Я хотел возразить, но он остановил меня, сказав, что не имеет
значения, откуда он о ней узнал, и что важным является тот момент, что она
мне понравилась.
Я ощутил волну враждебности по отношению к нему из-за того, что он
лезет внутрь меня.
- Не упрямься, - сказал дон Хуан сухо. - пришло время, чтобы ты
порвал свое чувство важности.
- У тебя когда-то была женщина, очень дорогая женщина, и однажды ты
ее потерял.
Я стал раздумывать, когда же это я рассказал о ней дону Хуану, и
пришел к выводу, что никогда такой возможности не было. И однако же я мог.
Каждый раз, когда он ехал со мной в машине, мы всегда непрестанно
разговаривали с ним. Я не помню всего, о чем мы с ним говорили, потому что
не мог записывать, ведя машину. Каким-то образом я почувствовал себя
спокойнее, прийдя к таким заключениям. Я сказал ему, что он прав. Была
очень важная блондинка в моей жизни.
- Почему она не с тобой? - спросил он.
- Она ушла.
- Почему?
- Было много причин.
- Не так много было причин. Была только одна. Ты сделал себя слишком
доступным.
Я очень хотел узнать, что он имеет в виду. Он опять зацепил меня. Он,
казалось, понимал эффект своих слов и сложив губы бантиком, скрыл
предательскую улыбку.
- Всякий знал о вас двоих, - сказал он с непоколебимым убеждением.
- Разве это было неправильно?
- Это было смертельно неправильно. Она была прекрасным человеком.
Я испытал искреннее чувство, что его угадывание впотьмах было
неприятным мне, особенно тот факт, что он всегда делает свои заявления с
такой уверенностью, как если бы он сам был там и все это видел.
- Но это правда, - сказал он с обезоруживающей невинностью. - я
"видел" все это. Она была прекрасной личностью. Я знал, что спорить
бессмысленно, но сердился на него за то, что он коснулся больного места в
моей жизни, и сказал, что девушка, о которой мы говорим, совсем не была
таким прекрасным человеком, в конце-концов, и, что, по моему мнению, она
была скорее слабой.
- Как и ты, - сказал он спокойно. - но это не важно. Что здесь важно,
так это то, что ты ее всюду искал. Это делает ее особой личностью в твоем
мире. А для особых личностей мы должны иметь только прекрасные слова.
Я был раздражен. Огромная печаль начала охватывать меня.
- Что ты делаешь со мной, дон Хуан? - спросил я. - ты всегда
добиваешься успеха, стараясь сделать меня грустным, зачем?
- Теперь ты индульгируешь, ударяясь в сентиментальность, - сказал он
с обвинением.
- В чем тут все-таки дело, дон Хуан?
- Быть недостижимым, вот в чем дело, - заявил он. - я вызвал в тебе
воспоминания об этой личности только как средство прямо показать тебе то,
что я не мог показать тебе с помощью ветра.
- Ты потерял ее потому, что ты был достижим. Ты всегда был достижимым
для нее и твоя жизнь была сплошным размеренным распорядком.
- Нет, - сказал я. - ты неправ. Моя жизнь никогда не была
распорядком.
- Она была распорядком и есть сейчас, - сказал он догматично. - это
не обычный распорядок, поэтому возникает впечатление, что его нет и что
это не распорядок, но уверяю тебя, что он есть.
Я хотел уйти в хандру и погрузиться в печальные мысли. Но каким-то
образом его глаза беспокоили меня. Они, казалось, все время толкали меня.
- Искусство охотника состоит в том, чтобы быть недостижимым, - сказал
он. - в случае с блондинкой это значило бы, что ты должен был стать
охотником и встречать ее осторожно, не так, как ты это делал. Ты оставался
с ней день за днем, пока единственное чувство, которое осталось, была
скука, правда?
Я не отвечал. Я чувствовал, что ответа не требуется. Он был прав.
- Быть недостижимым означает, что ты касаешься мира вокруг себя с
осторожностью. Ты не съедаешь пять куропаток, ты ешь одну. Ты не калечишь
растения только для того, чтобы сделать жаровню. Ты не подставляешь себя
силе ветра, если это не является оправданным. Ты не используешь людей и не
давишь на них, пока они не сморщиваются в ничто, особенно те люди, которых
ты любишь.
- Я никогда никого не использовал, - сказал я искренне.
Но дон Хуан утверждал, что я это делал и поэтому я могу теперь тупо
утверждать, что я устал от людей, и они мне надоели.
- Быть недоступным означает, что ты намеренно избегаешь того, чтобы
утомлять себя и других, - продолжал он. - это означает, что ты не голоден
и не в отчаянии, как тот несчастный выродок, который чувствует, что он уже
больше никогда не будет есть и поэтому пожирает всю пищу, которую только
может, пять куропаток.
Дон Хуан определенно бил меня ниже пояса. Я засмеялся, и это,
казалось, доставило ему удовольствие. Он слегка коснулся моей спины.
- Охотник знает, что он заманит дичь в свои ловушки еще и еще,
поэтому он не тревожится. Тревожиться, значит становиться доступным,
безрассудно доступным. И как только ты начинаешь тревожиться, ты в
отчаянии цепляешься за что-нибудь. А как только ты за что-нибудь уцепился,
то ты уже обязан устать или утопить того или то, за что ты цепляешься.
Я рассказал ему, что в моей повседневной жизни совершенно невозможно
быть недоступным. Я доказывал, что для того, чтобы функционировать, я
должен быть в пределах досягаемости всякого, у кого есть ко мне дело.
- Я уже говорил тебе, что быть недоступным не означает прятаться или
быть секретным, - сказал он спокойно. - точно так же это не означает, что
ты не можешь иметь дела с людьми. Охотник пользуется своим миром с
осторожностью и с нежностью, вне зависимости от того, будь это мир вещей,
растений, животных, людей или силы. Охотник интимно обращается со своим
миром, и все же он недоступен для этого самого мира.
- Это противоречиво, - сказал я. - он не может быть недоступен, если
он там, в своем мире, час за часом, день за днем.
- Ты не понял, - сказал дон Хуан терпеливо. - он недоступен, потому
что он не выжимает свои мир из его формы. Он касается его слегка, остается
там столько, сколько ему нужно и затем быстро уходит, не оставляя следов.
8. ЛОМКА РАСПОРЯДКА ЖИЗНИ
Воскресенье, 16 июля 1961 года.
Все утро мы провели, наблюдая за грызунами, которые были похожи на
жирных белок. Дон Хуан называл их водяными крысами. Он указал, что они
очень быстры, когда убегают от опасности. Но после того, как они спасутся
от хищника, они имеют ужасную привычку остановиться или даже забраться на
камень. Подняться на задние ноги, осмотреться и начать чиститься.
- У них очень хорошие глаза, - сказал дон Хуан. - ты должен двигаться
только тогда, когда они бегут, поэтому ты должен научиться предугадывать,
когда и где они остановятся так, чтобы ты мог остановиться в то же самое
время.
Я был погружен в наблюдение за ними и имел то, что охотники называют
полевым днем, так много я выследил. И, наконец, я мог предсказывать их
движения почти каждый раз. Затем дон Хуан показал мне, как делать ловушки
для того, чтобы ловить их. Он объяснил, что охотнику нужно время для того,
чтобы понаблюдать за тем, как они едят или за местами их гнездований для
того, чтобы определить, где расставить свои ловушки. Затем он должен
расставить их ночью и все, что ему останется сделать на следующий день,
так это вспугнуть их так, чтобы они помчались в его ловчие приспособления.
Мы собрали разные палочки и приступили к постройке охотничьих
ловушек. Я уже почти закончил свою и возбужденно думал над тем, будет ли
она работать.
Когда внезапно дон Хуан остановился и взглянул на свое левое
запястье, как если бы смотря на часы, которых у него никогда не было, и
сказал, что, согласно его хронометру, уже время лэнча. Я держал длинную
палку, которую старался согнуть в кольцо. Автоматически я положил ее
вместе с остальными охотничьими принадлежностями.
Дон Хуан взглянул на меня с выражением любопытства. Затем он издал
звук завывающей фабричной сирены, призывающей на обед. Я засмеялся. Звук
его сирены был совершенен. Я подошел к нему и заметил, что он смотрит на
меня. Он покачал головой с боку на бок.
- Будь я проклят, сказал он.
- Что такое? - спросил я.
Он опять издал долгий воющий звук фабричной сирены.
- Лэнч кончился, - сказал он. - иди назад работать.
На секунду я почувствовал смущение, но затем подумал, что он шутит,
наверное потому, что у нас и в самом деле нечего было есть. Я так увлекся
грызунами, что позабыл, что у нас нет никакой провизии. Я снова поднял
палку и попытался согнуть ее. Через секунду дон Хуан опять продудел свою
"сирену".
- Время идти домой, - сказал он. Он посмотрел на свои воображаемые
часы, затем взглянул на меня и подмигнул.
- Уже пять часов, - сказал он тоном человека, выдающего секрет. Я
подумал, что он внезапно стал сыт охотой и решил оставить все дело. Я
просто положил все на землю и стал готовиться уходить. Я не смотрел на
него. Я считал, что он тоже собирает свое имущество. Когда я был готов, я
увидел, что он сидит, скрестив ноги в нескольких футах от меня.
- Я готов, - сказал я. - мы можем идти в любое время.
Он встал и взобрался на скалу. Он стоял там в полутора-двух метрах
над землей и глядя на меня. Приложив руку ко рту, он издал очень длинный и
пронизывающий звук. Это как бы была усиленная фабричная сирена. Он
повернулся вокруг себя, издавая завывающий звук.
- Что ты делаешь, дон Хуан? - спросил я.
Он сказал, что он дает сигнал всему миру идти домой. Я был совершенно
ошеломлен. Я не мог понять, шутит он или нет, или он просто так трепет
языком. Я внимательно следил за ним и пытался связать то, что он делает с
чем-нибудь, что он сказал ранее. Мы почти не говорили все это утро, и я не
мог вспомнить что-либо важное.
Дон Хуан все еще стоял на скале. Он взглянул на меня, улыбнулся и
опять подмигнул. Внезапно я встревожился. Дон Хуан приложил руки ко рту и
издал еще один сиреноподобный звук.
Он сказал, что уже восемь часов утра и что мне нужно собирать опять
свое приспособление, потому что впереди у нас целый день.
К этому времени я был в полном замешательстве. За какие-то минуты мой
страх вырос до непреодолимого желания удрать со сцены. Я думал, что дон
Хуан сошел с ума. Я уже готов был бежать, когда он соскользнул с камня и
подошел ко мне, улыбаясь.
Ты думаешь, я сошел с ума, да? - спросил он.
Я сказал ему, что он испугал меня до потери сознания своим
неожиданным поведением.
Он сказал, что мы постоянны. Я не понял, что он имел в виду. Я
глубоко был погружен в мысли о том, что его поступки кажутся совершенно
безумными. Он объяснил, что намеренно старался испугать меня до потери
сознания тяжестью своего неожиданного поведения, потому что он сам готов
на стену лезть из-за тяжести моего неожиданного поведения. Он сказал, что
мой распорядок настолько же безумен, насколько его дудение сиреной.
Я был шокирован и стал утверждать, что я на самом деле не имею
никакого распорядка. Я рассказал ему, что практически считаю свою жизнь
сплошной кашей из-за отсутствия здорового распорядка.
Дон Хуан засмеялся и сделал мне жест сесть рядом с ним. вся ситуация
опять волшебно переменилась. Мой страх испарился, как только он начал
говорить.
- Что это за мой распорядок? - спросил я.
- Все, что ты делаешь, это распорядок.
- Но разве мы не все такие же?
- Не все из нас. Я ничего не делаю, исходя из распорядка.
- Чем все это вызвано, дон Хуан? Что я сделал или что я сказал, чтобы
заставить тебя действовать так, как ты это делал?
