мужчины родилось четырнадцать детей, это уж точно означает, что постель его
жены обладает определенной притягательностью для него. Миллер сдался. "Что
ж, давайте", сказал он. "Только не надо надоедать мальчику слишком долго".
Троуэр благодарно кивнул. "Не более нескольких часов", сказал он.
"Минут!", заупрямился Миллер. Но Троуэр уже направлялся к двери у
лестницы, и Миллер не двинулся с места для того, чтобы помешать ему. Теперь,
если он того пожелает, в его распоряжении часы, которые он может провести с
мальчиком. Священник закрыл за собой дверь. Не стоит предоставлять этим
язычникам возможность вмешаться.
"Алвин", сказал он.
Алвин вытянулся под одеялом, его лоб блестел от пота. Глаза его были
закрыты. Через какое-то время он смог открыть рот. "Преподобный Троуэр",
прошептал он.
"Он самый", сказал Троуэр. "Алвин, я пришел помолиться за тебя, чтобы
Господь освободил твое тело от терзающего его дьявола".
Около минуты тянулось молчание, как будто словам Троуэра нужно было
время, чтобы дойти до мальчика и вернуться назад в виде ответа. Потом Алвин
сказал: "Нет дьявола".
"Трудно ожидать, чтобы ребенок был хорошо осведомлен в делах религии",
сказал Троуэр. "Но я должен сказать тебе, что исцеления удостаиваются лишь
те, чья вера тверда". После чего он посвятил некоторое время пересказу
истории о дочери сотника и притчи о женщине, страдавшей кровотечением,
остановившемся после прикосновения к одежде Спасителя. "Вспомни, что сказал
он ей. "Вера исцелила тебя", так он сказал. Так и в твоем случае, Алвин
Миллер, твоя вера должна быть крепка, чтобы Господь исцелил тебя".
Мальчик не отвечал. Троуэра, призвавшего на помощь все свое
красноречие, несколько обидело то, что мальчик скорее всего уснул. Он
протянул указательный палец и ткнул Алвина в плечо.
Алвин отодвинулся. "Я слышал вас", сказал он.
Плохо, что мальчик остался столь же замкнутым, даже услышав светоносное
Слово Господне. "Ну и?", сказал Троуэр. "Ты веришь?"
"Во что", прошептал мальчик.
"В молитву! В Бога, который исцелит тебя, если только ты сможешь
смягчить его сердце".
"В Бога", прошептал он. "Верю".
Этого могло бы быть достаточно. Но Троуэр был слишком хорошо знаком с
историей религии, чтобы не попытаться добиться больших подробностей.
Признания веры в Божественность было явно недостаточно. Было много разных
вер в Бога и все они, кроме одной, были ложными. "В какого Бога ты веришь,
Алвин-младший?"
"В Бога", сказал мальчик.
"Даже язычник Мор поклонялся черному камню Мекки и называл его Богом!
Веришь ли ты в истинного Бога и правильно ли ты веришь в Него? Нет, я
понимаю, ты слишком слаб и болен, чтобы объяснить мне свою веру. Я помогу
тебе, юный Алвин. Я буду задавать тебе вопросы, и ты будешь отвечать "да"
или "нет".
Алвин тихо лежал в ожидании.
"Алвин Миллер, веришь ли ты в Бога, у которого нет тела и нет страстей?
Великого нерукотворного Творца, Чье средоточие повсюду и Чью протяженность
найти невозможно?"
Перед ответом мальчик помедлил, размышляя. "Мне это все кажется
бессмысленным", сказал он.
"Эти материи не рассчитаны на понимание облеченным в плоть разумом",
сказал Троуэр. "И я всего лишь спрашиваю тебя, веришь ли ты в Того, кто
сидит на Безграничном Троне. Самодостаточное Существо, которое столь велико,
что заполняет Собой всю Вселенную, и в то же время столь всепроникающе, что
Оно живет и в твоем сердце".
"Как он может сесть на то, что безгранично?", спросил мальчик. "Как
может такая огромная штука поместиться в моем сердце?"
Мальчик был определенно слишком невежественен и простодушен, чтобы
понять сложный теологический парадокс. И все же, ставкой тут была не только
жизнь, или даже душа, - а все те души, которые, как утверждал Гость, этот
мальчик погубит, если не будет обращен в истинную веру. "Ведь это же
прекрасно", с чувством сказал Троуэр. "Бог вне пределов нашего понимания; и
все же, полный бесконечной любви, Он приходит спасать нас, невзирая на наши
невежество и глупость".
"Разве любовь - это не человеческое чувство?"
"Если тебе нелегко понять идею Бога", сказал Троуэр. "То позволь мне
задать еще один вопрос, который, возможно, раскроет тебе глаза. Веришь ли ты
в бездонную адскую Геену Огненную, где грешники страдают в пламени, но
никогда не сгорают? Веришь ли ты в Сатану, врага Господнего, вожделеющего
похитить твою душу и заточить ее в своем царстве, чтобы вечно мучить тебя?"
Мальчик, казалось, несколько оживился, повернув голову к Троуэру, хотя
глаз при этом так и не открыл. "Я бы мог поверить во что-нибудь подобное,"
сказал он.
Вот оно что, подумал Троуэр. Какой-то опыт общения с дьяволом у
мальчика есть. "Видел ли ты его, дитя мое?"
"А как выглядит ваш дьявол?" прошептал мальчик.
"Это не мой дьявол," сказал Троуэр. "И если бы ты внимательно слушал во
время службы, то знал бы это сам, потому что я многократно его описывал.
Там, где у человека на голове волосы, у дьявола бычьи рога. Там, где у
человека руки, у дьявола медвежьи когти. У него козлиные копыта и голос его
как рев разъяренного льва."
К изумлению Троуэра, мальчик улыбнулся и его грудь беззвучно вздрогнула
от смеха. "И вы еще называете нас суеверными," сказал он.
Троуэр никогда бы не поверил в то, что дьявол способен столь прочно
завладеть душой ребенка, если бы не увидел, как мальчик смеется от
удовольствия при описании чудовиша-Люцифера. Этот смех должен быть
остановлен! Это оскорбление Господа!
Троуэр с размаху опустил свою Библию на грудь мальчика, заставив Алвина
резко выдохнуть воздух. Затем, нажав рукой на книгу, почувствовал, что из
него так и рвутся вдохновенные слова. И он вскричал, вложив в свой голос
столько страсти, как никогда в своей жизни: "Сатана, во имя Господа я
изгоняю тебя! Я приказываю тебе покинуть этого мальчика, эту комнату и этот
дом навсегда! Никогда более не пытайся овладеть душой в этом месте, а не то
сила Господня разрушит твои адские владения вплоть до отдаленнейших их
пределов!"
Последовала тишина. Которую нарушало лишь дыхание мальчика, которое,
казалось, было затруднено. В комнате царил такой покой, и изнемогший Троуэр
чувствовал такую правоту в собственном сердце, что ему показалось, что
дьявол убоялся его проклятия и убежал прочь.
"Преподобный Троуэр," сказал мальчик.
"Да, сын мой?"
"Вы не могли бы теперь снять эту Библию с моей груди? Я думаю, если
здесь были какие-нибудь дьяволы, они все ушли."
После чего мальчик опять рассмеялся, заставляя Библию подпрыгивать под
рукой Троуэра.
В этот момент экзальтация Троуэра сменилась горьким разочарованием. Ну
что же, тот факт, что мальчик мог столь дьявольски смеяться, когда на его
груди покоилась сама Библия, был доказательством того, что никакая сила не
способна свернуть его с пути зла. Гость был прав. Троуэр не должен был
отказываться от той великой работы, к которой был призван Гостем. Он мог бы
стать убийцей Зверя из Апокалипсиса и он оказался слишком слабым, слишком
сентиментальным, чтобы внять божественному призыву. Я мог бы стать Самуилом,
приговорив к смерти врага Господа. Вместо этого я стал Саулом, слабаком, не
сумевшим убить того, кому Бог приказал умереть. Теперь я буду видеть, как
вырастает этот мальчик, в котором гнездится сатанинская сила, и я буду
знать, что он процветает потому, что я оказался слаб.
Теперь комната казалась ему раскаленной, душащей его. До сих пор он не
замечал, что его одежда пропитана потом. Дышать стало трудно. И стоило ли
удивляться? В комнате присутствовало горячее дыхание ада. Задыхаясь, он
схватил Библию, выставив ее между собой и сатанинским ребенком, лихорадочно
хихикающим под своим одеялом, и выбежал вон.
Тяжело дыша, он остановился в большой комнате. Его появление прервало
беседу, но он не замечал этого. Чего стоила беседа этих погруженных в
глубины мрака людей в сравнении с тем, что он только что испытал? Я стоял в
присутствии адепта Сатаны, прячущегося в обличии юного мальчика; но его
глумливость открыла мне его истинное лицо. Я должен был понять, кто он такой
еще несколько лет назад, когда ощупал его голову и нашел, что она идеально
сформирована. Только подделка могла быть такой безупречной. Этот ребенок
никогда не был настоящим. Ах, если бы я обладал силой великих пророков
древности, то смог бы поразить врага и отдать плод победы Господу моему!
Кто-то дернул его за рукав. "С вами все в порядке, преподобный Троуэр?"
Это была Добрая Фэйт, и преподобный Троуэр и не подумал ответить ей. Но при
этом она развернула его так, что он мог видеть камин. Там, на каминной
доске, он увидел выжженное изображение и будучи в том состоянии, в котором
находился, не смог сразу определить, что там изображено. Это выглядело, как
лицо страждущей в вечных муках души, окруженной какими-то корчащимися
стеблями. Это должно быть пламень, подумал он, а это душа, корчащаяся в сере
и пылающая в адском огне. Вид этого изображения был мучителен для него, и в
то же время приносил какое-то удовлетворение, поскольку его присутствие в
этом доме свидетельствовало о том, как тесно была связана эта семья с адом.
Он находился среди врагов. Ему вспомнилось то место из Псалтири, где было
сказано: "Множество тельцов обступили меня; тучные Васанские окружили меня,
и можно было бы перечесть все кости мои. Боже мой! Боже мой! Для чего Ты
оставил меня?".
"Садитесь", сказала Добрая Фэйт. "Сюда".
"С мальчиком все в порядке?", спросил Миллер.
"С мальчиком?", переспросил Троуэр. Слова давались ему с трудом. Этот
мальчик - адский демон, и ты еще спрашиваешь, все ли с ним в порядке?
"Он столь благополучен, сколь это возможно в его случае", сказал
Троуэр.
И они снова отвернулись от него, продолжив свою беседу. Постепенно он
начал понимать, о чем идет речь. Похоже, что Алвин хотел, чтобы кто-нибудь
вырезал пораженную часть его кости. Мишур даже принес из сарая для забоя
скота хорошо отточенную костяную пилу. Спор происходил между Фэйт и Мишуром,
потому что Фэйт не хотела, чтобы кто-нибудь резал ее сына, и между Миллером
и всеми остальными, потому что Миллер отказывался взяться за это дело, а
Фэйт соглашалась только в том случае, если операцию проделает именно он.
"Если ты считаешь, что это надо сделать", говорила Фэйт. "То я не
понимаю, как ты можешь допустить, чтобы этим занялся кто-нибудь другой?"
"Только не я", сказал Миллер.
Троуэру внезапно показалось, что этот человек боится. Боится коснуться
ножом плоти собственного сына.
"Он просил сделать это тебя, Па. Он сказал, что отметит место прямо на
ноге там, где нужно ее вскрыть. Тебе нужно будет только надрезать кусок
мяса, потом отодвинуть его, тогда ты сможешь работать над костью и тебе
останется только вырезать клин в ней так, чтобы удалить больное место
целиком".
"Я не из слабонервных", сказала Фэйт. "Но мне уже сейчас становится от
всего этого дурно".
"Если Ал-младший сказал, что так нужно, значит, сделайте это!", сказал
Миллер. "Но только без меня!"
И тут будто вспышка света озарила темную комнату, и преподобный Троуэр
увидел, в чем может состоять искупление его греха. Господь прямо предлагает
возможность, которую предсказал Гость. Возможность встать с ножом в руке
около мальчика, чтобы вскрыть его ногу, случайно задеть при этом артерию и
дать крови течь до тех пор, пока жизнь не уйдет из тела. Теперь он уже стал
способен на то, чего убоялся там, в церкви, думая об Алвине, как об обычном
