декоратор. Девочки из старших классов открыли, что Кораблев - красивый. Не
красивый, а интересный! Ну что ж! Он и в самом деле был интересный,
особенно когда приходил в новом сером костюме, сухощавый, стройный, курил
из длинного мундштука и, смеясь трогал пальцем усы.
Не знаю, понравился ли наш театр другим педагогам. Николай Антоныч на
каждой премьере сидел в первом ряду и хлопал громче всех. Стало быть,
понравился. Но, кажется он был не очень доволен тем, что теперь в школе на
все лады склонялось имя Кораблева: "Я скажу Иван Палычу", "Меня послал
Иван Павлыч" и т.д. Пожалуй, это было ни к чему - все время рассказывать
Николаю Антонычу о Кораблеве, какой он, оказывается, хороший.
Николай Антоныч с интересом прислушивался, шевелил пальцами, смеялся
и бледнел.
И вдруг произошла катастрофа.
Глава девятая
КОРАБЛЕВ ДЕЛАЕТ ПРЕДЛОЖЕНИЕ.
ПЕДАГОГИЧЕСКИЙ ДОЛГ
Это было воскресенье, и у Татариновых к обеду ждали гостей. Катя
рисовала "Первую встречу испанцев с индейцами" из "Столетия открытий", а
меня Нина Капитоновна мобилизовала на кухню. Она была немного взволнована,
все прислушивалась и говорила мне:
- Ш-ш, звонок.
- Это на улице, Нина Капитоновна.
Но она еще прислушивалась.
В конце концов, она ушла в столовую и прохлопала звонок. Я открыл
двери. Вошел Кораблев - в светлом легком пальто, в светлой шляпе. Таким
нарядным я видел его впервые.
Голос его немного дрогнул, когда он спросил, дома ли Марья
Васильевна. Я сказал: "Да". Но он постоял еще несколько секунд не
раздеваясь. Потом он прошел к Марье Васильевне, а я увидел, что Нина
Капитоновна на цыпочках возвращается из столовой. Почему на цыпочках,
почему с таким взволнованным, таинственных видом?
С этой минуты дело у нас пошло из рук вон плохо. У Нины Капитоновны,
чистившей картошку, нож сам собой стал выпадать из рук. Она выбегала будто
бы за чем-нибудь в столовую и возвращалась с пустыми руками. Каждый раз
она бралась за новую картофелину, и таким образом в корзине лежало теперь
довольно много картошки, очищенной с одного боку. Но я был совсем
озадачен, когда Нина Капитоновна взяла одну из таких картошек, разрезала
на мелкие кусочки и с задумчивым лицом бросила в суп. Да, она была чем-то
занята. Чем же? Очень скоро я это узнал. Нина Капитоновна была не из тех
людей которые умеют хранить секреты.
Сперва она возвращалась молча, лишь делая руками разные загадочные
знаки, которые можно было понять приблизительно так: "Господи, боже ты
мой, что-то будет?"
Потом стала бормотать. Потом вздохнула и заговорила. Новость была
необыкновенная Кораблев пришел делать предложение Марье Васильевне. Что
такое "делать предложение", я, разумеется, знал. Он хотел жениться на ней
и пришел спросить, согласна она или не согласна.
Согласна или не согласна? Если бы меня не было на кухне, Нина
Капитоновна точно так же обсуждала бы этот вопрос со своими кастрюлями и
горшками. Она не могла молчать.
- Говорит - все отдам, всю жизнь, - сообщила она, вернувшись из
столовой в третий или четвертый раз. - Ничего не пожалею.
Я сказал на всякий случай:
- Ну да?
- Ничего не пожалею, - торжественно повторила Нина Капитоновна. - Я
вижу ваше существование. Оно - незавидное, на вас мне тяжело смотреть.
Она принялась было за картошку, но вскоре снова ушла и вернулась с
мокрыми глазами.
- Говорит, что всегда тосковал по семье, - сообщила она. - Я был
одинокий человек, и мне никого не нужно, кроме вас. Я давно делю ваше
горе. В этом роде.
"В этом роде" Нина Капитоновна добавила уже от себя. Минут через
десять она снова ушла и вернулась озадаченная.
- Я устал от этих людей, - сказала она, хлопая глазами. - Мне мешают
работать. Вы знаете, о ком я говорю. Поверьте мне, это человек страшный.
Нина Капитоновна вздохнула и села.
- Нет, не пойдет она за него. Она - удрученная, и он - в годах.
Я не знал, что на это ответить, и на всякий случай снова сказал:
- Ну да?
- Поверьте мне, это человек страшный, - задумчиво повторила Нина
Капитоновна. - Может быть! Господи, помилуй! Может быть!
Я сидел смирно. Обед был отставлен, белые водяные шарики катались по
плите вода, в которой плавала картошка, кипела, кипела...
Старушка снова ушла и на этот раз провела в столовой минут
пятнадцать. Вернувшись, она зажмурилась и всплеснула руками.
- Не пошла, - объявила она. - Отказала. Господи, помилуй! Такой
мужчина!
Кажется она и сама хорошенько не знала, радоваться или огорчаться,
что Марья Васильевна отказала Кораблеву.
Я сказал:
- Жалко.
Нина Капитоновна посмотрела на меня с изумлением.
- Чего же, могла и выйти, - добавил я. - Еще молодая.
- Полно врать... - сердито начала было Нина Капитоновна.
Вдруг она стала степенная, важная, поплыла из кухни и встретила
Кораблева в передней он был очень бледен. Марья Васильевна стояла в дверях
и молча смотрела, как он одевался. По глазам было видно, что она недавно
перестала плакать.
- Бедный, бедный! - как бы про себя сказала Нина Капитоновна.
Кораблев поцеловал ей руку, а она его в лоб, - для этого ей пришлось
встать на цыпочки, а ему - наклониться.
- Иван Павлович, вы - мой друг и наш друг, - сказала Нина Капитоновна
степенно. - И должны знать, что вы у нас всегда как в родном доме. И Маше
вы - первый друг, я знаю. И она это знает.
Кораблев молча поклонился, Мне было очень жаль его. Я просто не мог
понять, почему Марья Васильевна ему отказала. На мой взгляд, это была
подходящая пара.
Должно быть, старушка ожидала, что Марья Васильевна позовет ее и все
расскажет - как Кораблев делал предложение и как она ему отказала. Но
Марья Васильевна не позвала ее. Наоборот, она заперлась в своей комнате на
ключ, и слышно было, как она там расхаживает из угла в угол.
Катя кончила "Первую встречу испанцев с индейцами" и хотела ей
показать, но она сказала из-за двери: "Потом, доченька", и не открыла.
Вообще в доме стало как-то скучно с тех пор, как ушел Кораблев, а
потом и еще скучнее, когда пришел веселый Николай Антоныч и объявил, что к
обеду будут не трое, как он рассчитывал, а шесть человек гостей.
Хочешь - не хочешь, а Нине Капитоновне пришлось серьезно браться за
дело. Даже Катя была приглашена - стаканом вырезать для колдунов кружочки
из теста. Она принялась очень энергично, раскраснелась, вся перемазалась
мукой - нос и волосы, но скоро ей надоело, и она решила вырезать не
стаканом, а старой чернильницей, чтобы получились не кружочки, а
звездочки.
- Бабушка, для красоты, - умоляюще сказала она Нине Капитоновне.
Потом она сваляла звездочки и объявила, что будет печь свой пирог,
отдельно. Словом, от нее было мало толку.
Шесть человек гостей! Кто же? Я смотрел из кухни и считал.
Первым пришел заведующий учебной частью Ружичек, по прозвищу
Благородный Фаддей. Не знаю, откуда взялось это прозвище: всем хорошо было
известно, какой он благородный! За ним явился толстый, лысый, с длинной
смешной головой учитель Лихо. За ним еще кто-то, все педагоги. Потом
пришла немка, она же француженка - преподавала немецкий и французский.
Пришла наша Серафима с часиками на груди, и последним неожиданно приперся
Возчиков из восьмого класса. Этот Возчиков был типичный "лядовец". Он
чисто одевался, даже носил ремень с пряжкой МРУЛ, то есть Московское
Реальное Училище Лядова", и был представителем старших классов в школьном
совете.
Вообще здесь был почти весь школьный совет. Это было довольно странно
- пригласить почти весь школьный совет к обеду.
Я сидел в кухне и слушал, о чем они говорят. Двери были открыты.
Сперва Лихо сказал о "продуктах питания", о том, что теперь будут новые
деньги. Сегодня фунт масла стоит четырнадцать миллионов, а завтра -
двадцать копеек, как в довоенное время. Сегодня дворнику дают десять
миллионов, а завтра десять Копеек, "и он еще будет кланяться и
благодарить".
- А я-то, дура, только что скатерть продала за двести тридцать
миллионов, - вздохнув, сказала Серафима Петровна.
Потом заговорили о Кораблеве. Вот тебе на! Оказывается, он подлизался
к советской власти. Он из кожи лезет вон, чтобы "сделать карьеру". Усы он
красит. Эту крайне вредную затею с театром он провел только для того,
чтобы "завоевать популярность". Он был женат и свел жену в могилу. На
заседаниях он проливает, оказывается, "крокодиловы слезы".
Я не знал, что такое "крокодиловы слезы", но при этих словах мне
представился Кораблев, выходящий из комнаты Марьи Васильевны, бледный, с
повисшими, точно приклеенными усами, и я сразу понял, что они все врут. И
насчет театра, и насчет жены, и насчет "крокодиловых слез", что бы это ни
означало. Они - его враги, те самые, о которых он еще сегодня говорил
Марье Васильевне: "Я устал от этих людей. Мне мешают работать".
До "крокодиловых слез" - это еще был разговор. Но вот я услышал голос
Николая Антоныча и понял, что это не разговор, а заговор. Они хотели
прогнать Кораблева из школы.
Николай Антоныч начал издалека:
- Педагогика в числе внешних воспитательных факторов всегда
предусматривала искусство...
Потом он перешел к Кораблеву и, прежде всего "отдал должное его
дарованиям". Оказывается, нам нет никакого дела до "причин гибели его
покойной жены". Нас интересует лишь "мера и степень его воздействия на
детей". Нас волнует вредное направление, на которое Иван Павлыч толкает
школу, и только поэтому мы должны поступить так, как нам подсказывает
педагогический долг - "долг лояльных советских граждан".
Нина Капитоновна загремела пустыми тарелками, и я не расслышал, что
именно подсказывает Николаю Антонычу его педагогический долг. Но когда
Нина Капитоновна потащила в столовую второе, я из общего разговора понял,
что они хотят сделать.
Во-первых, на ближайшем заседании школьного совета Кораблеву будет
предложено "ограничиться преподаванием географии в пределах программы".
Во-вторых, его деятельность будет оценена как "вульгаризация идеи
трудового воспитания". В-третьих, школьный театр будет закрыт. В-четвертых
и в-пятых еще что-то. Кораблев, конечно, обидится и уйдет. Как сказал
Благородный Фаддей - "скатертью дорога".
Да, это был подлый план, и я удивлялся, что Нина Капитоновна не
вмешивалась, терпела. Но вскоре я понял, в чем дело. Приблизительно со
второго блюдя она стала жалеть, что Марья Васильевна отказала Кораблеву.
Больше она ни о чем не думала, ничего не слышала. Она что-то бормотала,
пожимала плечами и один раз даже сказала громко:
- Вот как! Что теперь мать?
Должно быть, обижалась, что Марья Васильевна не посоветовалась с ней,
прежде чем отказать Кораблеву...
Гости разошлись, а я все не мог решить - что делать?
Это было дьявольски неудачно, что именно в этот день Кораблев пришел
со своим предложением. Сидел бы лучше дома. Тогда я мог бы рассказать
Марье Васильевне все, что услышал. А теперь неудобно, даже невозможно: она
не вышла к обеду, заперлась и никого не пускала. Катя засела за уроки.
Нина Капитоновна вдруг объявила, что с ног падает - хочет спать, сейчас же
легла и заснула. Я вздохнул, простился и пошел домой.
Глава десятая
"ОТВЕТ С ОТКАЗОМ"
Дежурный по детдому, хромой Яфет, уже дважды приходил смотреть, спим
мы или бузим, все ли легли.
Ночная лампочка зажглась в коридоре. У Вальки Жукова веки вздрагивали
