личностью обладает воин. Мой бенефактор был человеком жесткой природы.
Через это чувство он и накапливал силу. Все, что он делал, было сильным и
прямолинейным. Он оставил мне память о чем-то, проламывающимся сквозь
вещи. И все, что с ним случалось, происходило таким же манером.
Я сказал ему, что не могу понять, как сила накапливается через
чувства.
- Нет никакого способа объяснить это, - сказал он после долгой паузы.
- ты должен делать это сам.
Он поднял фляги с пищей и привязал их себе на спину. Протянув мне
бечевку с восемью кусочками сухого мяса, он велел мне повесить ее на шею.
- Это пища, обладающая силой, - сказал он.
- Что делает ее пищей, обладающей силой, дон Хуан?
- Это мясо животного, которое имело силу. Оленя, уникального оленя.
Моя личная сила привела его ко мне. Это мясо будет поддерживать нас
недели, месяцы, если нужно. Жуй медленно маленькие кусочки его время от
времени и пережевывай основательно. Пусть сила медленно тонет в твое тело.
Мы пошли. Было почти одиннадцать утра, когда дон Хуан еще раз
напомнил мне о процедуре, которой я должен следовать.
- Следи за ветром, - сказал он. - не позволяй ему сбивать тебя с шага
и не давай ему утомлять тебя. Жуй свою пищу силы и прячься от ветра за
моим телом. Ветер не нанесет мне вреда. Мы хорошо знаем друг друга.
Он привел меня к тропинке, которая шла прямо к высоким горам. День
был облачным, и похоже было, что пойдет дождь. Я мог видеть низкие
дождевые облака, и туман высоко в горах, спускающихся в ту местность, в
которой мы находились.
В полной тишине мы шли до трех часов дня. Пережевывание сухого мяса
действительно придавало силы. А следить за внезапными изменениями
направления ветра было до такой степени мистическим делом, что все мое
тело, казалось, ощущало изменения прежде, чем они действительно
происходили. У меня было такое чувство, что я могу определять волны ветра,
как своего рода давление на верхнюю часть груди, на бронхи. Каждый раз
перед порывом ветра я чувствовал раздражение у себя в груди и в горле.
Дон Хуан остановился на момент и оглянулся. Казалось, он
ориентировался, а затем повернул направо. Я заметил, что он тоже жует
сухое мясо. Я чувствовал себя очень свежим и совсем не был уставшим.
Задание осознавать перемены ветра было таким всепоглощающим, что я не
ощущал хода времени. Мы вошли в глубокий овраг, а затем по одной из его
сторон поднялись на небольшое плато на ровной стороне огромной горы. Мы
были довольно высоко, почти у самой вершины.
Дон Хуан забрался на большую скалу в конце плато и помог мне залезть
на нее. Скала располагалась таким образом, что выглядела куполом наверху
обрывистых стен. Мы медленно обошли ее. В конце концов я вынужден был
передвигаться по скале на своем заду, придерживаясь за поверхность пятками
и ладонями. Я обливался потом, и несколько раз мне пришлось вытирать
ладони.
С противоположной стороны я мог видеть просторную неглубокую пещеру
вблизи вершины горы. Она была похожа на зал, который был вырублен в скале.
Это был песчаник, который ветры превратили в своего рода балкон с двумя
колоннами.
Дон Хуан сказал, что мы собираемся там расположиться и что это очень
безопасное место, потому что оно слишком неглубоко, чтобы быть логовом
льва или других хищников. Очень открыто, чтобы там гнездились крысы и
очень ветрено для насекомых. Он засмеялся и сказал, что это идеальное
место для людей, поскольку никакое другое живое существо его не потерпит.
Он взлетел туда, как горный козел. Я восхищался его поразительной
энергичностью.
Я медленно сполз со скалы на заду, а затем попытался взбежать на гору
для того, чтобы достичь карниза. Последние несколько метров полностью
утомили меня. Я ребячески спросил дона Хуана, сколько же ему на самом деле
лет. Я считал, что для того, чтобы достичь карниза так, как это делал он,
следует быть исключительно сильным и молодым.
- Я настолько молод, насколько я хочу, - сказал он. - это,
опять-таки, дело личной силы. Если ты накопишь силу в своем теле, то оно
сможет выполнять невероятные задачи. С другой стороны, если ты
растрачиваешь силу, то через совсем короткое время ты будешь толстым
старым человеком.
Балкон был расположен в направлении с востока на запад. Открытая
часть балконообразного образования выходила на юг. Я прошел на западный
конец. Вид был великолепен. Дождь окружал нас. Он казался занавеской из
прозрачного материала, повисшей над низкой землей.
Дон Хуан сказал, что у нас достаточно времени для того, чтобы
построить укрытие. Он велел мне собрать груду камней, таких, какие только
я смогу занести на балкон, в то время, как он сам собирал сучья для крыши.
Через час он построил стену сантиметров тридцать толщиной на
восточном краю выступа. Она была около шестидесяти сантиметров длиной и
около метра в высоту. Он сплел и связал несколько охапок сучьев, которые
собрал, и сделал крышу, подперев ее двумя длинными палками с развилками на
концах. Еще одна такая палка была прикреплена к самой крыше и поддерживала
ее на противоположной стороне стены. Все сооружение было похоже на высокий
стол с тремя ножками.
