над тем, что считаем нравственным, а что нет, где мы видим границу между
подлостью и порядочностью. И я понял, что никогда, даже в тех поступках, о
которых так горько потом сожалел, я не переступал эту границу. А значит, я
прожил бы свою жизнь точно так же. И одно сознание этого изменило теперь
мою жизнь. Я живу так, как будто все, что происходит - происходит
вторично. Нет, это не согласие плыть по течению. И не отпущение себе всех
грехов. Просто я знаю, что прошел поверку. И если тот, у кого я украл
будущее, понял меня и простил - значит жизнь прожита не зря.
Сергей КАЗМЕНКО
ИЗГОНЯЮЩИЕ БЕСОВ
- Он подготовлен?
- Только по первой версии.
Звук шагов гулко отдавался в длинном коридоре и временами заглушал
слова.
- Как он к этому отнесся?
Энасси говорил отрывисто, не оборачиваясь. Он стремительно шагал
впереди, и доктор Гайдли едва поспевал следом.
- Трудно сказать... Он давно уже на взводе, и эта история, мне
кажется, мало что добавила...
- Понятно.
Они повернули налево, прошли еще с десяток шагов и остановились перед
дверью.
- Разговаривать буду я, - сказал Энасси и шагнул вперед, едва лишь
дверные створки начали раздвигаться.
Они оказались в длинной светлой комнате без окон. Профессор Диллет,
сидевший на диванчике в дальнем от двери углу, тут же встал и шагнул им
навстречу.
- Здравствуйте, профессор, - с порога начал Энасси. - Обстоятельства
дела мне, в основном, известны. Не будем терять времени. Вы обдумали
предложение доктора Гайдли?
- Д-да, - несколько неуверенно ответил Диллет, пожимая протянутую
руку. - Здравствуйте. Вы, как я понимаю, доктор Энасси?
- Совершенно верно. Мне необходимо уточнить некоторые детали, если не
возражаете. Садитесь, пожалуйста.
Профессор сел на старое место, Энасси устроился на стуле напротив, а
Гайдли отошел к стене и украдкой взглянул на часы. Вопросы! Ну какие тут
вопросы?! Что он тянет - ведь речь идет о минутах!
- Сколько дней вы провели на Мантейбе?
- На Мантейбе? Не помню. Да какое?.. - профессор вдруг вздрогнул,
пристально посмотрел в лицо Энасси - до этого он сидел, опустив голову и
разглядывая свои руки. - Вы думаете, это оттуда?
- Не исключено.
- Сейчас, я уточню, - профессор стал рыться в карманах. - Если это
может помочь...
- Когда вы впервые заметили отклонения?
Энасси задавал свои вопросы без перерыва, не давая профессору Диллету
сосредоточиться.
- Отклонения? Да каждый человек - уже отклонение! Куда же она
запропастилась? Ах, вот, - профессор, наконец, отыскал записную книжку,
стал лихорадочно листать страницы, то и дело нажимая не на те кнопки.
- То есть вы и до поездки на Мантейб отмечали странности в поведении
вашей жены?
- Да кто же в этом мире без странностей? Я всегда замечал странности,
я и в вас замечаю странности. А Луиза - я не склонен был обращать на это
особенного внимания, мне казалось... Да к тому же, я был так занят, вы,
наверное, знаете.
- Понятно. А когда вы впервые ощутили, что дело серьезно?
- Когда? Да я же говорил уже, ну сколько можно повторять - неделю
назад. Не знаю, возможно, я проглядел что-то важное, возможно, мне
следовало встревожиться еще месяц назад, еще год назад - не знаю. Да-да, с
год назад было что-то подобное, но это быстро прошло. Я тогда старался
неотлучно быть с ней рядом, она говорила, что со мной чувствует себя
гораздо лучше. Может, и теперь бы обошлось, если бы не эта проклятая
поездка... Ну вот, наконец нашел, - он перестал листать записную книжку. -
Мы пробыли на Мантейбе с тринадцатого по восемнадцатое. Неполных шесть
суток.
- Спасибо. Были ли какие-нибудь отклонения от маршрута, не
предусмотренные планом круиза?
- Н-нет... Насколько я помню, все шло строго по плану.
- Задержки? Поймите, это очень важно - и для вашей жены, и для
остальных.
Для остальных... Для остальных, возможно, это и очень важно. Тычемся
во все углы, как слепые котята, - подумал Гайдли.
- Ничего существенного. Да и, сказать по правде, меня все это мало
волновало. Луиза... она была особенно угнетена последнее время, и это
путешествие, я надеялся, благотворно повлияет на нее. Поначалу, кстати,
так оно и было, поэтому все эти мелочи, задержки всякие меня и не
беспокоили. Если бы знать...
- Профессор, мы еще ровным счетом ничего не знаем. Ничего. Так что не
стоит пока ни о чем сожалеть - возможно, все не так плохо. Возможно, это
ваше путешествие совершенно не при чем.
Как же, не при чем... - подумал Гайдли. А те три случая - простое
совпадение? Но как, как они прошли карантинную службу?! - Он едва не
выкрикнул это вслух, как полчаса назад, когда они разговаривали один на
один в кабинете Энасси.
Энасси встал, на мгновение задумался - сделал вид, что задумался,
понял Гайдли. Потом сказал:
- Ну хорошо. Тогда не будем терять времени, - и он повернулся, чтобы
уйти.
- Но постойте, - профессор тоже встал, - неужели вы хотите вот так,
сразу?.. Я же еще не дал своего согласия.
- Так что же вы медлите? - повернулся Энасси. Он стоял уже у двери. -
Доктор Гайдли, вы объяснили профессору, что это единственный шанс?
Гайдли кивнул.
- Надеюсь, профессор, вы понимаете, что происходит? К сожалению,
сомнений в диагнозе практически не остается. Обманывать вас не буду -
надежды почти что нет. Но есть шанс. Последний, если мы поторопимся, -
Энасси говорил все так же отрывисто. Он знал, что делает, он знал, что
иначе нельзя. Если дать профессору время задуматься, будет много труднее.
И профессору, и им. А насчет последнего шанса... Давно минули времена,
когда Гайдли верил в этот шанс. Если он вообще в него хоть когда-то верил.
- Значит, вы не сомневаетесь? - совершенно потерянным голосом спросил
профессор.
- Нет.
- Но это же очень опасно...
- Да. И для меня тоже.
- Я понимаю, понимаю...
- Так вы даете согласие?
- Да, - помедлив, выдохнул, наконец, профессор. И сел, закрыв лицо
руками.
- Доктор Гайдли, останьтесь, пожалуйста, с профессором, - уже на ходу
бросил Энасси. Время и так было потеряно. Но не по его, Энасси, вине -
пока длился разговор, техники там, в операционной, готовили аппаратуру, а
спецбригада работала с больной. Он не потерял зря ни минуты, и мысль эта,
возможно, была единственной, приносящей сейчас хоть какое-то
удовлетворение.
И все же как ей удалось пройти карантин? Ведь методы индикации с тех
пор, как больше сотни лет назад люди впервые столкнулись с энтарами,
достигли совершенства. Только в первые годы энтарам как-то удавалось
миновать карантинную службу. В первые пять-шесть лет - но они успели
широко расползтись, и некоторые планеты с тех пор так и значатся в числе
зараженных. Даже если на них не отмечено ни единого случая поражения за
полвека и более наблюдений, они все равно считались зараженными. Как
считается действующим вулкан, хоть единожды извергавшийся на памяти
человечества.
Мы были слишком самоуверенными, думал Энасси, шагая гулкими
коридорами к операционной, мы поверили, что опасности больше нет, и теперь
будем расплачиваться за эту веру. Если энтар проник сюда, то он мог
проникнуть куда угодно. Даже на Землю. И кто знает, что может ждать нас
тогда в самом ближайшем будущем?
Он подошел к трубе, спустился вниз на три этажа - на мгновение
перехватило дыхание от невесомости - и оказался перед дверью операционного
блока. Как было бы просто, если бы ему предстояла обычная операция! Как
просто... Даже если бы пришлось ему сейчас оперировать мозговую опухоль,
от которой страдала когда-то Луиза Диллет. То, что ему предстояло сделать
теперь, было гораздо сложнее. И опаснее - прежде всего, для него самого...
Когда дверь за Энасси закрылась, Гайдли с полминуты не решался
повернуться лицом к профессору Диллету. Он чувствовал, что его бьет
нервная дрожь - даже зубы стучали - и, спроси его сейчас профессор о
чем-нибудь, не сумел бы ответить. Еще утром, когда он понял, заставил себя
поверить в этот кошмар он с ужасом подумал о том, что ему еще предстоит
все объяснить профессору. Не ужас происходящего угнетал его - этот ужас
был слишком велик и не вмещался в сознании - а именно вот эта частная
задача: все объяснить профессору Диллету.
Ну почему, почему это всегда происходит именно с такими - верными,
любящими, умными? Почему?!
А Энасси молодец. Пришел, увидел, победил.
Вот только как он теперь справится там, в операционной? Хорошо, что
он не взял меня с собой, - подумал Гайдли, опускаясь на стул напротив
профессора. Ему было стыдно признаваться себе в этом, но он ощущал
облегчение.
- Скажите, ей будет очень больно? - профессор поднял голову,
посмотрел Гайдли прямо в глаза.
- Всякое лечение болезненно. В той или иной мере. Боюсь, что вам
будет гораздо больнее. Поэтому доктор Энасси и оставил меня с вами.
- Но надежда - есть ли хоть какая-то надежда?
- Мы не брались бы за это, не будь у нас надежды, - Гайдли смотрел в
сторону. Он не умел врать.
- Я понимаю, вы все равно не скажете. Только потом...
В голосе профессора звучала полная безнадежность. Он же чувствует, он
же все чувствует, подумал Гайдли. И все же хочет, чтобы его обманывали.
Все мы такие.
- Мы ведь так хорошо жили, - как бы про себя, чуть слышно заговорил
профессор. - Эти три года... Я, наверное, никогда не был так счастлив. Как
раз после той поездки на Мантейб... Вы говорите, что все могло начаться
именно там. Возможно, возможно... Вам виднее. Но эти три года - я не
променял бы их на тридцать лет из прежней жизни. А Луиза... Она стала
тогда совсем другой. Я не сразу понял это, не сразу даже и почувствовал -
но в ней появилось что-то новое, что-то такое человечное... И мы так
любили друг друга. Она... Она не оставляла меня ни на один день, она даже
в командировки меня сопровождала. Но нет, это была не ревность. Это
было... это было так, будто она не могла прожить без меня и дня, и часа...
Именно так, подумал Гайдли, именно так. Не прожить врозь и дня, и
часа. Энтар - какие тут могут быть сомнения? Какие тут могут быть надежды?
Но как, как он сумел миновать карантин?!
- И потом... Вы, наверное, не знаете - я же был тяжело болен. Очень
тяжело болен тогда. Я даже думал, что скоро умру. Я даже поездку на
разнесчастный этот Мантейб, будь он трижды проклят, наметил, как свою
последнюю поездку. Съездить - и умереть. Вообразил себе бог знает что.
Не бог знает что. Совсем не бог знает что. Мы проверяли - судя по
всему, у профессора была тогда редкая форма лейкоспонгиоза. Медленно
прогрессирующая, но в любой момент процесс мог выйти из-под контроля. А
потом наступила ремиссия, последние два с половиной года - никаких
признаков болезни. Все-таки дух человеческий - великий целитель, и энтар,
возможно, подарил профессору Диллету лишних три года жизни и работы. А
может быть, и больше - если профессор переживет то, что случится в
ближайшие часы.
Впервые, наверное, Гайдли подумал об энтаре без отвращения и ужаса. И
сам себе удивился.
- Вам, профессор, грех жаловаться на жизнь, - сказал Гайдли. Сказал
просто так, чтобы не молчать. - Редко кто добивается таких успехов...
- Успехи... Эти успехи - как наркотик. Ты чего-то добиваешься, ты
живешь, пока стремишься к цели. Но достигаешь желаемого - а там пустота.
Пустота, понимаете? Пустота, которая не может наполнить жизнь смыслом. Ты
