Я не позволю! Я Королевский Глашатай! Я буду жаловаться! Я! Я! Я!
-- А между прочим, я ничего не говорила про удава, -- сказала мартышка,
продолжая качаться на хвосте.
-- Нет, говорила! -- закричал Находчивый. -- Это безобразие! Это
издевательство над Королевским Глашатаем! Ты тренируешься над Нейтральной
Тропой! Я этого так не оставлю!
А в самом деле, над Нейтральной Тропой тренироваться не положено и
вообще лучше с ним не связываться, подумала мартышка. Отменив обещанный
плевок, она молча полезла вверх, а Находчивый пошел дальше, возмущенно
жестикулируя ушами и что-то бормоча.
-- Ну что, плюнула? -- спросила мартышка-дочка, когда мать долезла до
верхней ветки и уселась рядом с дочкой.
-- Еще как! -- ответила та.
-- А он что? -- спросила дочка.
-- А что он? Утерся и пошел.
-- Мама, -- сказала мартышка-дочка, -- а чо, если я сбегаю, предупрежу
Задумавшегося...
-- Не стоит вмешиваться, -- ответила мартышка-мама и добавила: -- Да,
пожалуй, уже поздно...
-- А вдруг успею! -- воскликнула мартышка-дочка. -- У меня ведь очень
быстрый горизонтальный прыжок...
-- Нет, и все! -- сказала мартышка-мама более строгим голосом. -- Ты
еще маленькая, чтобы вмешиваться в такие дела.
-- Мамочка, мамочка! Прошу тебя! Я побегу! Я полечу! Я успею! --
умоляла мартышка-дочка свою мать.
-- Нет! -- еще строже и непреклонней отвечала мать. -- Ты еще многого
не понимаешь... Мне тоже жалко Задумавшегося... Его учение и для нас
представляет интерес... Но он слишком далеко заходит... Слишком...
-- А мне его так жалко, -- теперь поняв, что мать никуда ее не пустит,
разрыдалась мартышка-дочка, -- он вот сидит и думает, а его уже предали.
-- Что делать, -- вздохнула мартышка-мама и, посадив дочку к себе на
колени, стала гладить ее по голове, -- туземцы говорят, что наука -- это
такое божество, которое требует жертв... Если кролики перестанут пастись в
огородах туземцев, может, встанет вопрос, что и мы должны оставить кукурузу
туземцев... Задумавшийся слишком далеко заходит...
-- Но ведь, мама, ты сама говорила, что туземцы от нас произошли, --
напомнила дочка, постепенно успокаиваясь, и потерлась головой о подбородок
матери. Так она напоминала матери, чтобы та поискала у нее в голове блох.
-- Во-первых, это не я так говорю, это они так говорят, -- сказала
мартышка-мама и, щелкая ногтями, стала рыться у нее в голове, -- а
во-вторых, когда дело касается кукурузы, они, забывая о нашем родстве,
травят нас собаками и ставят свои капканы, омерзительные, как пасть
крокодила... Ну что, может, еще раз попробуем вертикальный?
-- Только не сегодня, -- грустно отвечала мартышка-дочка, -- я слишком
наволновалась...
-- Тогда пошли домой, -- сказала мартышка-мама, -- расскажем нашим все,
что мы видели и слышали... Интересно, чем это все кончится...
-- Пошли, -- уныло согласилась дочка, и они, перепрыгнув на магнолию,
исчезли в глянцевой листве магнолиевой рощи.
А между тем Находчивый уже прошел почтя всю Нейтральную Тропу и
выбрался на небольшой луг, расположенный недалеко от первых кроличьих
поселений. Всю дорогу он думал о случившемся и теперь почти успокоился и
забыл про мартышек.
Во-первых, думал он, может, удав полз к реке по своим собственным
надобностям. Во-вторых, может, Задумавшийся прав, и удав не сможет его
обработать, а в-третьих, вон какие тучи идут с юга. С минуты на минуту
начнется гроза, и Задумавшийся не станет в грозу сидеть на открытом холмике.
И чем больше он находил шансов для Задумавшегося, тем бодрей он становился.
И вот на этом лугу у первых кроличьих поселений он вдруг встретил жену
Задумавшегося.
-- Ты что тут делаешь? -- спросил он у нее после первых приветствий.
-- Да вот клеверок на зиму заготовляю, -- ответила она, вздохнув. --
Мой-то все думает...
-- Ты же пособие от Короля имеешь, -- удивился Находчивый.
-- Две морковины на шесть ртов? -- сказала крольчиха, подняв голову. --
Нет, я благодарна Королю, но все-таки приходится крутиться...
-- Должно быть, будет гроза, -- задумчиво сказал Находчивый и посмотрел
на небо. В самом деле, очень черные, очень обнадеживающие тучи ползли с юга.
-- Так я ведь тут рядом живу, -- сказала крольчиха, мельком взглянув на
небо.
-- Послушай, а твой, если его застанет гроза, домой приходит? -- вдруг
спросил Находчивый.
Тут жена Задумавшегося решила, что Находчивый намекает. Когда-то в
молодости они оба были в нее влюблены, но она тогда по молодости выбрала
Задумавшегося, о чем теперь очень сожалела.
-- Ну, что ты, -- сказала она и махнула лапой, -- да он там сидит с
утра до ночи и думает. Да его днем палкой домой не загонишь...
-- Нет, в самом деле, -- спросил Находчивый, -- там же открытый
холмик... Что ж, он будет целый день мокнуть?
-- Но я же лучше знаю, -- отвечала крольчиха, заглядывая в глаза
Находчивому. -- Так что заходи, угощу, чем Бог послал...
-- Нет, спасибо, -- сказал Находчивый, наконец поняв ее намек, но
решив, что это уже будет слишком, -- мне отчитаться надо перед Королем...
-- Да, -- вздохнула крольчиха, -- ты теперь вон какая шишка... Куда
тебе к нам...
-- А-а-а, -- махнул лапой Находчивый, -- ничего особенного... Ну,
допущен, ну, можно вдосталь поесть, попить... Да не в этом, оказывается,
счастье...
-- Все вы так говорите, -- снова вздохнула жена Задумавшегося, -- а у
меня от клевера оскомина... Мой-то дурак тоже мог бы, да не захотел.
-- Ну ладно, до свидания, -- сказал Находчивый и двинулся дальше,
чувствуя, что настроение у него делается все хуже и хуже.
-- До свидания, -- отвечала крольчиха и снова начала косить резцами
клевер. -- А то, если надумаешь, заходи... Худо-бедно... Чем Бог послал...
Находчивый как-то неопределенно кивнул и пошел через луг, срезая его
так, чтобы выйти поближе к Королевской Лужайке.
Задумавшийся сидел на своем зеленом холмике возле реки. Налево от него
расстилались пампасы, а направо был хорошо виден широкий Лягушачий Брод.
Печальными и вместе с тем проницательными глазами следил Задумавшийся за
окружающей жизнью. А точнее сказать, проницательными и именно потому
печальными глазами следил Задумавшийся за окружающей жизнью.
Вот комар зазевался и слишком низко пролетел над Лягушачьим Бродом, и
его схватила лягушка. А там лягушка зазевалась, и ее копьем клюва пронзила
цапля. А там цапля, завистливо глядя на другую цаплю, глотающую лягушку,
зазевалась, и ее в свою ужасную пасть затолкал крокодил. А там туземцы
сумели поймать в сетку зазевавшегося крокодила, после чего, разрубив его на
аппетитные (как им казалось) куски, погрузили в лодку и переправились на тот
берег. Но не успели они доплыть до своей деревни, как одного из них, слишком
низко наклонившегося над водой, сумел выхватить из лодки другой крокодил.
-- И это они называют жизнью, -- сказал Задумавшийся, кивая сидящему
рядом с ним Возжаждавшему.
-- Учитель, -- ответил Возжаждавший, -- все-таки мне кажется, если бы
ты в тот раз обещал кроликам сохранить воровство, мы бы выиграли дело. Ты
был так близок к победе. Неужели нельзя было один раз солгать ради нашей
прекрасной цели?
-- Нет, -- ответил Задумавшийся, -- я об этом много раз думал. Именно
потому, что живая жизнь все время движется и меняется, нам нужен ориентир
алмазной прочности, а это и есть правда. Она может быть неполной, но она не
может быть искаженной сознательно даже ради самой высокой цели. Иначе все
развалится... Мореплаватель не может ориентироваться по падающим звездам...
-- Но ведь победа была так близка, Учитель, -- напомнил Возжаждавший
тот великий день, когда кролики чуть не скинули Короля.
-- И все-таки нельзя, -- повторил Задумавшийся, -- ведь если мы победим
большую несправедливость по отношению к кроликам, у нас появится возможность
избавиться от малой несправедливости по отношению к чужим огородам. Кроме
этого, откроются и другие малые несправедливости в жизни кроликов, в том
числе и новые. Например, кролики могут загордиться, объявить, что они
избавили джунгли от страха перед удавами, что они теперь высшие существа...
Мало ли что... И запомни, как только мы освободимся от этой великой
несправедливости, для рядового кролика она мгновенно забудется, исчезнет. И
любая из новых мелких неприятностей мгновенно займет те душевные силы,
которые отнимал смертельный страх кроликов перед удавами. Такова жизнь,
таков закон обновления тревоги, закон самосохранения жизни.
-- Но ведь сейчас получается еще хуже, -- возразил Возжаждавший,
чувствуя, что Задумавшийся слишком далеко отходит, -- кролики остались верны
Королю.
-- Пока -- да. Сознание кроликов развращено великой подлостью удавов. К
этой великой подлости они приспособили свои маленькие подлости, в том числе
и подлость подворовывания плодов с туземных огородов. Расшатывать это
сознание -- вот наша нелегкая задача.
-- Но где уверенность, Учитель? -- спросил Возжаждавший. -- А если все
так и останется?
-- Есть нечто более высокое, чем уверенность, -- надежда, -- отвечал
Задумавшийся. -- Вчера я здесь сидел один, а сегодня сюда пришел ты, хотя
это невыгодно и опасно.
-- Ну, хорошо, -- снова возразил Возжаждавший, -- не надо было лгать.
Но мог же ты промолчать про эти проклятые огороды туземцев? Мы бы сначала
скинули Короля, а потом получили бы самые удобные возможности расшатывать
сознание.
-- Нет, нет и нет, -- повторил Задумавшийся, -- я об этом много думал.
Дела всех освободителей гибли из-за этого. Каждый из них, увлеченный своей
благородной задачей, невольно рассматривает ее как окончательную победу над
мировым злом. Но, как я уже говорил, когда исчезнет то, что зло сейчас,
мгновенно наступит то, что зло -- завтра. Этого не понимали все немудрые
освободители и потому, добившись победы, впадали в маразм непонимания
окружающей жизни.
-- А мудрые освободители? -- спросил Возжаждавший.
-- А мудрые освободители, -- усмехнулся Задумавшийся, -- до победы не
доживали... Почему немудрые, победив, впадали в маразм? -- продолжал
Задумавшийся. -- Не понимая закона обновления тревоги, они воспринимали
забвение освобожденными от того зла, от которого они с его помощью
освободились, как чудовищную неблагодарность. Поэтому они искусственно
заставляли освобожденных, склонных забывать о своем освобождении, справлять
праздники освобождения. В конечном итоге освобожденные и освободители
проникались тайной взаимностью. Освободители, думая, что они сделали своих
соплеменников счастливыми, но те по глупости этого не могут осознать,
старались день и ночь вдалбливать в них это сознание. Освобожденные, зная,
что освобождение не сделало их счастливыми, злились на освободителей за то,
что они обещали их сделать счастливыми, но не только не сделали, но еще и
заставляют признавать то, чего они не чувствуют, а именно -- счастье
освобождения. Потерявшие идеал начинают идеализировать победу. Победа из
средства достижения истины превращается в самую истину. Запомни: там, где
много говорят о победах, -- или забыли истину, или прячутся от нее. Вспомни,
как любят удавы говорить о своих ежедневных победах над кроликами, и
вспомни, как наш лицемерный Король каждое случайное снижение количества
проглоченных кроликов удавами объявляет очередной победой кроликов, а каждое
повышение количества проглоченных кроликов -- временным успехом удавов.
-- Вот бы мы его и скинули тогда, -- бил в одну точку Возжаждавший, --
