ненормальности, в чем бы она ни заключалась.
- Нагваль сказал, что дым все забирает из тебя, - продолжала ла
Горда. - он делает тебя чистым и прямым.
Я спросил ее, знает ли она, как вместе с дымом извлечь из человека
то, что он скрывает. Она сказала, что может легко делать это, потому что
потеряла свою форму, но что сестрички и Хенарос сами еще не могут делать
этого, хотя они десятки раз видели, как Нагваль и Хенаро делали это.
Мне было любопытно узнать, почему дон Хуан никогда не упоминал мне об
этом, хотя он дымил меня, как сухую рыбу, сотни раз.
- Он упоминал, - сказала ла Горда со своей обычной убежденностью. -
Нагваль даже учил тебя пристальному созерцанию тумана. Он говорил нам, что
однажды ты дымил целое место в горах и в и д е л то, что скрыто за
обстановкой. Он сказал, что он сам был поражен.
Я вспомнил острое нарушение восприятия, особого рода галлюцинацию,
которая у меня была, и которая, как я думал, была продуктом игры между
очень густым туманом и случившимся в то время электрическим штормом. Я
описал им этот эпизод и добавил, что дон Хуан никогда в действительности
прямо не учил меня ничему о тумане или дыме. Его процедура состояла в том,
что он устраивал костры или брал меня в полосы тумана.
Ла Горда не сказала ни слова. Она встала и пошла обратно к кухонной
плите. Лидия покачала головой и прищелкнула языком.
- Ты действительно тупой, - сказала она. - Нагваль учил тебя всему.
Как, по твоему мнению, ты _в_и_д_е_л_ то, что только что рассказал нам?
Между нашим пониманием того, как учить чему-то, была пропасть. Я
сказал, что если бы я учил их чему-то, что я знаю, например, вождению
машины, то я шел бы шаг за шагом, удостоверяясь, что они поняли каждую
деталь процедуры.
Ла Горда вернулась к столу.
- Это только в том случае, если маг учит чему-то относительно тоналя,
- сказала она. - когда маг имеет дело с Нагвалем, он обязан дать
инструкцию, которая должна показать воину тайну. И это все, что ему нужно
сделать. Воин, который получает тайны, должен утвердить знание, как силу,
делая то, что ему показано.
Нагваль показал тебе больше тайн, чем всем нам вместе взятым. Но ты
ленив, подобно Паблито, и предпочитаешь находиться в замешательстве.
Тональ и Нагваль суть два различных мира. В одном ты разговариваешь, а в
другом ты действуешь.
В тот момент, когда она говорила, ее слова были абсолютно ясными мне.
Я знал, о чем она говорит. Она пошла обратно к плите, размешала что-то в
горшке и снова вернулась.
- Почему ты такой тупой? - бесцеремонно спросила Лидия.
- Он пустой, - ответила Роза.
Она заставили меня встать и, глядя искоса, стали обшаривать мое тело
глазами. Все они коснулись моей пупочной области.
- Но почему ты все еще пустой? - спросила Лидия.
- Ты знаешь, что делать, не так ли? - добавила Роза.
- Он был ненормальным, - сказала Жозефина. - он и сейчас, должно
быть, ненормальный.
Ла Горда пришла ко мне на помощь и сказала им, что я все еще пустой
по той же причине, по какой все они еще имеют свою форму. Все мы в тайне
не желаем мира нагваля. Мы боимся и имеем задние мысли. Короче говоря,
никто из нас не лучше Паблито.
Они не сказали ни слова. Все трое, казалось, были в полном
замешательстве.
- Бедный Нагвальчик, - сказала мне Лидия тоном подлинного участия. -
ты так же напуган, как и мы. Я делаю вид, что я резкая, Жозефина
притворяется ненормальной. Роза притворяется сварливой, а ты притворяешься
тупым.
Они засмеялись, и в первый раз со времени моего приезда, сделали жест
дружеского расположения ко мне. Они обняли меня и прислонили свои головы к
моей.
Ла Горда села лицом ко мне, а сестрички сели вокруг нее. Я был
обращен лицом ко всем четырем девушкам.
- Теперь мы можем поговорить о том, что случилось сегодня вечером, -
сказала ла Горда. - Нагваль сказал мне, что если мы останемся в живых
после последнего контакта с олли, мы не будем теми же самыми. Олли что-то
сделали с нами этой ночью. Они дали нам сильную встряску.
Она мягко коснулась моего блокнота.
- Эта ночь была особой ночью для нас, - продолжала она. - Этой ночью
все мы, включая олли, энергично взялись за то, чтобы помочь тебе. Нагвалю
понравилось бы это. Этой ночью ты все время _в_и_д_е_л_.
- Я _в_и_д_е_л_? - спросил я.
- Опять ты взялся за свое? - сказала Лидия и все засмеялись.
- Расскажи мне о своем _в_и_д_е_н_и_и_, Горда, - настаивал я. - ты
знаешь, что я тупой. Между нами не должно быть неправильного понимания.
- Хорошо, - сказала она. - я понимаю, что ты имеешь в виду. Этой
ночью ты _в_и_д_е_л_ сестричек.
Я сказал им, что я был также свидетелем невероятных действий,
выполненных доном Хуаном и доном Хенаро. Я видел их так же ясно, как видел
сестричек, и все же дон Хуан и дон Хенаро всегда приходили к выводу, что я
не _в_и_д_е_л_. Таким образом, я не в состоянии был определить, чем могли
отличаться действия сестричек.
- Ты имеешь в виду, что ты не _в_и_д_е_л_, как они держались на
линиях мира? - спросила она.
- Нет, не _в_и_д_е_л_.
- Ты не _в_и_д_е_л_, как они проскользнули в трещину между мирами?
Я изложил им то, чему я был свидетелем. Они слушали меня. В конце
моего отчета ла Горда, казалось, готова была расплакаться.
- Какая жалость, - воскликнула она.
Она вошла, обошла вокруг стола и обняла меня. Ее глаза были ясными и
утешительными. Я знал, что она не питает ко мне зла.
- Это твоя судьба, что ты так закупорен, - сказала она. - но ты все
еще остаешься нагвалем для нас. Я не буду питать к тебе недобрых чувств.
Ты можешь в любом случае быть уверен в этом. Я знал, что она говорила
искренне. Она говорила со мной на уровне, который я наблюдал только у дона
Хуана. Она неоднократно объяснила свое умонастроение, как следствие потери
ее человеческой формы, она действительно была бесформенным человеческим
воином. Волна глубокого расположения к ней нахлынула на меня. Я едва не
заплакал. Как раз в этот момент я ощутил, что она была чудесным воином, со
мной случилась чрезвычайно интригующая вещь. Точнее всего ее можно
описать, сказав, что я ощутил, что мои уши внезапно лопнули. Кроме того, я
ощутил лопание в середине своего тела, как раз под моим пупком, причем,
более резко, чем в ушах. Сразу после лопания все стало более отчетливым:
звуки, виды, запахи. Затем я ощутил интенсивный шум, который, как ни
странно, не мешал мне слушать: шум был сильным, но не заглушал никаких
других звуков. Было так, словно я слышал шум какой-то частью меня, иной,
чем мои уши. Через мое тело прокатилась горячая волна. И тогда я вспомнил
нечто такое, что я никогда не видел. Было так, будто мной овладела чужая
память.
Я вспомнил, как Лидия подтягивалась на двух горизонтальных красных
веревках, когда она ходила по стене. Она фактически не ходила. Она
фактически скользила на толстом пучке линий, которые она держала своими
ногами. Я вспомнил, что видел, как она часто и тяжело дышала открытым ртом
после усилий, затраченных на подтягивание красноватых веревок. Причина, по
которой я не смог удержать свое равновесие в конце ее демонстрации,
состояла в том, что я _в_и_д_е_л_ ее, как свет, который носился вокруг
комнаты так быстро, что у меня закружилась голова, он тянул меня в области
около пупка.
Я вспомнил действия Розы и Жозефины. Роза в действительности висела,
держась своей левой рукой за длинные вертикальные красноватые волокна,
которые выглядели, как лозы, ниспадающие с темной крыши. Правой рукой она
так же держалась за какие-то вертикальные волокна, которые, по-видимому,
придавали ей устойчивость. Она также держалась за те же волокна пальцами
ног. В конце своей демонстрации она была похожа на фосфоресценцию на
крыше. Линии ее тела перестали выделяться.
Жозефина прятала себя за какими-то линиями, которые, казалось,
выходили из пола. Своим поднятым предплечьем она сдвигала линии вместе,
чтобы они расположились на такой ширине, чтобы скрыть ее туловище. Ее
раздутые одежды играли роль большой подпорки, они каким-то образом сжали
ее светимость. Одежды были громоздки только для глаза, который смотрел. В
конце своей демонстрации Жозефина, подобно Лидии и Розе, была просто
пятном света. Я мог в уме переключаться с одного воспоминания на другое.
Когда я рассказал им о своих существующих вилах памяти, сестрички
посмотрели на меня с недоумением. Ла Горда была единственная, которая,
по-видимому, поняла, что случилось со мной. Она с неподдельным
удовольствием засмеялась и сказала, что Нагваль был прав, говоря, что я
слишком ленив, чтобы помнить, что я _в_и_д_е_л_, поэтому я заботился
только о том, на что я смотрел.
Возможно и это, думал я про себя, что я бессознательно отобрал то,
что мне помнить? Или все это дело рук ла Горды? Если это было правильно,
что я сначала отобрал то, что запомнил, а затем высвободил то, что было
подвергнуто цензуре, тогда, должно быть, так же истинно, что я, должно
быть, воспринял намного больше из действий дона Хуана и дона Хенаро. И тем
не менее, я мог припомнить только отобранную часть моего целостного
восприятия тех событий.
- Трудно поверить, - сказал я ла Горде, - что я могу вспомнить теперь
нечто такое, что я вообще не помнил некоторое время тому назад.
- Нагваль сказал, что каждый из нас может _в_и_д_е_т_ь_, и тем не
менее, мы избираем не помнить того, что мы _в_и_д_и_м_, - сказала она. -
теперь я понимаю, как он был прав. Все мы можем _в_и_д_е_т_ь_, некоторые
больше, чем остальные.
Я сказал ла Горде, что некоторая часть меня знала, что я наконец-то
нашел трансцендентальный ключ. Недостающий кусочек был вручен мне ими
всеми. Но было трудно разобрать, что это такое.
Она заявила, что только что "увидела", что я практически овладел
значительной частью искусства "сновидения" и что я развил свое внимание и,
тем не менее, я был одурачен, сам на себя напускал видимость, что я ничего
не знаю.
- Я уже пыталась рассказать тебе о внимании, - продолжала она, - но
ты знаешь об этом столько же, сколько знаем мы.
Я заверил ее, что мое знание, по сути, отличается от их, их знание
было бесконечно более эффективным, чем мое. Поэтому любая вещь, которую
они могли сказать мне в связи со своей практикой, была полезна для меня.
- Нагваль велел нам показать тебе, что с помощью своего внимания мы
можем удерживать образы таким же способом, как мы удерживаем образы мира,
- сказала ла Горда. - искусство сновидца - это искусство внимания.
Мысли лавиной нахлынули на меня. Я должен был встать и пройтись по
кухне. Затем я снова сел. Мы долго пребывали в молчании. Я знал, что она
имела в виду, когда сказала, что искусство сновидцев - это искусство
внимания. Я знал далее, что дон Хуан рассказал и показал мне все, что мог.
Однако я не был способен осознать предпосылки его знания в своем теле,
когда он был рядом. Он сказал, что мой разум является демоном, который
держит меня в оковах, и что я должен победить его, если я хочу постигнуть
его учение. Проблема, следовательно, заключалась в том, как победить мой
разум. Мне никогда не приходило в голову потребовать от него определения
того, что он подразумевал под разумом. Я все время считал, что он
подразумевает способность уразумевать, умозаключать или мыслить
упорядоченным и рациональным образом. Из того, что сказала ла Горда, я
понял, что для него разум означает внимание.
Дон Хуан говорил, что ядром нашего существа является акт
воспринимания и что тайной нашего существа является акт осознания. Для
