Маргарита Ивановна, склоняясь над тележкой. Она открыла пухлый журнал в
обложке из коричневой кожи, отчеркнула там что-то ногтем и недовольно
хмыкнула.
Потом каждому давали его Питье. В ящике - множество ячеек, сверху
наклеены бумажки с фамилиями, в каждой ячейке пузырек. Вкус обычно бывает
омерзительный. А что поделаешь - надо! Нальют Питье в ложку, сглотнешь,
скривишься - и тут же запьешь супом или киселем. Косте смутно помнилось,
что очень давно он, маленький и глупый, пробовал потихоньку выплюнуть
Питье. И ничего, конечно, этим не добился. Отвели в спецкомнату и
наказали, а после он поумнел и привык.
Сейчас - даже приятно, особенно если ложку дает Светлана Андреевна. И
не поворачивается язык назвать ее Светандрой, как это принято у ребят. А
приходится называть. Хочешь - не хочешь, а будь как все.
Другое дело Маргарита Ивановна. Попросту говоря, Марва. Неприятная
тетка, въедливая. Если уж в ее седую башку влезет мысль к чему-нибудь
придраться - она не отцепится, пока сама не устанет.
Что самое противное - она упорно не желает замечать, что Костя уже
давно Временный Помощник на Группе, а не какой-нибудь там Рыжов, Галкин
или Семенов. На прошлой неделе обнаружила беспорядок в его тумбочке - и
тут же накатала кляузу в журнал. После этого Серпет на Костю как-то
подозрительно поглядывал, хотя и не сказал ничего. Вот и приходится с этой
теткой держать ухо востро.
Костя ел без аппетита. Почему-то его вдруг затошнило, даром что
кормежка отличная. Такое с ним иногда случалось. Он знал, надо делать вид,
что все в порядке. А то мало ли... Потащат в Изолятор, а там вдруг
обнаружится, что он не годен на Стажера по медицине.
Да и вообще все эти тошноты - чепуха. Наверное, от настроения. А
может, освещение на него так действует? Сзади, из высоких чистых окон
скупо льется серовато-желтый зимний свет, расплывается тусклыми пятнами по
стенам, по потолку. А на потолке почему-то горят неяркие, засиженные
мухами плафоны. Зачем горят, если сейчас день? И откуда взялись мухи? Не
со стендов ли про гигиену?
Ладно, пора заканчивать. Костя вылез из-за стола, скомандовал
построение - и ребята тем же медленным четким шагом отправились в палату.
Светлана Андреевна крикнула им вслед: "Чтобы через пять минут была полная
тишина!"
А на самом деле, конечно, никакие не пять минут, а минимум полчаса. У
Наблюдательниц сейчас кончается смена, на пост другие заступают, и все это
долго длится - они треплются о своем, о бабьем. Называется - "передача
смены". Пока они болтают, можно переделать уйму всяких дел.
В палате Костя не спеша стянул с койки покрывало, аккуратно сложил
его вчетверо и повесил на сверкающую стальную спинку кровати. Потом он
разделся, но под одеяло не нырнул. Оглядев ребят - все ли как положено
разобрали постели, все ли готовы к тому, что будет - он сел на тумбочку и
произнес речь:
- Значит, такая хреновина, пацаны. Сегодня у нас Рыжий построился
последним. И вчера тоже. И на прошлой неделе подгадил нам на линейке. Я с
ним базарил-базарил, надеялся, думал, дошло до него, сделает парень
выводы. Но ему до лампочки. В общем, хватит чикаться, хватит уговаривать -
пора наказывать. Эй, Серега! "Морковку" мне сюда! И поживее!
Серега Ломакин быстро скрутил из вафельного полотенца для ног
"морковку" и, предано глядя снизу вверх, протянул Косте. Серега делал
"морковки" мастерски. Костя ему однажды показал, как вить - и у Сереги
дело пошло моментально. Очень хорошо пошло. Косте даже приходило иногда на
ум, что Ломакин уже сейчас готовит себя на Помощника. Конечно, делал он
это не в наглую, но Косте иногда казалось, что ведет он себя как-то
странно. Будто ему втихомолку что-то обещано. Хотя, если пораскинуть
мозгами - вряд ли. Кто может такому сопляку что-то пообещать? В Группе
имеются люди и постарше. Вот года через два еще может быть. А сейчас
пускай знает свое место.
Костя взял "морковку", слез с тумбочки и вразвалку подошел к
Рыжовской койке. Сам Рыжов сидел, вцепившись пальцами в подушку, бледный и
растерянный. Да и остальные притихли, как всегда в такие минуты.
- Ну что, Рыжий, сам виноват, добром с тобой не получается. Сам
допрыгался. А я ведь предупреждал - от слов перейду к делу. Ты думал, я
шучу, да? А я с тобой не шучу, надоело, знаешь ли, шутить. Так что, братец
ты мой, ложись на живот. Не бойся, на первый раз много не будет. Хватит с
тебя и десяти горячих.
Рыжов встал, виновато посмотрел на Костю и тихо, ни на что уже не
надеясь, попросил:
- А может, не надо, а? Я исправлюсь, честно!
- Знаю я твое "честно", - хмыкнул Костя. - Всю Группу подводишь,
козел. Ну что, сам ляжешь как положено, или помочь?
Он сжал кулаки, перенес центр тяжести на левую ногу. Ну, сейчас он
ему пропишет! Ничего себе - Рыжов, сопля вонючая, препираться вздумал! Это
уже что-то новенькое. Если его сейчас не обломать - и другие оборзеют. И
вообще, раньше надо было начинать. А жалел ведь, откладывал. Ты смотри как
распустился - сам нашкодил, и еще надеется на прощение! Нет уж, дудки!
Но работать кулаками Косте не пришлось. Рыжов, похлюпав носом,
сообразил, что ничего ему не обломится, и лег на койку лицом вниз.
Костя автоматически считал удары, думая о другом. Раньше к этому был
интерес, он тренировал силу и резкость, а потом, когда наловчился - стало
вдруг скучно. Да и не испытывал он сейчас к Мишке Рыжову никакой злости.
Даже немного жаль его было. "Морковка" ведь больно лупит, вон какие
малиновые полосы на коже остаются!
Он вдруг усмехнулся собственной мысли - а себя он позволил бы вот так
пороть? Раньше-то, конечно, случалось, когда Помощником был Андрюха
Кошельков, огромный жирный парень, тупой как валенок, заменявший нехватку
ума медвежьей мощью. Но это давно было. В самом деле, глупый вопрос.
Нельзя же сравнивать себя с каким-то недотепой Рыжовым. Его-то наказывать
не за что. А вообще он бы, наверное, не дался. Махался бы что есть силы,
пока не вырубили. Не то что Рыжов, да и все они. Они всерьез не брыкаются
- кишка у них тонка. Ну и что? Он разве виноват? Кто им в свое время мешал
добиться разрешения на тренировки? Это первое. А второе - с ними иначе
нельзя, мигом разболтаются.
Механически отвесив десять ударов, Костя бросил измочаленную
"морковку" Ломакину и полез под одеяло. - И нечего хныкать, - заметил он
оттуда глотавшему слезы Рыжову. - Смотри, в другой раз так легко не
отделаешься. Еще хоть раз из-за тебя Группу нагреют - берегись! Будешь
тогда через "коридор" ползать. Знаешь, что такое "коридор"?
Рыжов молча кивнул.
- Ну как, дошло до тебя?
- Дошло, - буркнул Рыжов.
- Вечно до тебя как до жирафа доходит. Вот сообразил бы ты раньше,
сейчас, может быть, без порки бы обошлись. Учти на будущее. - Он,
потянувшись, зевнул. - А теперь всем спать! И чтобы ни звука у меня!
Костя отвернулся к бледно-салатовой стене. Раньше, пару лет назад,
дневной сон был для него пыткой. Два часа лежать под жарким одеялом, не
шевелясь, притворяясь, будто спишь - да кто же такое вытерпит? Но
приходилось выдерживать - надо! А теперь вот он моментально засыпает, и
никаких снов ему не снится - будто падает в глухую темную яму, и так до
резкого, злобного звонка на подъем.
2
Костя проснулся в омерзительном настроении. И что всего противнее -
ему никак не удавалось понять, из-за чего. К тому же слегка ныл висок и
опять, как и за обедом, подташнивало. Но это - ерунда. Стоит только взять
себя в руки - и все будет нормально. Хуже другое - какие-то скользкие,
шевелящиеся в памяти обрывки сна. Именно обрывки - ни единого целого куска
не осталось. Сон растворился в голове точно кусок сахара в стакане с чаем.
Но пропитывал мысли точно липкая смола. Грызло Костю мутное беспокойство,
и ему никак не удавалось переключиться на другое.
А стоило. Умяв полдник - подсохшую булочку со стаканом тепловатого
желтого чая, он пошел к заступившей на смену Наблюдательнице - брать
пропуск в спортзал. Дежурила толстая заспанная особа - Валентина
Сергеевна. Странное дело, перед тем, как выдать пропуск, она зачем-то
посмотрела в журнал. Раньше за ней таких строгостей не замечалось.
Случайно ли это?
Впрочем, не стоит переживать. Он же не так давно стал Временным
Помощником, а значит, Валентина могла его и не запомнить. Мало ли у нее
Групп? Тем более, ей все до фени, и все ребята для нее на одно лицо.
Впрочем, тогда сегодняшняя ее бдительность получается тем более странной.
Довольно подозрительно это.
В спортзале стояла невыносимая жара. Дышать нечем, а Стажер Валера
запретил открывать окно. Объяснять ничего не стал, а просто усмехнулся:
"Еще чего выдумали! Отставить!" И заставил Димку Руднева, который трогал
шпингалет, отжаться лишних двадцать раз.
Ну что ж, он имеет право. На то он и Стажер. Когда-нибудь и Костя,
усмехнувшись в густые усы, прикажет соплякам: "Это что еще за
самодеятельность? Прекратить!" Скажет, а сам, скосив глаза, украдкой
взглянет на эмблему на рукаве. Большая серебряная звезда со множеством
искривленных лучей. Символ мира.
Но когда это еще будет? Лет через пять, не раньше. Интересно, а кем
был пять лет назад Валера? Наверное, таким же вот Помощником на Группе.
Жаль, нельзя спросить. То есть, конечно, можно, да ведь Валера не ответит.
Отшутится. А то и хмыкнет: "Вон, значит, куда метишь, воробышек..." И
черкнет что-то в коричневом журнале. Нет, лучше не рисковать. В конце
концов, если он окажется достойным Стажерства, ему в свое время все
объяснят. Главное - доказать, что достоин.
А интересно, что будет через пять лет с остальными? Не все же станут
Стажерами? Их-то куда? Впрочем, Костю это не колышет. Пускай они сами
дергаются. Хотя и так ясно, что Рыжову, или, например, Царькову, Васенкину
ничего хорошего не светит. Действительно, какая от них польза? Только
место занимают. Хотя, если разобраться, все не так просто. Серпет однажды
обмолвился, что Группы комплектуются со смыслом. Когда-нибудь и Костя
узнает этот смысл.
Прыгнув, он уцепился за гладкую перекладину и быстро, не давая себе
отдыха, подтянулся двадцать раз. Что-то плоховато сегодня. Обычно его на
двадцать пять хватало, а то и на тридцать. Ладно еще Валера не видит.
Иначе дал бы дрозда. Но Валера, окончив занятие, сказал: "Ну, вы тут еще
самостоятельно поразминайтесь" - и ушел к себе в тренерскую. И возникло
минут пятнадцать свободы.
А вообще сегодня все было нормально. Спарринг со Смирновым Костя в
принципе выиграл, если не считать некоторых мелочей. Хоть и тыкал его
Валера носом в ошибки, но у Смирнова их куда больше. Защиту его пробить -
дело плевое, да и атакует он неуверенно, точно боится чего-то. Хотя, если
по правде, несколько его ударов Костя пропустил. Что есть, то есть. Но все
равно хорошо. Тем более, отогнал лишние мысли. Они, эти лишние мысли,
совершенно ни к чему. И с чего бы это всякая дрянь стала в голову лезть?
Может, болезнь какая-нибудь? Нет, вряд ли. Чувствует он себя неплохо, а
тошнота - она пройдет.
В раздевалке было еще жарче, чем в зале. Топили на полную катушку,
энергии не жалели. До чего ни дотронешься - все горячее точно песок в
пустыне. Кстати, неплохо бы узнать, какому идиоту пришла в голову мысль
поставить тут, в раздевалке, металлические скамьи? Временами Косте
казалось, что он сидит на огромной, пышущей жаром сковороде. Пот лил
