Дон Хенаро сделал паузу. Паблито отозвался на его слова кивком.
- Если вы двое решите вернуться на эту землю, - сказал он, - то вы
должны будете ждать как истинные воины до тех пор, пока не будут выполнены
ваши задачи. Это ожидание очень похоже на спуск воина в этом рассказе.
Видите ли, воин вышел из человеческого времени, и вы также.
Единственная разница заключается в том, кто целится в вас. Тем, кто
целились в воина, были его товарищами-воинами. Но то, что целится в вас
двоих - это неизвестное. Единственным вашим шансом является ваша
неуязвимость. Вы должны ждать, не ожидая наград. И вы должны направить всю
вашу личную силу на выполнение ваших задач.
Если вы не будете действовать неуязвимо, если вы начнете елозить и
станете беспокойными, отчаетесь, то вы будете безжалостно застрелены
меткими стрелками из неизвестного.
С другой стороны, ваша неуязвимость и личная сила таковы, что вы
способны выполнить ваши задачи. Тогда вы достигнете обещания силы. А что
это за обещание, можете вы спросить? Это то обещание, которое сила дает
людям как светящимся существам.
Каждый воин имеет различную судьбу, поэтому невозможно сказать, чем
именно будет это обещание для каждого из вас.
Солнце почти село. Светло-оранжевая окраска на далеких северных горах
потемнела. Пейзаж давал мне ощущение выметенного ветром одинокого мира.
- Вы узнали, что законом воина является быть смиренным и эффективным,
- сказал дон Хенаро, и его голос заставил меня подпрыгнуть. - вы научились
действовать, не ожидая ничего в награду. Теперь я скажу вам, что для того,
чтобы выстоять то, что лежит за границами этого дня, вам понадобится ваша
абсолютная выносливость.
Я испытал потрясение в своем животе. Паблито начал тихонько дрожать.
- Воин должен быть всегда готовым, - сказал он. - судьба всех нас
здесь состояла в том, чтобы знать, что мы являемся пленниками силы. Никто
не может сказать, почему именно мы. Но какая великая удача!
Дон Хенаро перестал говорить и опустил голову, как бы утомившись. В
первый раз я услышал, чтобы он говорил подобными словами.
- Здесь принято, чтобы воин попрощался со всеми присутствующими и со
всем тем, кого он оставляет позади себя, - сказал дон Хуан. - он должен
сделать это своими собственными словами и громко так, чтобы его голос
всегда оставался на этом месте силы.
Дон Хуан своим голосом ввел еще одно измерение в мое состояние в
данный момент. Наш разговор в машине стал еще более обостренным. Как прав
он был, когда сказал, что умиротворенность окружающего нас пейзажа была
только миражем, и что объяснение магов наносит такой удар, который никто
не способен парировать. Я слышал объяснение магов, и я испытал его
основные моменты, и теперь я находился тут, более обнаженным и более
беспомощным, чем за всю свою жизнь. Ничто из того, что я когда-либо
сделал, ничто из того, что я когда-либо воображал не могло сравниться с
болью и одиночеством этого момента.
Объяснение магов содрало с меня даже мой разум. Дон Хуан опять был
прав, когда говорил, что воин не может избежать боли и печали, а избегает
только индульгирования в них. В этот момент моя печаль не вмещалась ни в
какие рамки. Я не мог вынести прощания с теми, кто разделял со мной
повороты моей судьбы. Я сказал дону Хуану и дону Хенаро, что я обещал
одному человеку умереть вместе, и что мой дух не может вынести того, что
остается один.
- Мы совершенно одиноки, Карлитос, - сказал дон Хенаро мягко. - это
наше условие.
Я ощутил в своем горле боль своей привязанности к жизни и к тем, кто
был близок мне. Я не хотел прощаться с ними.
- Мы одиноки, - сказал дон Хуан. - но умереть одному - это не значит
умереть в одиночестве.
Его голос звучал приглушенно и сухо, как покашливание. Паблито тихо
плакал. Затем он поднялся и заговорил. Это не было набором слов или
исповедью. Чистым голосом поблагодарил он дона Хуана и дона Хенаро за их
доброту. Он повернулся к Нестору и поблагодарил его за то, что тот дал ему
возможность заботиться о нем. Он вытер свои глаза рукавом.
- Что за прекрасная штука было быть в этом прекрасном мире! В это
чудесное время! - воскликнул он и вздохнул. Его настроение было
захлестывающим.
- Если я не вернусь, то я прошу вас, как о высшем благодеянии помочь
тем, кто делил мою судьбу, - сказал он дону Хенаро.
Затем он повернулся к западу в направлении своего дома. Его поджарое
тело сотрясалось от слез. Он подбежал к краю утеса с вытянутыми руками,
как бы собираясь обнять кого-то. Его губы двигались, он как бы говорил
тихим голосом.
Я отвернулся. Я не хотел слышать, что говорит Паблито. Он вернулся
назад туда, где мы сидели, плюхнулся рядом со мной и повесил голову.
Я не мог сказать ничего. Но затем какая-то внешняя сила овладела мной
и заставила меня встать, и я тоже высказал свои благодарности и свою
печаль.
Мы затихли снова. Северный ветер тихо посвистывая дул мне в лицо. Дон
Хуан посмотрел на меня. Я никогда не видел в его глазах столько доброты.
Он сказал мне, что воин прощается, благодаря всех тех, кто сделал ему
что-то доброе или оказал участие. И что я должен выразить свою
благодарность не только им, но также и тем, кто заботился обо мне и
помогал мне на моем пути.
Я повернулся на северо-запад к Лос-Анжелесу, и вся сентиментальность
моего духа вылилась наружу. Что за очистительное облегчение было
произнести свои благодарности!
Я сел опять. Никто не смотрел на меня. - воин признает свою боль, но
не индульгирует в ней, - сказал дон Хуан, - поэтому настроением воина,
который входит в неизвестное, не является печаль. Напротив, он весел,
потому что он чувствует смирение перед своей удачей, уверенность в том,
что его дух неуязвим и превыше всего полное осознание своей эффективности.
Радость воина исходит из его признания своей судьбы и из его правдивой
оценки того, что лежит перед ним.
Последовала долгая пауза. Моя печаль была чрезмерной. Я хотел
что-нибудь сделать, чтобы вырваться из этой подавленности.
- Свидетель, пожалуйста, сдави свой ловец духов, - сказал дон Хенаро
Нестору. Я услышал громкий и очень смешной звук игрушки Нестора. Паблито
истерически рассмеялся и точно так же дон Хуан с доном Хенаро. Я заметил
характерный запах и сообразил тогда, что Нестор перднул. Что было ужасно
смешным, так это выражение совершеннейшей серьезности на его лице. Он
пернул не для шутки, а потому что у него не было при себе его ловца духов.
Он помогал нам наилучшим образом, как только мог.
Все они отрешенно смеялись. Что за легкость была у них в смещении из
грустной ситуации в совершенно смешную.
Паблито повернулся ко мне внезапно. Он захотел узнать, не поэт ли я.
Но прежде, чем я успел ответить, Хенаро составил строфу:
- Карлитос спокоен и верно он немного поэт и дурак примерный, -
сказал он.
Все они опять расхохотались.
- Вот это настроение лучше, - сказал дон Хуан. - а сейчас, прежде чем
мы с Хенаро попрощаемся с вами, вы двое можете сказать все, что угодно.
Может быть это последний раз, когда вы можете что-либо сказать.
Паблито отрицательно покачал головой, но у меня было кое-что. Я хотел
выразить свое восхищение, свое поражение исключительностью духа воина дона
Хуана и дона Хенаро, но я запутался в своих словах и кончил тем, что
ничего не сказал, или хуже того, я кончил тем, что я вроде бы опять
жаловался.
Дон Хуан покачал головой и чмокнул губами в насмешливом неодобрении.
Я невольно засмеялся. Не имело значения однако то, что я не смог
воспользоваться своим шансом сказать им о моем восхищении. Очень
любопытное ощущение начало овладевать мной. У меня было чувство радости,
веселья, абсолютной свободы, которая заставляла меня смеяться. Я сказал
дону Хуану и дону Хенаро, что мне нет никакого дела до исхода моей встречи
с неизвестным, что я счастлив и собран, и что буду ли я жив или умру
совершенно не важно для меня в данный момент.
Дон Хуан и дон Хенаро, казалось, порадовались моим словам еще больше,
чем я. Дон Хуан хлопнул себя по ляжкам и засмеялся. Дон Хенаро бросил свою
шляпу на землю и закричал, как будто бы он объезжает дикую лошадь.
Внезапно дон Хенаро сказал:
- Мы развлекались и смеялись во время ожидания совершенно так, как
рекомендовал свидетель. Но естественным условием порядка является то, что
это всегда приходит к концу.
Он посмотрел на небо.
- Уже почти пришло время нам разойтись, как делали воины в рассказе,
- сказал он. - но прежде чем мы пойдем нашими различными путями, я должен
сказать вам двоим одну последнюю вещь: я хочу раскрыть вам секрет воина.
Может быть, вы можете назвать его предрасположением воина.
Он обернулся в особенности ко мне и сказал, что я когда-то им
говорил, что жизнь воина холодна и одинока и лишена чувств. Он даже
закончил, что как раз в этот момент я убежден, что это так.
- Жизнь воина ни в коем случае не может быть холодной, одинокой или
лишенной чувств, - сказал он, - потому что она основывается на его
привязанности, его стремлении, на том, что он посвятил себя тому, кого он
любит. И вы можете спросить, кто это тот, кого он любит. Я покажу вам
сейчас.
Дон Хенаро поднялся и медленно отошел на совершенно плоский участок
как раз перед нами, в 3-4 метрах в стороне. Там он сделал странное
движение. Он двигал своими руками, как бы очищая пыль с своей груди и
живота. Затем произошла странная вещь. Поток почти неощутимого света
прошел сквозь него. Он исходил из земли и, казалось обнял все его тело. Он
сделал что-то вроде заднего пируэта, нырок назад, точнее говоря, и
приземлился на грудь и на руки. Его движение было выполнено с такой
точностью и легкостью, что он казался невесомым существом, червеобразным
существом, которое перевернулось. Когда он оказался на земле, он исполнил
ряд неземных движений. Он скользил всего в нескольких дюймах над землей,
или катался на ней, как если бы он лежал на шарикоподшипниках, или же
плавал, описывая круги и поворачиваясь с быстротой и ловкостью угря,
плывущего в океане.
Мои глаза начали успокаиваться в какой-то момент и затем без всякого
перехода я уже следил за шаром света, скользящим взад и вперед по чему-то,
что, казалось, было поверхностью катка с тысячами лучей света, сияющими на
ней.
Картина была ясной. Затем шар огня остановился и остался неподвижным.
Голос встряхнул меня и рассеял мое внимание. Это заговорил дон Хуан.
Сначала я не мог понять, что он говорит. Я опять взглянул на шар огня. Я
мог различить только дона Хенаро, лежащего на земле с разбросанными руками
и ногами. Голос дона Хуана был очень ясным. Он, казалось, нажал на
какой-то курок во мне, и я начал писать.
- Любовь Хенаро - это этот мир, сказал он. - он только что обнимал
эту огромную землю, но поскольку он такой маленький, все, что он может
делать, только плавать в ней. Но земля знает, что он любит ее, и заботится
о нем. Именно поэтому жизнь Хенаро наполнена до краев, и его состояние,
где бы он ни был, будет изобильным. Хенаро бродит по тропам своей любви, и
где бы он ни находился, он цельный.
Хенаро сел перед нами на корточки. Он мягко погладил землю.
- Это предрасположение двух воинов, - сказал он. - эта земля, этот
мир. Для воина не может быть большей любви.
Дон Хенаро поднялся и минуту сидел на корточках рядом с доном Хуаном,
пока они оба пристально смотрели на нас. Затем они оба сели, скрестив
ноги.
- Только если любишь эту землю с несгибаемой страстью, можно
