И завершила импровизацию Доктор З. мгновенным переводом на язык
Эль-Лаллора.
Все царства мира - за стакан вина!
Пусть я умру - явись передо мною!
Чтоб столько королевских трупов
За ту же и оплакивали цену!
И большим глотком выпила мензурку до дна.
Я и раньше слышал, как она пользуется таким попурри. Они звучат
замечательно, если их хорошо декламировать, а у нее был зычный, хорошо
поставленный голос, который можно было услышать в любом конце любого зала.
- Кто такая Аннабель-Ли? - спросила Линни шепотом.
Увлеченный спектаклем, я чуть не ответил ей, но во-время спохватился.
- Я не имею права говорить об этом. Это тайная часть наших верований.
- Так обычно ведут себя антропологи.
Она больше не задавала вопросов, а просто наблюдала, как Доктор З.
опустилась в гамак, передав мензурку Эн-Джимнбо. Она улеглась на подушках.
Мы разорили все постели на корабле, каждый отдал свои подушки и, кроме
того, мы надули еще двадцать штук из запасов плавсредств. Выглядела
постель странно и не очень уютно, но это недолго беспокоило Доктора З.
Морфий действует быстро, дыхание сразу замедляется, вскоре появляются и
другие важные признаки...
- Сынок, я развозил колонистов по звездным системам в большем
количестве, чем у тебя волос на голове. Не учи меня тому, что я знаю.
Расскажи о том, чего не знаю.
- Прошу прощения, сэр.
Когда Доктор З. начала терять сознание, она жестом подозвала меня и
сказала по-английски:
- Устрой мне роскошные проводы, Аарон. И помни, не будь романтиком.
Хороший антрополог наблюдает, изучает, познает. Он не превращается в
туземца - без особых причин.
Потом добавила на языке эль-лаллорцев:
- Ты заставишь их помнить меня? - и закрыла глаза.
Я стал на колени около нее, мы именно так договорились раньше. Я даже
пробормотал:
- Да, Доктор З.
Позади себя я услышал, как Линни тихо произнесла:
- Пусть смерть твоя будет скорой.
Б'оремос повторил эти слова.
Именно в этот момент Доктор З. "умерла".
Эн-Джимнбо нагнулся, взял ее запястье и попытался сосчитать слабый
пульс, а затем объявил, что она умерла. Мы все начали рыдать, выть, по
крайней мере, все антропологи. Хопфнер и его троица вели себя скованно и
выглядели, по-моему, неубедительно. Они выли, падали на колени, по крайней
мере, Кларк и двое стражей помоложе упали на колени. Хопфнер стоял по
стойке смирно и конвульсивно двигал челюстью, как будто он испытывал
большой эмоциональный стресс.
Но, конечно, ни один из нас не плакал.
Б'оремос положил руку на лоб Доктора З., и постарался как можно
незаметнее скользнуть пальцами под ее носом, но он не почувствовал
дыхания. Линни положила ладонь на широкую грудь Доктора З., но если там и
продолжалось дыхание, оно было, конечно, неглубоким, его нельзя было
заметить.
Я встал.
- Мы не раздеваем наших покойников и не выставляем их на столбах для
хищных птиц, - сказал я сдавленным как бы от горя голосом. - Хотя мы,
конечно, оставим тело Доктора З. здесь, чтобы ваши люди могли посмотреть
на нее прежде, чем мы заберем ее на корабль и поместим для обозрения в
прозрачный ящик. - Я сделал глубокий вдох. Эта часть беспокоила нас,
потому что ее надо было поместить в отсек долгого сна не позднее, чем
через семьдесят два часа. - Одного-двух дней вам хватит?
- Одного дня, - сказал Б'оремос. - Этого хватит, чтобы весь двор
пришел посмотреть на нее.
Я вздохнул свободно.
- Как угодно. - И поклонился. Удивительно, что я ему поверил. Я был
уверен, что он и все придворные хотели отдать дань уважения нашей умершей
Королеве и никому из них не пришло в голову, что мы их обманули. Хотя
принцы были склонны к интригам, такие штучки землян были за пределами их
воображения, или, по крайней мере, я так думал. Что говорит Королева - то
правда, а Доктор З. была - в глазах Б'оремоса - нашей Королевой. И все же,
как сказал Хопфнер, мы не хотели излишне рисковать.
Доктор З. пролежала в таком состоянии весь день, Хопфнер стоял по
стойке смирно у ее изголовья, Кларк - у ног, и еще по одному стражу с
каждой стороны. Как только прекращался поток плакальщиков, Хопфнер начинал
жаловаться мне.
- Они оказывают ей большую честь, - отвечал я. - Обычно мертвое тело
выставляют на погребальных столбах для птиц. Только на королев смотрят и
плачут по ним.
Это успокоило его.
Эн-Джимнбо часто становился на колени около Доктора З., как будто
плача над ней. На самом деле он проверял жизненно важные признаки. Любое
изменение означало бы резкое ухудшение в ее долгом сне. Тогда был бы
приведен в исполнение план Б, или, как накануне ночью выразилась Доктор
З., "это означало бы, что меня надо в пожарном порядке убирать отсюда. Я
не отношусь к отряду мучеников. Просто играю роль по мотивам волшебной
сказки".
Когда стали опускаться последние лучи эль-лаллорийского солнца и
серые пальцы ночи протянулись к нашей лужайке, появилась сама Королева, в
сопровождении Линни и жрицы с шаром и крестом в руках.
Королева рыдала, произнося слова, которыми начинается строфа из
Королевского Оплакивания:
- Королева скончалась. Пусть хлынут слезы.
Потом она направилась в Зал Плача, сделав нам знак следовать за ней.
Мы оставили Хопфнера, Кларка и Эн-Джимнбо охранять З. Я объяснил это
небольшое отступление от их церемонии в выражениях средневекового понятия
о бдении (Аналоги, аналоги - звучали у меня в мозгу слова Доктора З.) и,
хотя Б'оремосу это показалось странным, все было похоже на правду. Он не
настаивал, чтобы эти трое покинули ее, но оставил с ними одного из своих
слуг, Мар-Кешана, в знак глубокого уважения.
Зал был освещен факелами, пламя которых тянулось к отверстию в крыше.
Хотя плакальщицы вышагивали медленно, под удары больших погребальных
барабанов, на стенах плясали сумасшедшие тени, создавая безумную пародию
на печальную процессию. Похоже было, что ирония этого беспокоила только
меня.
Эль-лаллорийцы были как будто по-настоящему тронуты смертью Доктора
З., хотя они были знакомы с ней всего один день. Мы, небесные
путешественники, вели себя скорее, как туристы, чем скорбящие друзья. Я
только надеялся, что Королева и ее свита примут нашу неуклюжесть за
традиционное проявление горя.
Линни взобралась на сцену, за ней - Б'оремос. Они начали произносить
и петь долгие душераздирающие погребальные гимны и звучные стихи,
сопровождая их сериями невероятно мелких шажков. Это было оплакиванием
Королевы.
Когда Линни декламировала третью длинную поэму за эту ночь, а толпы
плакальщиц стояли, уставившись на сцену с восхищенными взглядами,
обнявшись за плечи и раскачиваясь в такт ее словам, в тот момент я начал
понимать, какой она по-настоящему великий артист. Потому что по мере того,
как я слушал натренированным за годы обучения профессиональным ухом, я
понимал, что она вплела в стихи те немногие детали из жизни Доктора З.,
которые ей удалось собрать, добавив наблюдения физического характера,
поразившие меня. И все это она проделывала в потоке речи, в строгих рамках
ритмического рисунка - сложного, формализованного, контрапунктического - и
в рамках развернутой метафоры скорби. Это было выступление мастера.
Стоявшая рядом со мной Королева откровенно рыдала, коротко и страстно
всхлипывая. Она прикоснулась к моей руке и ее пальцы как будто огнем
прожгли мою кожу.
- Она мне нравилась, - сказала она. - И я бы хотела узнать ее лучше.
Проглотив сразу возникший ответ: "Тогда зачем вы заставили ее
умереть?", я вместо этого сказал:
- Она уже выросла от вашей дружбы. Если бы она знала вас дольше, она
выросла бы еще больше. - Какой-то чертенок во мне добавил голосом Доктора
З.: "Хотя кое-кто мог бы сказать, что она уже достаточно выросла".
- Что ты сказал, А'арон, на этом своем грубом языке? - спросила
Королева, и я с ужасом понял, что последнюю фразу я произнес по-английски
вслух.
- Я сказал... да возрастет она в Свете, - опять подумав, что слово
"свет" меньше всего подходило к Доктору З.
- Так вы тоже знаете о Свете, - сказала Королева. - Мы должны
обсудить это. Приходи сейчас в мою комнату, чтобы продолжить разговор. -
Ее рука горела на моей.
- У нас в обычае скорбеть рядом с телом оплакиваемого, - сказал я,
объясняя "бдение".
Она посмотрела на меня своими загадочными глазами и ушла в вихре
теней, а за ней быстро последовали ее слуги.
Мне кажется, я смог перевести дыхание только, когда она ушла. Огонь
ее руки еще долго горел на моей после ее ухода.
Когда Королева ушла, ритуал оплакивания стал постепенно сворачиваться
и Лини наконец сошла со сцены. Медленно шагая в такт ударам барабанов, она
подошла ко мне.
- Человек-Без-Слез, - сказала она, - я буду плакать за тебя и твоих
друзей не потому, что так приказала Королева, а потому, что я чувствую,
что бы ты ни говорил Королеве, ты не скорбишь по-настоящему, может быть,
не умеешь скорбеть.
- Может быть, я не знаю как, Лина-Лания, - сказал я.
- Может быть, незачем, - ответила она.
На миг я остолбенел, подумав, не разгадала ли она нашу шараду. Потом
я решил, что она метафорически говорила о нашей жизни вообще, так, как она
ее понимала.
- Когда нет ни плукенны, ни ладанны, а только промежуточное
состояние... - начала она.
- Любовь - не промежуточное состояние, она лучше, чем и то, и другое.
- В это я не верю.
- Может быть, ты не умеешь.
- Может быть, незачем.
Это не был спор, это была перекличка, и сердце мое билось с ее в
одном ритме. Глаза у нас блестели и в Зале, погружающемся в темноту,
казалось, светились.
Как раз в это время к нам присоединился Б'оремос.
- Так заканчивается первая ночь оплакивания, - сказал он. - Теперь мы
должны попировать, надо съесть ту порцию, которая обычно достается нашей
Королеве.
Я улыбнулся.
- Тогда нам придется съесть очень много.
Линни выглядела шокированной, но Б'оремос стукнул меня ладонью по
спине и, хотя он не смеялся, я думаю, он был близок к этому.
- Пойдем в мои апартаменты. Там будет много хорошей еды. Мар-Кешан
все давно приготовил. Седовласая тоже пойдет с нами.
- Седовласая?
- Лина-Лания, Седая Странница. Мы ее зовем так.
- Седовласая. - Я перекатывал слово во рту, мне не очень нравился
заключенный в нем смысл.
Линни заметила мои колебания.
- Какое имя ты предпочитаешь?
- Линни. Оно напоминает мне о линнет, маленькой певчей птичке Земли,
моего мира.
- А какого цвета эта птичка? - спросила она.
Я улыбнулся. - Есть одна разновидность, называется серая линнет, -
сказал я.
- Вот видишь, - сказала она. - Слова двух миров не могут лгать.
Называй меня, как хочешь.
- Линни, - сказал я. - Я оставлю Седовласую во рту Б'оремоса. Потому
что в нашем мире это мрачный цвет, вылинявший, печальный, без блеска. Тебе
он не подходит.
- Ты на самом деле еще не знаешь, что мне подходит, Человек-Без-Слез,
- сказала Линни. - Я чувствую в тебе сомнения. Удивление и сдержанность.
Еще не спета песня.
Б'оремос вклинился между нами. Взяв меня за правую руку, он потащил
меня из Зала Плача во дворец через мощеные улицы, а затем через лабиринт
переходов к его комнатам. Линни шла следом.
- А Королева знала, что ты пошел с ним вместо того, чтобы вернуться
на корабль для бдения?
- Я этого не знал и, должен сознаться, и не подумал об этом. Я сказал
