дышать. Эти тоже боятся. Дурачье! Все меня боятся. Боятся и ненавидят. И
никто не любит - даже Рьег вчера на охоте зарычал на меня, и я приказал
его убить. Она сказала, что меня нельзя любить - неужели она была права?
Но за что, за что боги так прокляли меня?!
Я подошел к главным дверям дворца, и они стали медленно раскрываться.
Проклятые рабы! - но сейчас мне было не до них, сейчас они остались жить.
Я спустился по лестнице вниз, во двор, сел на Диггана, который уже стоял
наготове. Мохьерт с десятком из Золотой стражи был уже верхом и ждал
приказаний. Лицо его было непроницаемо, как всегда - но он тоже боялся! С
тех пор, как я приказал месяц назад четвертовать Курога, он тоже стал
бояться меня. Может, это и к лучшему - Мохьерт не из тех, кто может
бояться долго. Может, это он однажды ударит меня в спину и положит конец
мученьям. Если только я не прикажу казнить его раньше.
Я молча тронул Диггана, выехал в распахнутые ворота и пустил коня
вскачь. Я не оглянулся на стражу - если кто отстанет, то вечером будет
висеть перед воротами дворца. Это вечный порядок, и не я завел его. Этот
порядок оправдан и мудр, он сохранится и после моей смерти. Порядки,
которые завел я, бессмысленны, и они умрут вместе со мной. Но их запомнят,
им будут ужасаться и тысячи лет спустя, и никто не посмеет посмеяться надо
мной так, как это сделал Менар!
Кто-то не успел отскочить в сторону с моей дороги - но крик его
послышался уже сзади, из-под копыт стражи. Короткий крик - мучения его
были недолгими. Кто это был - раб, нищий, горожанин, богатый заезжий
купец? Безразлично - все они лишь пыль у моих ног. И никто, никто из них
не посмеет смеяться надо мной после моей смерти!
Когда Дигган вынес меня на Кьядрог, площадь была уже пуста - я
приучил их вовремя уходить с моей дороги. Если бы я приучил их раньше,
если бы и проклятый Менар боялся меня больше, чем смерти... Но он
ускользнул от меня в смерть не потому, что боялся. И оставил меня с
пустыми руками и пустой душой, и не дал насладиться местью. Бросаясь на
острие своего проклятого меча в своем проклятом доме, он не мог знать, что
я уже послал воинов схватить его - он ушел, наплевав на мой гнев, ушел
совсем не потому, что так захотел я. Проклятая площадь - я велю снести
здесь все дома! Все до единого! - но Кьядрог уже остался позади, и я
скакал уже к Южным воротам. Прочь из этого города, прочь из этой жизни...
У ворот толпились стражники - слишком много для обычного дня. Неужели
они уже решились? Ах нет, вспомнил, Тогерро докладывал несколько дней
назад о том, что это ничтожество Нандув сжег Тигорис и движется с войском
в нашу сторону. Сын пастуха, он думает, что сможет долго удержаться у
власти. Говорят, что он даже собирается завоевать весь мир - у него и
желания ничтожны. А я еще приказал ремонтировать стены, раздать оружие
горожанам - зачем? Что это может изменить? А гонец... Забыл, забыл про
гонца. Надо было приказать его казнить. А впрочем, плевать, так даже лучше
- больше боятся тогда, когда мои действия непредсказуемы.
Я выехал из ворот и погнал коня по Тигорской дороге. Вот здесь, здесь
все это и случилось. У этого проклятого высохшего дерева - я прикажу его
сжечь! И эти хижины - как мог я забыть, что живущие в них тоже могли
что-то видеть? Всесильные боги, за что вы так наказали меня? Чем
провинился я перед вами? Неужели это такой страшный грех - мечтать о том,
чтобы тебя любили?
Ее глаза... Ни у кого и никогда не видел я такого взгляда. Злой дух
Нукан направил меня той дорогой в тот роковой день. И она набирала воду у
источника, и подняла на меня взгляд, и улыбнулась... Ведьма! Она
околдовала меня! И той же ночью я вышел из города через тайный проход, и
мы вдвоем с Менаром поскакали туда. Тогда тоже светила полная луна...
Почему тоже? О, проклятая тварь, и этот туда же! Я изо всех сил ударил
Диггана плеткой и развернул почти на месте. Он чуть не свернул на ту
тропинку, на ту самую, по которой я как безумец не раз скакал ночами. Но
нет, там, куда он хотел меня принести, больше ничего нет. Там пустыня, и
тот источник засыпан, уничтожен. Я не был там, но я знаю. Они не
осмелились бы ослушаться моего приказа. Но Менар, которого я считал своим
другом, своим единственным другом - он узнал об этом раньше, чем мои воины
успели схватить его. И мне никогда, никогда не узнать теперь, правды ли
сказала она мне той ночью! Никогда, никогда! Проклятый Менар, ну чем я
хуже тебя, ну почему меня нельзя любить?! И я пришпорил Диггана и погнал
его вскачь, не разбирая дороги, прочь от людей, прочь от стражи, которая
не сегодня-завтра набросится на меня сзади и порубит на куски, туда, к
голым вершинам холмов, туда, где я могу остаться один. Какие-то ветви
хлестали меня по лицу, и я выхватил меч и стал рубить все подряд, все, что
вставало мне поперек пути. И вдруг в глазах у меня потемнело. И я очнулся.
Я стоял, тяжело дыша, на вершине какого-то холма. Сердце безумно
колотилось в груди, не хватало воздуха, и ноги дрожали от усталости и
напряжения. А в руке - в руке моей была какая-то алюминиевая трубка, вся
изогнутая и помятая, как будто ей долго-долго колотили по камням. Да так и
было, наверное, ведь в своем безумии, передавшемся мне через века от
безумного правителя Кьерра, я вырвал одну из стоек, что поддерживали тент
у входа во дворец, и крушил ею все подряд на своем пути. Хорошо еще, что я
пришел в себя раньше, чем мне встретился хоть кто-нибудь живой, а не тени
из далекого прошлого. Но я, наверное, наделал шуму: оглядевшись, я увидел,
как со стороны лагеря - отсюда до него было километра полтора, и он теперь
был ярко освещен, как вечером, перед отбоем - в мою сторону едет с
зажженными фарами джип. Собственно, только пляшущий свет его фар и был
различим во тьме под холмом.
Я отбросил в сторону алюминиевую трубку и опустился на землю. Сил для
того, чтобы стоять, у меня больше не было.
Я больше не входил во дворец. Не думаю, чтобы безумие Кьерра снова
вселилось бы в меня - слишком велико было потрясение от первого раза,
слишком сильно изменило оно мой взгляд на жизнь. Но я чувствовал, что и
Вернел, и остальные очень беспокоятся за меня, и не хотел волновать их без
нужды. И мне не нужно было возвращаться в тот зал, чтобы увидеть снова его
- каменная резьба навеки застыла в моей памяти. Правитель Кьерр думал, что
сумел скрыть навеки, потопив в крови, свое горе и свое унижение - но
помимо своей воли собственными руками он сотворил каменные письмена,
которые мое сознание сумело прочесть спустя многие столетия. Лишь потому,
что и сам я был в состоянии, во многом сходным с тем, которое двигало его
руками, когда он покрывал узорами стены своего зала. И сам я тоже способен
был отправить в неведомое будущее столь же страшное послание - я вспомнил
картину, которую писал накануне поездки к Вернелу. Мы с Кьерром оказались
в чем-то очень близки, несмотря на все разделявшее нас время, несмотря на
разницу в нашем воспитании, поведении, в нашем культурном окружении. Мы
оказались близки в чем-то очень глубинном - и потому я смог прочитать его
невольное послание. И потому кто-то еще сможет прочитать и мое послание,
если я его не уничтожу собственными руками.
От одной мысли об этом мне становится не по себе. И не дает мне покоя
страшный вопрос - почему зло, посеянное когда-то, оказывается столь
сильным, что способно преодолеть столетия? Почему постижение и сотворение
добра всегда требует усилий, а зло вырывается на свободу само по себе? И
есть ли у нас надежда устоять против этого зла?
Сергей КАЗМЕНКО
КОММЕНТАРИЙ К ЛЕГЕНДЕ
Попробуйте найти человека, который ничего не слышал бы о джингах.
Попробуйте отыскать хоть кого-то, кто считал бы рассказы о чудесных
свойствах джингов чем-то, кроме красивой легенды.
Подобных легенд ходит великое множество. Большинство из них
действительно представляют собой не что иное, как многократно искаженный
пересказ чьего-то явного вымысла или же, напротив, вполне серьезного и
обоснованного рассказа. В первом случае вымысел дополняется подробностями,
делающими его достоверным для слушателя, а во втором - некими
фантастическими деталями, приводящими к невероятной интерпретации реальных
событий и явлений. Зачастую одно-единственное событие, описание которого
распространяется по нескольким независимым каналам, уже через несколько
десятков лет порождает целый поток легенд, разительно отличных одна от
другой. Но лишь малая доля этих легенд проходит проверку временем и
намертво впечатывается в общечеловеческую культуру. Как показали
классические исследования фольклористов эпохи Второй волны расселения, в
памяти человеческой прочно запечатлеваются лишь те легенды, корни которых
восходят ко вполне реальным событиям и явлениям.
Легенда о джингах поэтому - в силу того, что она входит в
общечеловеческую культуру уже многие тысячи лет, несмотря на все различие
отдельных человеческих культур - имеет право на самое серьезное к ней
отношение.
Хотя как можно относиться серьезно к сказке, которую ты знаешь едва
ли не с самого рождения? Ведь по всей Галактике в любой самой захудалой
сувенирной лавке можно набить полные карманы самыми настоящими, со
стопроцентной гарантией подлинности джингами. А потом хоть до одурения
ощупывать их замысловатые выступы и углубления, вглядываться в глубины
полупрозрачного материала, из которого они сделаны, и, рассматривая
смутные многоцветные тени, пытаться уверить себя, что держишь в руках не
дешевую поделку, сработанную на близлежащей фабрике игрушек, а самую
настоящую чудесную вещь, доставленную по случаю из немыслимых далей, вещь,
наделенную колдунами и провидцами с загадочного Джинга некоей магической
силой.
В общем, годам к восьми нормальный человек легенду о джингах числит
где-то между сказками о Бабе-яге и рассказами о жизни марсиан.
Я, впрочем, нормальным человеком никогда, видимо, не был.
Правда, долгое время я был не в состоянии понять это и считал себя
вполне нормальным. Во всяком случае, нормальным в допустимых пределах. И
мне это неплохо удавалось, если учесть, что первые двадцать восемь лет
жизни я провел в Кандуонне, достаточно широко известном университетском
центре Галактики, учиться в который прилетают из очень отдаленных миров. А
когда видишь вокруг столько разнообразных представителей иных культур,
поневоле перестаешь придавать какое-то значение своим собственным отличиям
от окружающих, воспринимаешь эти отличия как нечто естественное, как
закономерное продолжение той общности, что до сих пор объединяет ставших
столь разными людей в единое, в общем-то, человечество.
И только когда моя первая жена вдруг заявила, что не может больше
жить с сумасшедшим, я раскрыл глаза и понял, что кое в чем она,
несомненно, права.
Хотя не могу сказать, чтобы эта мысль хоть в какой-то степени
облегчила мое тогдашнее существование. Я понял, что не вписываюсь должным
образом в свое окружение, но изменить в себе что-то, чтобы исправить это
положение, был не в состоянии. Хотя и старался изо всех сил. Единственное,
что явилось результатом этих стараний - это обретение способности махнуть
на все рукой, смириться с неудачами и начать жизнь заново.
Что я и сделал.
Правда, если разобраться, то такая способность была лишь
свидетельством, симптомом моей ненормальности. Но это уже тема для другого
