освобожу Константинополь. Айя-София вновь услышит музыку торжественной
мессы. Только сохрани мне жизнь. О, Боже!
-- Это тот момент, когда он принял решение? -- спросил Кемаль.
-- Нет, что вы, -- ответила Дико, -- я просто хотела показать вам, чем
я занималась. Эту сцену просматривали уже тысячу раз и назвали ее "Колумб
против Колумба", поскольку он и пират оказались тезками. Но все эти записи
были сделаны во времена хроновизора, не так ли? Мы видим, как шевелятся его
губы, но не было никакой надежды расслышать в хаосе битвы, что он говорит.
Он говорил слишком тихо, губы его едва шевелились. И никто не обратил на это
внимания, потому что, в конце концов, какое имеет значение, о чем молится
человек в пылу сражения?
-- Однако я полагаю, что имеет, -- заметил Хасан. -- Айя-София?
-- Главный храм в Константинополе. Возможно, самый красивый
христианский храм во всем мире, -- в те времена, когда еще не было
Сикстинской капеллы. И когда Колумб молил Бога сохранить ему жизнь, какой
обет он давал? Совершить крестовый поход на восток. Я обнаружила это
несколько дней тому назад, и это открытие не давало мне спать по ночам. Все
постоянно искали истоки его путешествия на запад в более раннем периоде, во
время его пребывания на Хиосе, или, возможно, в Генуе. Но сейчас он покинул
Геную в последний раз. Он уже больше не вернется туда. Остается всего лишь
неделя до того, как он окажется в Лиссабоне и станет ясно, что он уже
решительно и бесповоротно обратил свой взор на запад. Однако здесь, в этот
момент, он дает обет освободить Константинополь.
-- Невероятно! -- воскликнул Кемаль.
-- Вот почему, -- сказала Дико, -- я поняла, что причиной, побудившей
его отправиться на запад, было какое-то событие или эпизод, случившийся в
промежуток времени между тем моментом, когда он находился на борту судна с
уже горящими парусами, и его прибытием в Лиссабон, неделю спустя.
-- Превосходно, -- сказал Хасан, -- отличная работа. Дико. Это
значительно сужает диапазон поисков.
-- Отец, -- отозвалась Дико, -- я обнаружила это уже давно. Я ведь
говорила тебе, что установила момент решения, а не неделю, когда это
произошло.
-- Тогда покажи нам, -- потребовала Тагири.
-- Я боюсь, -- ответила Дико.
-- Но почему?
-- Потому что в это невозможно поверить. Потому что... потому что,
насколько я могу судить, с ним говорил сам Бог.
-- Покажи нам, -- попросил Кемаль. -- Я всегда хотел услышать голос
Бога. Все рассмеялись. Кроме Дико. Она не смеялась.
-- Сейчас услышите, Смех прекратился.
сказала она.
Пираты уже перебрались к ним на судно, а вместе с ними и огонь,
перескакивавший с паруса на парус. Было ясно, что даже если им как-то
удастся справиться с пиратами, оба судна обречены. Матросы, не участвовавшие
непосредственно в кровопролитной схватке, начали бросать за борт бочонки и
деревянные крышки люков, а некоторые даже ухитрились спустить на воду шлюпку
с противоположного от пиратского судна борта. Кристофоро видел, что капитан
не собирается покидать свое судно. Он отважно сражался, и его меч то и дело
мелькал в воздухе. А затем меч исчез из виду, а дым, клубившийся по палубе,
скрыл от глаз Кристофоро и самого капитана.
Матросы прыгали в воду, пытаясь ухватиться за плавающие куски дерева.
Кристофоро мельком заметил, как один матрос отталкивает другого от крышки
люка; он увидел, как тот, другой, ушел под воду, так и не найдя, за что бы
ухватиться. Пираты пока не добрались до самого Кристофоро, но только потому,
что пытались срубить горящие мачты генуэзского судна, прежде чем огонь
дойдет до палубы. На какой-то момент Кристофоро показалось, что они
преуспеют в этом и спасут себя и товары ценой гибели всех генуэзцев. Мысль
об этом была нетерпима. Генуэзцы погибнут в любом случае, но Кристофоро мог,
по крайней мере, сделать так, чтобы и пираты погибли вместе с ними.
Взяв в руки два пылающих горшка, он бросил один на палубу, неподалеку
от себя, а второй метнул на корму, которая вскоре тоже была объята пламенем.
Те пираты, которые еще не вопили от боли и ужаса, испустили крики ярости и
вскоре разглядели Кристофоро и юнгу, стоявших на полубаке.
-- Думаю, теперь и нам пора прыгать в воду, -- сказал Кристофоро.
-- Я не умею плавать, -- ответил юнга.
-- Я умею, -- сказал Кристофоро. Но сначала он снял крышку люка,
подтащил ее к краю фальшборта и перебросил в море. Затем, взяв мальчика за
руку, прыгнул в воду, как раз в тот момент, когда пираты уже вскочили на
полубак.
Мальчик действительно не умел плавать, и Кристофоро потребовалось
немало усилий просто для того, чтобы затолкнуть его на крышку люка. Но
стоило тому очутиться в безопасности, на плавающей крышке, как он тут же
успокоился. Кристофоро тоже попытался опереться на этот импровизированный
крошечный плотик, но тот опасно накренился, и мальчик перепугался, поэтому
Кристофоро пришлось отказаться от своего намерения. До берега было, по
меньшей мере, пять лиг -- скорее, шесть. Он был хорошим пловцом, но не
настолько, чтобы преодолеть такое расстояние. Чтобы доплыть до берега, ему
требовалось уцепиться за какой-нибудь плавающий предмет и таким образом
время от времени давать себе отдых. И если крышку люка нельзя было
использовать для этой цели, следовало найти что-то другое.
-- Слушай, парень! -- крикнул Кристофоро. -- Берег вон там! -- Он
указал рукой направление.
Понял ли его мальчик? Его широко раскрытые глаза, казалось, ничего не
выражали, но, услышав Кристофоро, он посмотрел в его сторону.
-- Греби руками, -- закричал Кристофоро, -- вон туда!
Но мальчик, оцепенев от ужаса, неподвижно сидел на крышке, и затем,
отвернувшись от Кристофоро, уставился на горящее судно.
Слишком утомительно было плыть и одновременно пытаться разговаривать с
мальчиком. Кристофоро спас ему жизнь, а теперь ему следовало подумать о
спасении собственной.
Плывя в направлении пока еще невидимого берега, он наткнулся на
плавающее весло. Это, конечно, не плот, но если оседлать рукоятку и лечь
грудью плашмя на лопасть, то можно будет время от времени отдыхать, когда
руки устанут. Скоро дым от горящих судов остался далеко позади, а до его
ушей уже не доносились вопли гибнущих людей. Он не знал, то ли отплыл
слишком далеко, то ли там уже никого не осталось в живых. Он ни разу не
оглянулся и не видел, как охваченные огнем суда скрылись, в конце концов,
под водой. Кристофоро уже забыл о них и своей торговой миссии. Он думал лишь
о том, чтобы равномерно двигать руками и ногами, прокладывая себе путь через
накатывающиеся волны Атлантики, к все удаляющемуся, как ему казалось,
берегу.
Иногда Кристофоро казалось, что какое-то течение относит его от берега,
и все его усилия тщетны. Тело ломило, руки и ноги отказывались повиноваться,
и все-таки он заставлял их двигаться, пока, наконец, его упорство не было
вознаграждено. Он убедился, что значительно приблизился к берегу. Это
открытие вселило в Кристофоро надежду, и он продолжал плыть, хотя от
невыносимой боли в суставах ему казалось, что руки и ноги вот-вот оторвутся.
Вскоре он услышал грохот разбивающихся о берег волн. Он различил
силуэты скрюченных деревьев, росших на невысоких скалах. А затем волна
высоко приподняла его, и он увидел берег. Проплыв еще немного, он попытался
встать, но, не ощутив под ногами дна и потеряв весло, он на мгновение с
головой ушел под воду. У него промелькнула мысль, как глупо было бы, одолев
такое расстояние, утонуть у самого берега только потому, что ноги больше не
держали его.
Кристофоро решил, что он ни за что не допустит этого, хотя искушение
прекратить борьбу и просто отдыхать было велико. Вместо этого он оттолкнулся
руками от дна, и, поскольку глубина в этом месте была уже небольшой,
вынырнул и жадно вдохнул воздух. То вплавь, то с трудом ступая по дну, он
добрался до кромки берега и пополз по мокрому песку, пока, наконец, не
почувствовал под собой сухую поверхность. Но и тут он не остановился:
остатки слабеющего сознания подсказали ему, что нужно забраться выше линии
прилива, отмеченной высохшими сучьями и водорослями, которые виднелись
далеко впереди. Он полз и полз, с трудом подтягивая ослабевшее тело, пока,
наконец, не достиг заветной линии и не перебрался за нее. И тут же рухнул на
песок, мгновенно потеряв сознание.
Разбудил его прилив, когда струйки воды от самых высоких волн коснулись
его ног. Он проснулся от нестерпимой жажды. Однако, пошевелившись, ощутил,
что все мышцы как будто пылают огнем от страшной боли. Неужели руки и ноги
сломаны? Ну, разумеется, нет, быстро понял он. Просто он взял от них больше
того, на что они были рассчитаны, и сейчас расплачивается за это болью.
Однако боль не заставит его остаться здесь и умереть. Он встал на
четвереньки и пополз вверх до первых пучков прибрежной травы. Затем
осмотрелся в поисках пресной воды, хотя найти ее так близко от моря было
почти безнадежным делом. Но как же он восстановит свои силы, не утолив
жажду? Солнце садилось. Скоро настолько стемнеет, что он уже ничего не
разглядит. К тому же ночная прохлада может оказаться смертельной для его
измученного тела.
-- О Господи, -- прошептал он запекшимися губами. -- Воды.
Дико остановила пленку.
-- Вы все знаете, что случится дальше, да?
-- Женщина из деревушки Лагос придет и случайно обнаружит его, --
сказал Кемаль. -- Деревенские жители выходят его, а затем он отправится в
Лиссабон.
-- Мы уже тысячи раз видели это в хроновизоре, -- произнес Хасан. --
Или же тысячи людей видели это хотя бы однажды.
-- Совершенно верно, -- подтвердила Дико. -- Вы видели это в
хроновизоре.
Она подошла к одному из старых аппаратов, сохранившихся только для
просмотра старых видеозаписей. На большой скорости она пропустила
соответствующий отрезок. Колумб, как комично дергающаяся марионетка,
пристально посмотрел в одном направлении, а затем ненадолго опять упал на
песок, возможно молясь, но потом опять встал на колени и, перекрестившись,
произнес:
-- Бог-Отец, Бог-Сын и Дух Святой.
Именно в этой позе и нашла его женщина из Лагоса -- некая Мария-Луиза,
дочь Симана о Гордо. И она, как Кристофоро похожая на марионетку от быстрого
прогона пленки, помчалась в деревню за помощью.
-- Эту сцену вы видели уже не раз? -- спросила Дико.
Так и было.
-- Похоже, что ничего особенного здесь не происходит, -- заметила она.
-- И никому не пришло в голову просмотреть ее еще раз с помощью Трусайта II.
А я это сделала и сейчас покажу вам, что увидела.
Она подошла к Трусайту П и возобновила просмотр. Все следили, как
Колумб осматривается в поисках воды, медленно поворачивает голову,
измученный, охваченный болью. Но затем, к их изумлению, они услышали тихий
голос.
-- Кристофоро Коломбо, -- произнес голос. Перед ним, в сгущавшихся
сумерках, возникли расплывчатые очертания одной, а затем и второй фигуры.
Теперь зрителям стало ясно, что Кристофоро всматривается в эти фигуры,
возникшие как бы из воздуха, а вовсе не ищет взглядом воду.
-- Кристобаль Колон, Кулон, Колумб, -- продолжал едва слышный голос,
произнося его имя на разных языках. А изображение так и оставалось нечетким,
призрачным.
-- До чего эфемерно, -- пробормотал Хасан. -- Хроновизор никогда не
смог бы этого зафиксировать. Как будто почти прозрачное облачко дыма или
