Сказитель встал на колени и погрузил свой палец на полдюйма в воду. Должно
быть, она долго собиралась здесь, подтачивая грунт, вымывая почву. И так,
чтобы никто не мог увидеть влагу. Но вполне достаточно для того, чтобы под
давлением большой тяжести она поддалась.
Эй, Разрушитель, подумал Сказитель, покажись же мне и я построю такой
дом, что ты навсегда будешь заточен в нем. Но как он не старался, ему не
удавалось увидеть то дрожание воздуха, которое было видно седьмому сыну
Алвина Миллера. В конце концов Сказитель поднял фонарь и вышел из мельницы.
Первые хлопья снега уже падали. Ветер почти утих. Снег шел все быстрее и
быстрее, танцуя в свете фонаря. И когда он подошел к дому, земля уже
посветлела от снега и лес был больше не виден. Он вошел в дом, лег на пол,
даже не снимая ботинок, и мгновенно уснул.
12. КНИГА
Днем и ночью они поддерживали огонь из трех больших бревен так, что от
каменных стен пыхало жаром и воздух в комнате был сухим. Алвин неподвижно
лежал на кровати, нога его весом бандажей и повязок была прижата к кровати
как якорь, а тело плыло, покачивалось и металось по всей кровати. У него
кружилась голова и слегка поташнивало.
Но он не замечал ни веса ноги, ни головокружения. Врагом его была боль,
чьи биение и толчки отвлекали его разум от той задачи, которую поставил ему
Сказитель: излечить себя.
Но боль была и его союзником. Она выстроила вокруг него такую стену,
что он едва сознавал, что находится в доме, в комнате, на кровати. Внешний
мир мог сгореть и превратиться в пепел и он этого не заметил бы. Сейчас
Алвин был погружен только в свой внутренний мир.
Сказитель и наполовину не представлял себе того, о чем говорил. Дело
тут было не в том, чтобы просто представить себе что-нибудь. Если он
представит себе, что его нога излечилась, то лучше ей от этого не станет. Но
все же, в главном Сказитель был прав. Если Алвин мог чувствовать камень,
находить его сильные и слабые места и приказывать им где ломаться, а где
оставаться прочными, почему бы ему не сделать этого с кожей и костью?
Сложность была в том, что плоть и кость были так перемешаны. Камень был
одинаковым везде, но каждый слой плоти отличался от предыдущего, и было
очень нелегко разобраться что как устроено. Так он и лежал на кровати с
закрытыми глазами, впервые пытаясь вглядеться внутрь своего собственного
тела. Вначале он попытался проследить источник боли, но это ничего не
давало, потому что когда он добрался до этого места, там все было
раздавлено, разорвано и перемешано так, что невозможно отличить верх от
низа. После долгих попыток Алвин решил применить другой подход. Он стал
прислушиваться к биению собственного сердца. Первое время боль отвлекала
его, но вскоре его внимание было полностью замкнуто на этом звуке. Даже если
во внешнем мире и существовал какой-нибудь шум, он об этом ничего не знал,
потому что боль отгородила его от всего. А сам ритм сердцебиения если и не
полностью, то хотя бы отчасти отгородил его от боли.
Он проследил движение крови, крупных сильных потоков и маленьких
ручейков. Иногда он в них терялся. Иногда импульс боли от ноги пробивался и
замутнял его сознание. Но шаг за шагом он нашел путь к неповрежденным кости
и плоти здоровой ноги. Ток крови здесь не был и наполовину так стремителен,
но он вел туда, куда нужно. Плоть ноги состояла здесь из множества слоев,
как в луковице. Он изучил их порядок, разобрался в том, как переплетаются
между собой мускулы, как мельчайшие венозные сосуды пронизывают ногу
насквозь, как происходит сжатие и растяжение ткани и как плотно все связано
внутри нее.
Только после этого он разыскал путь к раненой ноге. Кусок мяса,
пришитый Мамой, почти совсем омертвел и начал гнить. Теперь Алвин-младший
уже знал, что нужно этой части тела для того, чтобы она могла жить. Он нашел
разорванные концы артерий вокруг раны и попытался приказать им расти так,
как он делал это с камнем, когда заставлял трещины внутри него разрастаться.
Сделать это с камнем было очень просто, если сравнить с нынешней задачей,
надо было только начать. С живой плотью все происходило гораздо медленнее, и
вскоре он отказался от мысли восстановить кровеносную систему целиком и
занялся только крупными артериями.
Алвин начал понимать, как использовать различные кусочки для
перестройки ткани. Многие веши происходили так быстро, были такими мелкими и
сложными, что мальчик не мог охватить их своим сознанием. Но он мог
заставить свое тело вырабатывать то, что нужно было артериям для роста. Он
мог посылать это в нужное место, и через некоторое время омертвевшая ткань
была уже соединена артериями с остальным телом. Работа эта была нелегкой, но
в конце концов он разыскал все концы пересохших артерий, соединил их и
послал поток крови в пришитый кусок.
Слишком рано и слишком быстро. Он ощутил на своей ноге теплоту от
крови, сочащейся из дюжины мест на мертвом куске кожи. Она не смогла
выдержать такого объема посланной туда крови. Медленней, медленней,
медленней. Он опять послал кровь в поврежденное место, но не толчком, как
прежде, теперь она едва сочилась, и вновь присоединил сосуды и артерии к
венам, пытаясь сделать их такими же, как на неповрежденной ноге.
В конце концов дело было сделано и нормальное кровообращение
восстановилось. Многие участки мертвого мяса ожили, когда кровь вернулась.
Другие же оставались мертвыми. Алвин продолжал и продолжал омывать рану
кровью, смывая мертвую ткань, размывая ее в такие маленькие кусочки и
частички, что уже не мог их различить. Но живая ткань их различала и
начинала перерабатывать. Куда бы ни дотягивался Алвин, везде плоть начинала
расти.
До тех пор, пока он так не устал от тяжелой работы, не дававшей ему
даже подумать, что против своей воли заснул.
"Я не хочу его будить".
"Нельзя поменять перевязку, не прикоснувшись к ней, Фэйт".
"Ну ладно, тогда - ох, осторожней, Алвин! Нет, дай мне!"
"Я уже делал это прежде..."
"С коровами, Алвин, а не с маленькими мальчиками!"
Алвин-младший почувствовал на своей ноге давление. Что-то сдавило его
рану. Боль была уже не такой сильной, как вчера. Но он все еще был слишком
усталым для того, чтобы открыть глаза. Даже для того, чтобы издать стон и
дать им понять, что он очнулся и может их слышать.
"Судя по всему, Фэйт, он потерял ночью много крови".
"Мама, Мэри сказала, что я должен..."
"Закрой рот и выметайся отсюда, Калли! Ты что, не видишь, что Мама..."
"Не надо кричать на мальчика, Алвин. Ему только семь лет".
"Семь лет - это достаточно для того, чтобы держать рот на замке и
оставлять взрослых в покое, когда они... Посмотри-ка сюда".
"Я не могу поверить".
"Я ожидал увидеть, что гной течет как молоко из вымени коровы".
"Чище и не бывает. Ни следа гноя".
"И мясо нарастает, видишь? Похоже, пришитый кусок приживается".
"Я не могла и надеяться, что мясо будет жить".
"Даже кости уже не видно".
"Господь Бог благословил нас. Я молилась все ночь, Алвин, и смотри, что
сделал Господь".
"Ну, тогда неплохо бы тебе помолиться получше, чтобы он излечился
полностью. Мне нужен этот мальчик для работы".
"Не богохульствуй в моем присутствии, Алвин Миллер."
"Просто меня тошнит от того, как люди сваливают все на Бога. Может,
Алвин просто хороший целитель, не приходило тебе это в голову?"
"Смотри, твоя мерзкая болтовня разбудила мальчика".
"Спроси, не хочет ли он воды."
"Хочет или нет, он ее получит."
Алвин очень хотел. Пересох не только рот, но все его тело; ему нужно
было вернуть себе ту влагу, которую оно потеряло с кровью. Поэтому он
проглотил столько воды из поднесенной ко рту оловянной кружки, сколько смог.
Много разлилось по лицу и шее, но едва ли он замечал это. Главным было то,
сколько воды попало ему в желудок. Он откинулся назад и попытался разглядеть
изнутри, что происходит с его раной. Но ему было слишком тяжело опять
вернуться туда, слишком трудно сосредоточиться. Он сдался не пройдя и
половины пути до поврежденного места.
Алвин снова проснулся и подумал, что либо опять наступила ночь, либо
задернуты занавески. Он не смог выяснить этого точно, потому что боль
вернулась с новой силой и хуже того: рана начала так зудеть, что он с трудом
сдерживался, чтобы не расчесать ее. Через некоторое время он все же оказался
способен добраться до раны, чтобы помочь расти новым слоям. Пока он спал,
образовался тонкий, но сплошной слой здоровой ткани, закрывающий рану
полностью. Тело под этим слоем продолжало восстанавливать уничтоженные
мускулы и сращивать сломанные кости. Но больше не было ни потерь крови, ни
открытой раны, в которую могла попасть инфекция.
"Посмотри-ка на это, Сказитель. Видел что-нибудь подобное?"
"Кожа как у новорожденного младенца."
"Может быть я сошел с ума, но не вижу причины держать эту ногу в
перевязке, разве что оставить шины для сломанной кости."
"Ни следа раны. Да, ты прав, бинты тут уже не нужны."
"Может, моя жена права, Сказитель. Может, Господь послал чудо и исцелил
моего мальчика."
"Вряд ли мы можем говорить о чем-то с уверенностью. Может, когда
мальчик проснется, у него будет, что рассказать нам."
"Об этом пока нечего и думать. Все это время он даже не открывал
глаза."
"В одном мы можем быть уверены, мистер Миллер. Этот мальчик умирать не
собирается. И это больше, чем то, на что я мог надеяться вчера."
"Я уже был готов сколотить ему ящик и упрятать под землю. Не надеялся,
что он может выжить. Видишь, каким здоровым он выглядит? Хотел бы я знать
что или кто защищает его."
"Что бы его не защищало, мистер Миллер, мальчик еще сильнее. Тут есть
над чем задуматься. Защитник расколол для него камень, но Алвин-младший
соединил его снова и защитник оказался бессилен что-либо изменить."
"Думаю, он должен понимать, что делает?"
"У него должно быть какое-то представление о своих силах. Он знал, что
может сделать с камнем."
"Честно говоря, я никогда не слышал, чтобы у кого-нибудь был такой дар.
Я рассказал Фэйт о том, как он заточил заднюю часть камня даже не коснувшись
его инструментом. А она стала читать мне из Книги Даниила и кричать об
исполнении пророчеств. Хотела прибежать сюда и предупредить мальчика о
глиняных ногах. Одуреть можно! Религия сводит их с ума. Я еще не встречал ни
одной женщины, которая не рехнулась бы на религии."
Дверь приоткрылась.
"Убирайся отсюда! Ты что, полный идиот, что я должен повторять тебе
двадцать раз, Калли? Где его мать, разве это так трудно держать одного
семилетнего мальчишку подальше от..."
"Полегче с парнем, Миллер. В любом случае, он уже ушел."
"Я не могу понять, что с ним происходит. С тех пор, как Ал-младший
слег, я вижу лицо Калли везде, куда бы не взглянул. Как будто он гробовщик,
который ищет работенку."
"Может, ему это очень странно. Что Алвин ранен."
"Сколько раз Алвин был на волосок от смерти..."
"Но ни разу не пострадал."
Долгая тишина.
"Сказитель."
"Да, мистер Миллер?"
"Ты был хорошим другом для нас здесь, хотя иногда мы сами мешали этому.
Но я думаю, ты по-прежнему путешественник?"
"Я им и остаюсь, мистер Миллер."
"То что я хочу сказать, не означает, что я тебя прогоняю, но если вдруг
ты когда-нибудь куда-нибудь вскорости отправишься, и если ты решишь
двинуться в восточном направлении, то как ты думаешь, не смог бы ты передать
письмо от меня?"
