-- Я не ученый, Тагири. Я не такой, как вы -- кто втемяшит себе
что-нибудь в голову и никак не может от этого отказаться.
-- Да, тут вы правы, -- согласилась Тагири. -- Я тоже не могу. Когда мы
закончим исследования и в нашем распоряжении будет машина, которая даст нам
возможность перенестись в прошлое, я надеюсь, что мы как-нибудь сможем
сделать что-то стоящее, что было бы ответом на мольбу той старой женщины,
призывавшей на помощь.
-- Вы говорите о той молитве? -- спросил Кемаль.
-- Да, -- с вызовом ответила она, -- молитве. Я уверена, что мы сможем
изменить что-то к лучшему. Не знаю как, но сможем.
-- Тогда мне ясно, что я в данном случае имею дело не с наукой.
-- Да, Кемаль, вы правы, но я ведь и не пыталась ввести вас в
заблуждение. -- Она грустно улыбнулась. -- Такой уж меня сделали,
"вылепили". Мне дали задание посмотреть на прошлое глазами художника.
Посмотреть, нельзя ли придать ему новую форму. Более удачную. И если это
невозможно, то я не буду и пытаться. Но если есть хоть какой-либо шанс...
Кемаль не ожидал столь откровенного признания. Когда он ехал сюда, то
ожидал увидеть горстку людей, одержимо преданных осуществлению какой-то
своей безумной программы. Теперь он понял, что одержимость есть, но нет
программы, а следовательно, и безумия.
-- Более удачную форму, -- сказал он. -- Эта проблема сводится к трем
вопросам, не так ли? Во-первых, что такое "более удачная форма"? Ответ на
этот вопрос может подсказать только сердце, однако у вас хватило здравого
смысла не доверяться своим желаниям. Второй вопрос -- возможно ли это
технически, можем ли мы найти способ изменить прошлое? Это задача физиков,
математиков и инженеров.
-- А третий вопрос? -- спросил Хасан.
-- Можете ли вы точно определить, какое изменение или изменения надо
сделать, чтобы получить именно тот результат, к которому вы стремитесь? То
есть, что вы намереваетесь сделать: вернуться в прошлое и подсыпать матери
Колумба в вино какое-нибудь зелье, которое вызвало бы у нее выкидыш?
-- Нет, -- ответила Тагири. -- Мы хотим спасти людей от смерти, а вовсе
не убивать великого человека.
-- Кроме того, -- добавил Хасан, -- мы не хотим помешать Колумбу, если
от этого, как вы отметили, мир станет только хуже. Это самая трудная часть
всей задачи. Откуда нам знать, что произойдет, если Колумб не откроет
Америку? На этот вопрос не может ответить даже Трусайт II, что могло бы
произойти.
Кемаль оглядел собравшихся и понял, что его мнение о них было
ошибочным. Эти люди, даже больше, чем он сам, были полны решимости не
допустить какой-нибудь ошибки.
-- Да, проблема действительно интересная, -- промолвил он.
-- И неразрешимая к тому же, -- заметил Хасан. -- Я не знаю, насколько
это обрадует вас, Кемаль, но вы дали нам единственную надежду.
-- Каким образом? Ваш анализ жизни Наога, -- пояснил Хасан. -- Если во
всей истории человечества был хоть кто-то, подобный Колумбу, то это -- он.
Его воля и настойчивость изменили ход истории. Только благодаря своей
непреклонной решимости он построил ковчег. Уцелев в этом ковчеге во время
потопа, он стал героем легенды. А поскольку его отец был принесен в жертву,
когда народ Дерку ненадолго вернулся к обычаю человеческих жертвоприношений,
Наог стал убеждать всех, встречавшихся ему на пути, что города -- есть зло,
что приносить людей в жертву -- тягчайшее преступление и что Бог уничтожил
людей за их грехи.
-- Как жаль, что он не убедил их, что рабство -- тоже зло, -- вмешалась
Дико.
-- Он говорил им совершенно противоположное, -- сказал Кемаль. -- Он
был живым примером того, каким благом может быть рабство -- всю жизнь у него
было три раба, которые построили для него ковчег. И каждый, кто встречался с
великим Наогом, понимал, насколько своим спасением и славой он обязан этим
трем преданным ему людям, которые были его собственностью.
Повернувшись к Хасану, Кемаль добавил:
-- Я не совсем понимаю, как пример Наога вселил в вас надежду.
-- Потому что он, в одиночку, изменил мир, -- ответил Хасан.
-- А вам удалось точно определить, когда именно он вступил на путь,
который и привел к таким изменениям? Вы заметили тот момент, когда он стоял
на берегу новой бухты, вдававшейся в перешеек Баб-эль-Мандеб, и, посмотрев
на старую береговую линию, понял, что должно произойти?
-- Мне это не составило особого труда, -- ответил Кемаль. -- Он сразу
же отправился в обратный путь, и по дороге рассказал жене, что придумал и
когда именно.
-- Да, изучая историю Колумба, мы не обнаружили такого поворотного
момента в его жизни, -- сказал Хасан. -- Но пример Наога дает надежду, что
рано или поздно нам это удастся. Какое-то событие, озарение, заставившее его
обратить свой взор на Запад. Дико уже установила, когда он решил стать
великим. Но мы еще не выяснили, где и когда он принял свое бесповоротное
решение двинуться на Запад. Но теперь, благодаря Наогу, мы надеемся в один
прекрасный день найти разгадку.
-- Но я уже нашла ее, отец, -- промолвила Дико. Все повернулись к ней.
Немного смущенная, она продолжала:
-- Во всяком случае, мне так кажется. Но все это очень странно. Это
случилось вчера вечером. Невероятно, правда? Я вчера подумала... вот было бы
здорово, если бы я нашла эту разгадку, пока... пока Кемаль здесь. И тут мне
это удалось. Так мне кажется.
Наступило долгое молчание. Наконец Кемаль встал и сказал:
-- Тогда что же мы тут сидим? Покажите нам!
ГЛАВА V. ВИДЕНИЕ
Кристофоро почти не надеялся, что Спинола предложит ему отправиться во
Фландрию на одном из своих судов. Такой возможности он ждал очень давно,
напрашивался на любое судно, плававшее вдоль лигурийского побережья, в
результате чего узнал его лучше, чем все неровности своего матраса. Довелось
ему, правда, совершить "разведывательное" плавание на Хиос, где он заработал
кругленькую сумму. Не то чтобы он разбогател, но, располагая поначалу лишь
небольшими деньгами, так успешно торговал мастикой, что вернулся домой с
туго набитым кошельком. У него хватило сообразительности пожертвовать
значительную часть этой суммы церкви от имени Николо Спинолы, постаравшись
чтобы об этом узнало как можно большее число людей.
Спинола, разумеется, послал за ним, и Кристофоро, явившись, рассыпался
в благодарностях.
-- Я знаю, мой господин, что вы не давали мне никаких поручений на
Хиосе, но ведь это вы предоставили мне возможность побывать там, не взяв с
меня ни гроша за место на вашем судне. Я не смел предложить вам те небольшие
деньги, которые мне удалось заработать на Хиосе. Вы даете своим слугам куда
больше, когда они отправляются на рынок, чтобы купить на день продукты для
дома.
Они оба прекрасно понимали, что это сильное преувеличение.
-- Но когда я пожертвовал их церкви Христовой, я не осмелился сказать,
что они исходят от меня, памятуя о том, что ими я целиком обязан вашей
милости.
Спинола рассмеялся.
-- Язык у тебя подвешен хорошо, -- сказал он. -- Попрактикуйся еще
немного, так чтобы твои речи не звучали заученно, и, уверяю, они тебя
сделают богатым.
Кристофоро полагал, что его замысел не удался, пока Спинола не
предложил ему принять участие в торговой экспедиции, направлявшейся во
Фландрию и Англию. Пять судов, ради безопасности, плыли вместе, и на одном
из них был груз товаров, которые должен был продать Кристофоро. Это была
большая ответственность, потому что на их приобретение ушла немалая часть
состояния Спинолы, но Кристофоро хорошо подготовился к этому предприятию.
Кое-что он делал сам, а за выполнением всех остальных работ внимательно
следил. Он уже знал, как руководить погрузкой судна и как заключить выгодную
для себя сделку, не нажив врагов. Он знал, как разговаривать с капитаном,
как, не роняя собственного достоинства, поддерживать хорошие отношения с
матросами, как по состоянию моря, неба, а также по направлению и силе ветра
определить, сколько миль они пройдут. Хотя практически он не служил
матросом, но, наблюдая за тем, что делается на судне, Кристофоро знал все
обязанности членов экипажа и мог судить, насколько хорошо они выполняются.
Когда он был еще совсем мальчишкой, моряки не мешали ему внимательно
наблюдать за тем, как они работают, не опасаясь того, что это может
причинить им какие-либо неприятности. Он даже научился плавать, чего не
умели большинство моряков, поскольку еще ребенком понял, что это умение
необходимо каждому, кто связал свою жизнь с морем. К моменту отплытия
Кристофоро чувствовал себя вполне уверенно.
Его даже звали "Синьор Коломбо". Раньше такого почти не случалось. Отец
его крайне редко удостаивался подобного обращения, несмотря на то что за
последние годы заработанные Кристофоро деньги значительно повысили
благосостояние семьи. Отец переехал со своей ткацкой мастерской в более
просторное помещение, стал красиво одеваться, ездить верхом, как синьор, и,
купив несколько небольших домов за городской стеной, мог уже считать себя
землевладельцем. Итак, этим почтительным обращением Кристофоро был обязан
только себе, а не своему происхождению. На этот раз его так называли уже не
только матросы, но и сам капитан! Эта почтительность говорила о том,
насколько далеко он продвинулся однако куда важнее было доверие Спинолы.
Уже с самого начала плавание оказалось нелегким. Море, правда, не
штормило, но и спокойным его назвать было нельзя. Кристофоро с тайным
удовлетворением отметил про себя, что он единственный из всех торговых
агентов не страдает морской болезнью. Как и во всех предыдущих плаваниях, он
изучал вместе со штурманом карты и беседовал с капитаном, выуживая из них
все, что те знали, все, чему могли его научить. Хотя он всегда помнил, что
предначертанная ему дорога ведет на восток, он также знал, что рано или
поздно станет владельцем судна или даже флота, которые будут бороздить все
известные на сегодняшний день моря. Лигурийское море Кристофоро уже знал
хорошо: плавание на Хиос, его первый выход в открытое море, когда берег
полностью скрылся из виду, когда успех плавания полностью зависел от опыта
капитана и точности штурманских расчетов, дало ему некоторое представление о
восточных морях. А теперь он увидит и Запад, когда суда пройдут через
Гибралтарский пролив, а затем, повернув на север, поплывут мимо побережья
Португалии и пересекут Бискайский залив.
Пока же все эти названия он слышал только из уст моряков, когда они
хвастались своими подвигами. Благородные господа -- другие благородные
господа -- пусть себе плавают по Средиземному морю. А Кристофоро использует
каждый момент, каждую возможность, чтобы подготовить себя к тому великому
моменту, когда он, наконец, станет достойным слугой Господа Бога, и
сможет...
Он старался не думать об этом, опасаясь, что Бог узнает о его
непомерном честолюбии и гордыне, которые он скрывал глубоко в душе.
Конечно, Бог уже и так знал это. Но Он, по крайней мере, также знал,
что Кристофоро сделает все, чтобы не дать гордыне обуять его. Да исполнится
Твоя воля, а не моя. Если мне предназначено возглавить Твои армии и флот в
крестовом походе, чтобы освободить Константинополь, изгнать мусульман из
Европы и вновь водрузить в Иерусалиме знамя Христово, да будет так. Но если
нет, я готов выполнить любое дело, которое Ты возложишь на меня, будь оно
великое или малое. Я всегда буду готов. Я Твой верный слуга.
Какой же я, однако, лицемер, подумал Кристофоро. Утверждать, что мои
