зрения. Наступил момент, когда она закрыла все свое тело, раздутое за счет
одежд, своим тонким предплечьем.
Было так, словно заслоняя мое тело, сидящее в 10-12 футах от нее, от
своего взора - вещь, которую она легко могла бы сделать за счет ширины
предплечья - она также заслонила от моего взора свое тело - вещь, которая,
очевидно, не могла быть сделана только за счет ширины ее предплечья.
Когда она закрыла все свое тело, все, что я был в состоянии
различать, был силуэт предплечья, висящего в воздухе, двигающийся с
покачиванием с одной стороны комнаты в другую, а в один момент я с трудом
мог разглядеть и саму руку. Я ощутил отвращение, невыносимую дурноту.
Двигающееся и покачивающееся предплечье истощило мою энергию. Я
соскользнул на бок, не будучи в состоянии сохранять равновесие. Я увидел,
как рука падает на землю. Жозефина лежала на полу, укрытая одеждами,
словно ее раздувшиеся одежды взорвались. Она лежала на спине, распростерши
руки.
Мне потребовалось много времени, чтобы вернуть обратно свое
физическое равновесие. Мои одежды промокли от пота. Это действовало не
только на меня. Все они были истощены и взмокли от пота. Ла Горда
держалась лучше всех, но ее контроль, по-видимому, был на грани срыва. Я
мог слышать, как все они, включая ла Горду, дышат ртом.
Когда я снова полностью пришел в себя, все сидели на своих местах.
Сестрички пристально смотрели на меня. Я видел уголком глаза, что глаза ла
Горды были полуприкрыты. Внезапно она бесшумно перекатилась в мою сторону
и прошептала мне на ухо, что я должен производить свой бабочкин зов,
продолжая делать это до тех пор, пока олли не ворвутся в дом и будут
готовы взять нас.
Я минуту колебался. Она прошептала, что нет способа, изменить
направление и что мы должны закончить то, что начали. Отвязав свою шаль,
от моего пояса, она перекатилась обратно на свое место и села.
Я поднес левую руку к губам и попытался издать постукивание. Поначалу
это оказалось очень трудным. Губы были сухими, а руки потными, но после
первой неудачи мною овладело ощущение бодрости и хорошего тонуса. Я издал
самый великолепный постукивающий шум, какой я когда-либо делал. Он
напомнил мне постукивающий шум, который я слышал всегда в ответ на свой
зов. Когда я остановился, чтобы передохнуть, я мог слышать ответный
постукивающий звук со всех направлений.
Ла Горда дала мне сигнал продолжать. Я выдал еще три серии. Последняя
из них была совершенно гипнотической. Мне не пришлось набирать много
воздуха и выпускать его небольшими толчками, как я делал все время. На
этот раз постукивающий звук выливался из моего рта свободно. Мне даже не
нужно было использовать край ладони, чтобы издать его. Внезапно ла Горда
бросилась ко мне, подняла мое тело за подмышки и потащила меня в середину
комнаты. Ее действие нарушило мою абсолютную концентрацию. Я заметил, что
Лидия держит меня за правую руку, Жозефина - за левую, а Роза пятится
назад впереди меня и поддерживает меня за пояс вытянутой рукой. Ла Горда
была позади меня. Она приказала мне протянуть мои руки назад и схватиться
за ее шаль, которую она повязала вокруг своей шеи и плеч, как упряжь.
В этот момент я заметил, что в комнате кроме нас было что-то еще, но
я не мог сказать, что это было. Сестрички дрожали. Я знал, что они
осознают что-то, чего я не был в состоянии различить. Я тоже знал, что ла
Горда собирается попробовать сделать то, что она сделала в доме дона
Хенаро. Внезапно я ощутил ветер из глаза-двери, толкающий нас. Я со всей
силой уцепился за шаль ла Горды, а сестрички схватились за меня. Я ощутил,
что мы кружимся, кувыркаемся и раскачиваемся из стороны в сторону, как
гигантский невесомый лист.
Я открыл глаза и увидел, что мы похожи на пучок. Мы или стояли или
горизонтально лежали в воздухе. Что именно, я не мог сказать, потому что
не имел точки опоры для чувств. Затем, так же внезапно, как поднялись, мы
стали опускаться. Я чувствовал наше падение в своей середке. Я завопил от
боли и мои вопли слились с воплями сестричек. Мои колени испытали боль. Я
ощутил невыносимый толчок своими ногами, я подумал, что, должно быть,
сломал их.
Следующее мое впечатление было, что что-то проникает внутрь моего
носа. Было очень темно. Я лежал на спине. Я сел. Тут я понял, что это ла
Горда щекочет мой нос веточкой.
Я не ощущал ни изнеможения, ни даже легкой усталости. Я вскочил на
ноги и только тогда я был поражен, осознав, что мы находимся не в доме. Мы
были на холме, каменистом, бесплодном холме. Я сделал шаг и чуть не упал.
Я споткнулся о тело. Это была Жозефина. Она была очень горячая на ощупь.
Казалось, у нее был жар. Я попытался заставить ее сесть, но она была
вялой. Роза была рядом с ней. По контрасту, ее тело было холодным, как
лед. Я положил одну поверх другой и потряс их. Это движение привело их в
себя.
Ла Горда нашла Лидию и заставила ее идти. Спустя несколько минут мы
все были на ногах. Мы были, по-видимому, в полумиле к востоку от дома.
Несколько лет тому назад дон Хуан вызвал у меня аналогичное
переживание, но с помощью психотропного растения. По всей вероятности, он
заставил меня летать, и я приземлился на некотором расстоянии от его дома.
В то время я попытался объяснить это событие разумным образом, но
оснований для разумных объяснений не было, и, принимая факт полета, я был
вынужден пойти по одному из двух возможных путей: я мог объяснить все это,
утверждая, что дон Хуан транспортировал меня на удаленное поле, в то время
как я находился еще в бессознательном состоянии под влиянием психотропных
алкалоидов того растения, или утверждать, что под влиянием алкалоидов я
поверил в то, во что приказал мне поверить дон Хуан, т.е., что я летал.
На этот раз я не имел другого выхода, кроме как набраться мужества и
признать за чистую монету тот факт, что я летал. Я хотел индульгировать в
сомнениях и начал обдумывать возможность того, что 4 девушки принесли меня
на этот холм. Я громко засмеялся, будучи не в состоянии сдержать
непонятный восторг. У меня был рецидив моей старой болезни. Мой разум,
который был временно блокирован, снова начал захватывать власть надо мной.
Я хотел отстоять его. Или будет, по-видимому, более подходящим сказать в
свете диковинных действий, которые я свидетельствовал и выполнял со
времени моего приезда, что мой разум отстаивал себя, независимо от более
сложного целого, которое, казалось, было "мною", которого я не знал. Я
свидетельствовал почти в манере заинтересованного наблюдателя, как мой
разум борется, чтобы найти подходящие разумные основания, в то время, как
другая, гораздо большая часть меня, могла больше не заботиться об
объяснении чего бы то ни было.
Ла Горда выстроила трех девушек в линию. Затем она потянула меня в
свою сторону. Все они сложили руки за спиной. Ла Горда заставила меня
сделать то же самое. Она вытянула мои руки как можно дальше назад и затем
велела мне согнуть их и схватить свои предплечья как можно крепче и как
можно ближе к локтям. Это создало большое мышечное напряжение в суставах
моих плеч. Она нажимала на мое туловище вперед до тех пор, пока я чуть не
согнулся. Затем она издала особый птичий крик. Это был сигнал. Лидия
начала идти. В темноте ее движения напоминали мне движения конькобежца.
Она шла быстро и молча и за несколько секунд исчезла из виду.
Ла Горда издала еще два птичьих крика, один за другим, и Роза и
Жозефина удалились тем же способом, что и Лидия. Ла Горда велела мне
следовать рядом с ней. Она издала еще один птичий крик, и мы оба
тронулись.
Я был удивлен легкостью, с которой я шел. Все мое равновесие было
сосредоточено в ногах. То, что мои руки находились за спиной, не
препятствовало моим движениям, а помогало мне поддерживать необычное
равновесие. Но что удивило меня больше всего, так это спокойствие моих
шагов.
Когда мы достигли дороги, мы начали идти нормально. Мы прошли мимо
двух человек, идущих в противоположном направлении. Ла Горда поздоровалась
с ними, и они ответили. Когда мы пришли к дому, мы нашли сестричек,
которые стояли у двери, не решаясь войти. Ла Горда сказала им, что, хотя я
не мог управлять олли, я мог или призывать их, или заставить их уйти, и
что олли больше не будут беспокоить нас. Девушки поверили ей, чего я сам
не мог бы сделать в этот момент.
Мы вошли внутрь. Очень спокойно и расторопно все они разделись,
облили себя холодной водой и надели новую смену одежды. Я сделал то же
самое. Я одел старую одежду, которую обычно держал в доме дона Хуана. Ла
Горда принесла мне ее в коробке.
Все мы были в приподнятом настроении. Я попросил ла Горду объяснить
мне, что мы делали.
- Мы поговорим об этом позже, - сказала она твердым тоном.
Тут я вспомнил, что пакеты, которые я привез им, все еще были в
машине. Я подумал, что пока ла Горда готовит нам еду, можно
воспользоваться этой благоприятной возможностью и вручить их. Я вышел,
взял их и принес в дом. Я положил их на стол. Лидия спросила меня,
распределил ли я уже подарки, как она предложила. Я сказал ей, что хочу,
чтобы они сами отобрали то, что им понравится. Она отказалась. Она
сказала, что у меня, несомненно, было что-то особое для Паблито и Нестора
и груда безделушек для них, которые я высыплю на стол с тем, чтобы они
дрались из-за них.
- Кроме того, ты не привез ничего для Бениньо, - сказала Лидия,
подойдя ко мне сбоку и глядя на меня с напускной серьезностью. - ты не
можешь оскорбить чувства Хенарос, дав два подарка на троих.
Они все засмеялись. Я ощутил замешательство. Она была права во всем,
что сказала.
- Ты беззаботный, именно потому ты никогда не нравился мне, - сказала
Лидия, погасив улыбку и нахмурившись. - ты никогда не приветствовал меня с
расположением или уважением. Каждый раз, когда мы виделись, ты только
делал вид, что рад видеть меня.
Она имитировала мое, очевидно надуманное, шумное приветствие, которым
я встречал ее много раз в прошлом.
- Почему ты никогда не спрашивал меня, как мои дела? - спросила меня
Лидия.
Я прекратил писание, чтобы рассмотреть ее вопрос. Мне никогда не
приходило в голову спрашивать ее о чем-нибудь. Я сказал ей, что мне нет
оправдания. Ла Горда вступилась и сказала, что причина, по которой я
никогда не сказал больше двух слов ни Лидии, ни Розе каждый раз, когда я
их видел, заключается в том, что я привык разговаривать только с
женщинами, которыми я был увлечен тем или иным способом. Ла Горда
добавила, что Нагваль сказал им, что если я буду прямо спрашивать их о
чем-нибудь, они должны были отвечать на мои вопросы, а если я не
спрашивал, они не должны были ничего говорить.
Роза сказала, что не любит меня, потому что я всегда смеялся и
пытался потешать всех. Жозефина добавила, что, т.к. я никогда не видел ее,
она невзлюбила меня как раз за эти бесцельные потехи.
- Я хочу, чтобы ты знал, что я не принимаю тебя, как Нагваля, -
сказала мне Лидия. - ты очень тупой. Ты не знаешь ничего. Я знаю больше,
чем ты. Как я могу уважать тебя?
Лидия добавила: что касается ее, я могу убираться обратно, откуда
пришел или хоть провалиться в преисподнюю.
Роза и Жозефина не сказали ни слова. Однако, судя по серьезному и
неприветливому выражению их лиц, они, по-видимому, были согласны с Лидией.
- Как этот человек может вести нас? - спросила Лидия Горду. - он не
настоящий Нагваль. Он человек. Он собирается сделать из нас таких же
