человеческое осознание. Не то, чтобы я "знал" вне тени сомнений, потому
что мне нечем было "знать", но все мое единое осознание "знало", что "я" и
"меня" знакомого мира было колонией, конгломератом раздельных и
независимых ощущений, которые имели неразрывную связь одно с другим. Нера-
зрывная связь моих бесчисленных осознаний, то отношение, которое эти части
имели одна к другой, были моей жизненной силой.
Способом описать это объединенное ощущение было бы сказать, что эти
крупинки осознания были рассеяны. Каждая из них осознавала себя, и ни одна
не была более важной, чем другая. Затем что-то согнало их, и они
объединились в одно облако, в "меня", которого я знал. Когда "я", "я сам"
оказывался таким, то я мог быть свидетелем связных сцен деятельности мира,
или сцен, которые относились к другим мирам и которые, я считаю, были
чистым воображением, или сцен, которые относились к "чистому мышлению",
то-есть я видел интеллектуальные системы или идеи, стянутые вместе, как
словесные выражения. В некоторых сценах я от души разговаривал сам с
собой. После каждой из этих связных картин "я" распадался опять в ничто.
Во время одной из этих экскурсий в связную картину я оказался на
скале с доном Хуаном. Я мгновенно сообразил, что я - это тот "я", с
которым я знаком. Я ощущал себя физически как реального. Я скорее
находился в мире, чем просто смотрел на него.
Дон Хуан обнял меня, как ребенок. Он посмотрел на меня. Его лицо было
очень близко. Я мог видеть его глаза в темноте. Они были добрыми.
Казалось, в них был вопрос. Я знал, что это за вопрос. Невыразимое
действительно было невыразимым.
- Ну? - сказал он тихо, как если бы ему нужно было мое подтверждение.
Я был бессловесен. Слова "онемелый", "ошеломленный", "смущенный" и
так далее ни в коей мере не могли описать моих чувств в данный момент. Я
не был твердым. Я знал, что дону Хуану пришлось схватить меня и удерживать
меня силой на земле, иначе бы я взлетел в воздух и исчез. Я не боялся
исчезнуть. Меня страстно тянуло в "неизвестное", где мое осознание не было
объединенным.
Наваливаясь на мои плечи, дон Хуан медленно привел меня к тому месту,
где находился дом дона Хенаро. Он заставил меня лечь, а затем покрыл меня
мягкой землей из кучи, которая, казалось, была приготовлена заранее. Он
засыпал меня до шеи. Из листьев он сделал мягкую подушку, на которой могла
лежать моя голова, и велел мне не двигаться и совершенно не спать. Он
сказал, что собирается сидеть тут же и составлять мне компанию до тех пор,
пока земля вновь не затвердит мою форму.
Я чувствовал себя очень удобно и почти необоримо хотел спать. Дон
Хуан не позволял мне. Он требовал, чтобы я разговаривал о чем угодно под
солнцем, коме того, что я испытал. Сначала я не знал, о чем говорить,
затем я спросил о доне Хенаро. Дон Хуан сказал, что дон Хенаро забрал
Паблито и зарыл его где-то поблизости, делая с ним то же самое, что он
делает со мной.
У меня было желание поддерживать разговор, но что-то во мне было
нецельным. У меня было необычное безразличие, усталость, которая больше
походила на душевное утомление. Дон Хуан, казалось, знал, что я чувствую.
Он начал говорить о Паблито и о том, как взаимосвязаны наши судьбы. Он
сказал, что стал бенефактором Паблито в то же самое время, когда дон
Хенаро стал его учителем, и что сила спаривала меня и Паблито шаг за
шагом. Он заметил, что единственным различием между Паблито и мною было
то, что в то время, как мир Паблито как воина находился в царстве насилия
и страха, мой мир управлялся восхищением и свободой. Дон Хуан объяснил,
что такая разница вызвана совершенно различными личностями бенефакторов.
Дон Хенаро был мягким, привлекательным и забавным, в то время как сам он
был сухим, строгим и прямым. Он сказал, что моя личность требовала сильно-
го учителя, но нежного бенефактора, и что Паблито был противоположностью.
Ему нужен был добрый учитель и суровый бенефактор.
Мы продолжали еще некоторое время разговаривать, а затем настало
утро. Когда над восточными пиками гор показалось солнце, он помог мне
подняться из-под земли.
После того, как я проснулся во второй половине дня, мы с доном Хуаном
сидели у дверей дона Хенаро. Дон Хуан сказал, что дон Хенаро все еще
находится с Паблито, подготавливая его к последней встрече.
- Завтра ты и Паблито отправитесь в неизвестное, - сказал он. - я
должен подготовить тебя к этому сейчас. Вы пойдете туда самостоятельно.
Прошлой ночью вы были, как мячики на резинке, и мы вас дергали взад и
вперед. Завтра вы будете в своих собственных руках.
У меня появился зуд любопытства, и вопросы о том, что со мной
произошло прошлой ночью, хлынули из меня. Мой поток не затронул его.
- Сегодня я должен выполнить самый критический маневр, - сказал он. -
я должен в последний раз разыграть с тобой трюк. И ты должен клюнуть на
мой трюк.
Он засмеялся и хлопнул себя по ляжкам.
- То, что Хенаро хотел показать вам первым упражнением прошлой ночью,
было то, как маги используют нагваль, - продолжал он. - нет способа
подобраться к объяснению магов, если по своей воле не используешь нагваль,
или, скорее, если по своей воле не используешь тональ для того, чтобы твои
действия в нагвале обрели смысл. Еще один способ прояснить все это - это
сказать, что вид тоналя должен превалировать, если собираешься
использовать нагваль так, как это делают маги.
Я сказал ему, что нахожу несоответствие в том, что он только что
сказал. С одной стороны, два дня назад он дал мне невероятный пересказ
своих поразительных действий в течение ряда лет. Действий, нацеленных на
то, чтобы повлиять на мою картину мира. А с другой стороны, он хочет, что-
бы эта же самая картина превалировала.
- Одно с другим никак не связано, - сказал он. - порядок в нашем
восприятии относится исключительно к тоналю. Только там наши действия
могут иметь последовательность. Только там они являются лесенкой, на
которой можно пересчитать ступеньки. В нагвале ничего подобного нет.
Поэтому картина тоналя - это инструмент, а как таковой, он не только
лучший инструмент, но и единственный, который мы имеем.
Прошлой ночью пузырь твоего восприятия раскрылся, и его крылья
развернулись. Больше нечего сказать об этом. Невозможно объяснить, что с
тобой произошло, поэтому я не собираюсь пытаться, и тебе не следует тоже.
Достаточно сказать, что крылья твоего восприятия были сделаны для того,
чтобы коснуться твоей целостности. Прошлой ночью ты вновь и вновь двигался
между нагвалем и тоналем. Тебя дважды забрасывали для того, чтобы не
осталось возможности ошибок. Во второй раз ты испытал свое путешествие
полностью, путешествие в неизвестное. И твое восприятие развернуло свои
крылья, когда что-то внутри тебя поняло свою истинную природу. Ты -
клубок.
- Это объяснение магов. Нагваль невыразим. Все возможные ощущения и
существа и личности плавают в нем, как баржи, мирно, неизменно, всегда.
Затем клей жизни связывает их вместе. Ты сам обнаружил это прошлой ночью.
А также Паблито. И также Хенаро, когда он первый раз путешествовал в
неизвестное. И также я. Когда клей жизни связывает эти чувства вместе,
создается существо, которое теряет ощущение своей истинной природы и
становится ослепленным сиянием и суетой того места, где оно оказалось,
тоналем. Тональ - это то, где существует всякая объединенная организация.
Существо впрыгивает в тональ, как только сила жизни свяжет все необходимые
ощущения вместе. Я однажды говорил тебе, что тональ начинается с рождением
и кончается смертью. Я сказал это, потому что знаю, что как только сила
жизни оставляет тело, все эти единые осознания распадаются и возвращаются
назад, туда, откуда они пришли - в нагваль. То, что делает воин,
путешествуя в неизвестное, очень похоже на умирание, за исключением того,
что его клубок единых ощущений не распадается, а расширяется немного, не
теряя своей целостности. В смерти, однако, они тонут глубоко и более неза-
висимо, как если бы они никогда не были единым целым.
Я хотел сказать ему, насколько точно совпадали его заявления с моим
опытом, но он не дал мне говорить.
- Нет способа говорить о неизвестном, - сказал он. - можно быть
только свидетелем его. Объяснение магов говорит, что каждый из нас имеет
центр, из которого можно быть свидетелем нагваля - волю. Поэтому воин
может отправляться в нагваль и позволить своему клубку складываться и
перестраиваться всевозможными образами. Я уже говорил тебе, что выражение
нагваля - это личное дело. Я имел в виду, что от самого воина зависит
направлять перестройки этого клубка. Человеческая форма или человеческое
чувство являются первоначальными. Может быть, это самая милая форма из
всех для нас. Есть, однако, бесконечное количество других форм, которые
может принять клубок. Я говорил тебе, что маг может принять любую форму,
какую хочет. Это правда. Воин, который владеет целостностью самого себя,
может направить частицы своего клубка, чтобы они объединились любым
вообразимым образом. Смысл жизни - это то, что делает такие объединения
возможными. Когда сила жизни выдохнется, то уже нет никакого способа вновь
собрать клубок.
Я назвал этот клубок пузырем восприятия. Я сказал также, что он
запечатан, закрыт накрепко и что он никогда не открывается до момента
нашей смерти. Тем не менее, его можно открыть. Маги, очевидно, узнали этот
секрет, и хотя не все они достигли целостности самих себя, они знали о
возможности этого. Они знали, что пузырь открывается только тогда, когда
погружаешься в нагваль. Вчера я дал тебе пересказ всех тех шагов, которые
ты сделал, чтобы прибыть к этой точке.
Он пристально посмотрел на меня, как бы ожидая замечания или вопроса.
То, что он сказал, было вне всяких замечаний. Я понял тогда, что если бы
он сказал мне все это четырнадцать лет назад, что все бы это прошло без
последствий. Или же, если бы он сказал мне все это в любой момент учениче-
ства. Важным являлся тот факт, который я испытал своим телом или внутри
него, опыт, который явился основой его объяснения.
- Я жду твоего обычного вопроса. - сказал он, медленно произнося свои
слова.
- Какого вопроса? - спросил я.
- Того, который не терпится задать твоему разуму.
- Сегодня я устраняюсь от всех вопросов. У меня действительно нет ни
одного, дон Хуан.
- Это нечестно, - сказал он смеясь. - есть один особый вопрос,
который мне нужно, чтобы ты задал.
Он сказал, что если я выключу внутренний диалог просто на мгновение,
то я смогу понять, что это за вопрос. Ко мне пришла внезапная мысль,
моментальное озарение, и я знал, чего он хочет.
- Где находилось мое тело в то время, как все это происходило со
мной? - спросил я, и он схватился за живот от хохота.
- Это последний из трюков магов, - сказал он. - скажем так, что я
собираюсь тебе раскрыть, является последней крупинкой объяснения магов. До
этого момента твой разум наобум следовал за моими поступками. Твой разум
хочет принять, что мир не такой, каким его рисует описание, что в мире еще
очень много всякого помимо того, что встречает глаз. Твой разум почти
хочет и готов признать, что твое восприятие гуляло вверх и вниз по тому
утесу и что что-то в тебе или, может быть, весь ты прыгал на дно ущелья и
осматривал глазами тоналя то, что там находится, как если бы ты спускался
туда с помощью веревки и лестницы. Этот акт осмотра дна ущелья был венцом
всех этих лет тренировки. Ты сделал это хорошо. Хенаро увидел кубический
