паузы.
- Силы, которые ведут наши жизни и наши смерти.
Дон Хуан замолчал и, казалось, испытывал огромную трудность в том,
чтобы решить, что сказать. Он тер руки и качал головой, надувая щеки.
Дважды он сделал мне знак, чтобы я замолчал, когда я просил его объяснить
свои загадочные заявления.
- Ты не сможешь легко остановиться, - наконец, сказал он. - я знаю,
что ты упрям, но это не имеет значения. Чем более ты упрям, тем будет
лучше, когда ты, наконец, преуспеешь в том, чтобы изменить себя.
- Я стараюсь, как только могу, - сказал я.
- Нет, я не согласен. Ты не стараешься так, как ты можешь. Ты сказал
это просто потому, что это просто хорошо для тебя звучит. На самом деле ты
так говорил обо всем, что ты делаешь. Нужно что-либо делать, чтобы
исправить это.
Я почувствовал себя обязанным, как обычно, защищаться. Дон Хуан,
казалось, метил, как всегда, в мои самые слабые места. Я вспомнил, что
каждый раз, когда я пытался защищаться против его критики, то кончалось
всегда тем, что я чувствовал себя дураком. И я прекратил на середине свою
длинную объяснительную речь.
Дон Хуан с любопытством осмотрел меня и засмеялся. Он сказал очень
добрым тоном, что говорил уже мне о том, что все мы дураки, и я не являюсь
исключением.
- Ты всегда чувствуешь себя обязанным объяснять свои поступки, как
если бы ты был единственным на земле человеком, который делает
неправильно, - сказал он. - это твое старое чувство собственной важности.
У тебя ее слишком много. У тебя также слишком много личной истории. С
другой стороны, ты не принимаешь ответственности за свои поступки. Ты не
пользуешься своей смертью, как советчиком м превыше всего ты слишком
достижим. Другими словами, твоя жизнь такая же каша, как она была до того,
как я тебя встретил.
Опять я ощутил искреннее чувство ущемленной гордости и хотел спорить,
что это не так. Он сделал мне знак успокоиться.
- Следует принимать ответственность за то, что находишься в этом
заколдованном мире. Мы находимся в заколдованном мире, знаешь?
Я утвердительно кивнул головой.
- Мы говорим не об одном и том же, - сказал дон Хуан. - для тебя мир
заколдованный, потому что, если ты не утомлен от него, то ты не находишься
с ним в согласии. Для меня мир является заколдованным, потому что он
поразителен, страшен, волшебен и неизмерим. Я был заинтересован в том,
чтобы убедить тебя, что ты должен принять ответственность за нахождение
здесь, в этом чудесном мире, в этой чудесной пустыне, в это чудесное
время. Я хотел убедить тебя в том, что ты должен научиться делать каждый
поступок идущим в счет, поскольку ты будешь здесь только короткое время.
Фактически слишком короткое для того, чтобы посмотреть все чудеса этого
мира.
Я настаивал на том, что быть утомленным миром или же быть с ним
несогласным, это общечеловеческое состояние.
- Так перемени его, - ответил он сухо. - если ты не ответишь на этот
вызов, то ты все равно что уже мертв.
Он велел мне назвать тему или момент в моей жизни, который захватывал
все мои мысли. Я сказал: "искусство". Я всегда хотел быть артистом и в
течение многих лет я пытался им быть. У меня еще сохранилось болезненное
воспоминание о моем провале.
- Ты никогда не брал на себя ответственности за то, что находишься в
этом неизмеримом мире, - сказал он тоном приговора. - поэтому ты никогда
не был артистом и, может быть, никогда не будешь охотником.
- Но это наибольшее, что я могу, дон Хуан.
- Нет, ты не знаешь наибольшего, что ты можешь.
- Я делаю все, что могу.
- Ты опять ошибаешься. Ты можешь делать лучше. Есть одна простая
вещь, которая в тебе неправильна. И ты думаешь, что у тебя масса времени.
Он остановился и взглянул на меня, как бы ожидая моей реакции.
- Ты думаешь, что у тебя масса времени, - повторил он.
- Масса времени для чего, дон Хуан?
- Ты думаешь, что твоя жизнь будет длиться всегда.
- Нет, я так не думаю.
- Тогда, если ты не думаешь, что твоя жизнь будет длиться всегда,
чего же ты ждешь. Почему ты тогда колеблешься в том, чтобы измениться?
- А не приходило ли тебе когда-либо в голову, дон Хуан, что я могу не
хотеть изменяться?
- Да, мне приходило это в голову. Я тоже не хотел меняться, совсем,
как ты. Однако мне не нравилась моя жизнь. Я устал от нее точно так же,
как ты. Теперь мне ее не хватает.
Я с убеждением стал утверждать, что его настойчивость в том, чтобы
изменить мой образ жизни, была пугающей и спорной. Я сказал, что в
действительности согласен с ним на определенном уровне, но уже один тот
факт, что он всегда является хозяином положения, делает всю эту ситуацию
невыносимой для меня.
- Дурак, у тебя нет времени для этой игры, - сказал он жестоким
тоном. - то, что ты сейчас делаешь, может оказаться твоим последним
поступком на земле. Это вполне может оказаться твоей последней битвой. Нет
такой силы, которая бы могла тебе гарантировать, что ты проживешь еще одну
минуту.
- Я знаю это, - сказал я со сдерживаемым гневом.
- Нет, ты этого не знаешь, - сказал он. - если бы ты это знал, то ты
был бы охотником.
Я утверждал, что осознаю наивысшую смерть, но об этом бесполезно
разговаривать или думать, потому что я ничего не смогу тут сделать, чтобы
избежать ее. Дон Хуан засмеялся и сказал, что я похож на комедианта,
который механически следует написанной для него роли.
- Если бы это была твоя последняя битва на земле, то я бы сказал, что
ты идиот, - сказал он спокойно. - ты тратишь свой последний поступок на
земле на глупые мысли.
Минуту мы молчали. Мои мысли бежали хаотично. Он был прав, конечно.
- У тебя нет времени, мой друг, нет времени. Ни у кого из нас нет
времени, - сказал он.
- Я согласен, дон Хуан, но...
Не просто соглашайся со мной, - оборвал он. - вместо того, чтобы так
легко соглашаться, ты должен действовать согласно этому. Прими вызов,
изменись.
- Только и всего?
- Правильно. Перемена, о которой я говорю, никогда не происходит
постепенно. Она случается внезапно. А ты не готовишь себя к такому
внезапному действию, которое принесет перемену.
Я считал, что он говорит противоречие и объяснил ему, что если бы я
готовился к перемене, то я наверняка менялся бы постепенно.
- Ты не изменился совершенно, - сказал он. - вот почему ты веришь,
что ты меняешься мало-помалу. И, однако же, возможно, что ты сам удивишься
когда-нибудь, изменившись внезапно, без единого предупреждения. Я знаю,
что это так, и поэтому я не теряю своей заинтересованности в том, что
именно я хотел сказать. После секундной паузы дон Хуан продолжал объяснять
свою мысль.
- Возможно, мне следовало бы сказать иначе, - сказал он. - то, что я
рекомендовал тебе делать, заключается в том, чтобы ты заметил, что у нас
нет никакой уверенности относительно бесконечного течения наших жизней. Я
только что сказал, что изменение приходит внезапно и неожиданно. И точно
так же приходит смерть. Как ты думаешь, что мы можем поделать с этим?
Я решил, что он задает риторический вопрос, но он сделал бровями
знак, подталкивая меня к ответу.
- Жить так счастливо, как только возможно, - сказал я.
- Правильно, но знаешь ли ты кого-либо, кто живет счастливо?
Моим первым побуждением было сказать "да". Мне казалось, что я могу в
качестве примера привести целый ряд людей, которых я знал. Однако затем я
подумал, что такая моя попытка будет только пустой попыткой оправдать
себя.
- Нет, - сказал я, - я действительно не знаю.
- Я знаю, - сказал дон Хуан. - есть такие люди, которые очень
осторожны относительно природы своих поступков. Их счастье состоит в том,
чтобы действовать с полным знанием того, что у них нет времени, поэтому их
поступки имеют особую силу. В их поступках есть чувство...
Дон Хуан, казалось, потерял нужное слово. Он почесал виски и
улыбнулся. Затем он внезапно поднялся, как если бы наш разговор был
закончен. Я остановил его, чтобы он закончил то, о чем он говорил мне. Он
уселся и сложил губы бантиком.
- Поступки есть сила, - сказал он. - особенно тогда, когда человек
действует, зная, что эти поступки являются его последней битвой.
Существует особое всепоглощающее счастье в том, чтобы действовать с полным
сознанием того, что этот поступок вполне может быть твоим самым последним
поступком на земле. Я рекомендую, чтобы ты пересмотрел свою жизнь и
рассматривал свои поступки в этом свете.
Я не согласился с ним. Для меня счастье было в том, чтобы
предполагать, что имеется наследуемая непрерывность моих поступков и что я
смогу продолжать их совершать по желанию, совершать то, что я делаю в
данный момент, особенно если это мне нравится. Я сказал ему, что мое
несогласие было не просто банальностью, но оно проистекает из того
убеждения, что этот мир и я сам имеем определенную длительность.
Дона Хуана, казалось, забавляли мои попытки придать смысл моим
мыслям. Он смеялся, качал головой, почесывал волосы и, наконец, когда я
говорил об "определенной длительности", бросил на землю свою шляпу и
наступил на нее.
Я кончил тем, что рассмеялся над его клоунадой.
- У тебя нет времени, мой друг, - сказал он. - в этом несчастье
человеческих существ. Никто из нас не имеет достаточно времени. И твоя
длительность не имеет смысла в этом страшном волшебном мире.
- Твоя длительность лишь делает тебя боязливым, - сказал он. - твои
поступки не могут иметь того духа, той силы, той всеохватывающей силы
поступков, выполняемых человеком, который знает, что он сражается в своей
последней битве на земле. Иными словами твоя длительность не делает тебя
счастливым или могущественным.
Я признал, что боюсь думать о том, что я умру, и обвинил его в том,
что он вызывает огромное беспокойство во мне своим постоянным разговором о
смерти и заботой о ней.
- Но мы все умрем, - сказал он.
Он указал в направлении холмов вдали.
- Там есть нечто, что ожидает меня наверняка, и я присоединюсь к нему
также наверняка, но, может быть, ты другой, и смерть не ждет тебя совсем?
Он засмеялся над моим жестом отчаяния.
- Я не хочу думать об этом, дон Хуан.
- Почему?
- Это бессмысленно. Если она ждет меня, то почему я должен об этом
заботиться?
- Я не сказал, что ты должен об этом заботиться.
- Что же тогда я должен делать?
- Используй ее, сфокусируй свое внимание на связи между тобой и твоей
смертью. Без сожалений, без печали, без горевания. Сфокусируй свое
внимание на том факте, что у тебя нет времени, и пусть твои поступки текут
соответственно. Пусть каждый из твоих поступков будет твоей последней
битвой на земле. Только при таких условиях твои поступки будут иметь
законную силу. В этом случае сколько бы ты ни жил, они будут поступками
боязливого человека.
- Разве это так ужасно быть боязливым человеком?
- Нет. Это не так, если ты бессмертен. Но если ты собираешься
умереть, то у тебя нет времени для того, чтобы быть боязливым просто
потому, что твоя боязливость заставляет тебя хвататься за что-либо такое,
что существует только в твоих мыслях. Это убаюкивает тебя в то время, как
все вокруг спит. Но затем страшный и волшебный мир разинет на тебя свой
рот, как он откроет его на каждого из нас. И тогда ты поймешь, что твои
проверенные пути совсем не являются проверенными. Быть боязливым не дает
нам рассмотреть и использовать нашу судьбу, как судьбу людей.
- Но это неестественно - жить с постоянной мыслью о своей смерти, дон
