очень ярко освещенному вычурными хрустально-бронзовыми бра, Воронцов
толкнул первую попавшуюся дверь.
За ней оказался небольшой холл с глубокими креслами, медными
пепельницами на гибких подставках, видеокомбайном "Сони" в углу и копией
(а возможно, и оригиналом) "Бульвара Капуцинов в Париже" на левой стене.
Четыре ступеньки вели в уютный бар. Обтянутые коричневой кожей стены
и стойка, сотни всевозможных бутылок на подсвеченных снизу зеркальных
полках, четыре двухместных столика и глубокий эркер с абстрактной
металлической скульптурой посередине.
Что-то в таком роде Воронцов и рассчитывал увидеть. Исходя из своего
настроения и внутренней потребности. Так что удивлен не был. Вот если бы,
открыв дверь, он попал на заседание парткома родного пароходства, тогда
да...
За стеклами эркера было уже совсем темно. Как-то неожиданно наступила
ночь. Ему казалось, что встреча с Наташей продолжалась не так уж долго, а
оказывается - полный световой день. Впрочем, он ведь не знает
географическую широту Замка и, соответственно, продолжительность дня. Но,
судя по ощущению своих довольно точных биологических часов, он решил, что
сейчас должно быть около семнадцати по времени Москвы. Проверить
правильность своего предположения Воронцов не мог, его кварцевый "Дельфин"
со вчерашнего дня показывал, по образному выражению старых штурманов, день
рождения бабушки.
Он заказал себе рыбно-моллюсковый ужин, взял со стойки бутылку сухого
"Сент Эмильона" и, возвращаясь к столу, поплотнее закрыл входную дверь.
Так спокойнее. Бесконечное пространство прилегающих коридоров, пустых и
тихих, вселяло томительное чувство дискомфорта.
Приступая к разделыванию омара, по приобретенной на ночных вахтах
привычке думать вслух Воронцов вполголоса сказал:
- Надо что-то делать... - Тотчас вспомнил, что его наверняка слушают,
и закончил фразу наскоро придуманной бессмыслицей: - Недоваренные
ракообразные опасны для здоровья...
Тишину нарушил резкий звук гонга. Подняв глаза, Дмитрий увидел
вспыхивающее над окном выдачи блюд алое табло: "Приносим извинения. Замена
произведена!" Он не ожидал, что его слова будут восприняты столь
буквально.
Новый омар был раза в полтора больше и наверняка соответствовал самым
строгим санитарным и кулинарным нормам.
Доужинал Воронцов с аппетитом, не торопясь, под негромкую музыку
камерного квартета.
Изображая безмятежное состояние духа, перешел в холл, вставил в
приемник видеомагнитофона кассету с названием позабористее, погрузился в
пухлые подушки кресла и, сибаритствуя, закурил любезно приготовленную для
него невидимыми лакеями десятидюймовую бразильскую сигарету.
Но мозг его работал с бесстрастной четкостью. Время эмоций на сегодня
прошло.
Следовало представить все возможные повороты сюжета, которые
подготовят ему пришельцы, определить тональность предстоящей с Наташей
беседы, заготовить два-три изящных парадокса, которые в трудный момент
позволят выиграть время и перехватить инициативу. Проигрывать он не
собирался.
Вполне прилично выспавшись за бесконечно длинную ночь в уже обжитом и
ставшем привычном номере, Воронцов встретил утро на балконе. Не будь он
моряком, перевидавшим всякое, картина здешнего рассвета могла бы вывести
его из душевного равновесия.
Слоистые сизо-серые тучи почти касались маслянистых, будто застывших
волн. Неподвижный мглистый воздух гасил любые звуки. Близкие кроны
деревьев казались аппликациями, наклеенными на театральный задних.
Постепенно сиреневая мгла посветлела, подошвы туч подкрасились
розовым, четче стала граница, разделяющая море и небо. Где-то там, за
тучами, наверное, уже поднималось солнце, но здесь по-прежнему держалась
полутьма, словно в кубрике, освещенном лишь синей лампочкой над входом.
Но солнце поднималось все выше, и ярче становился багряный отблеск на
тучах. Казалось, вот-вот лучи прервутся наружу, однако их хватило лишь на
то, чтобы последним усилием высветить над горизонтом мрачно-торжественную,
густо-красную полосу, а потом она померкла, и все вокруг залил
светло-пепельный мертвый свет.
Тучи глухо сомкнулись, и по листьям деревьев, по траве, по
выскобленному, как палуба парусника, настилу балкона зашуршал неизбежный
дождь.
- Вешаться хорошо в такое утро, - со знанием дела сказал Дмитрий.
Перед новой встречей с Наташей в груди ощущался неприятный холодок.
Примерно как в день выхода на боевое траление. Привычно, но
непредсказуемо.
Чтобы взбодриться и обрести подобающую уверенность, Воронцов,
прихватив взятый вчера в той же лавке - взамен забытого в кабинете
револьвера - короткий винчестер, вышел на берег моря и долго стрелял по
голышам на пляже, убеждаясь, что рука тверда и глаз верен.
Расстреляв две пачки патронов, распугав чаек на берегу и ворон на
стенах Замка, Дмитрий почувствовал, что готов к предстоящей борьбе умов.
Тогда он разделся и вошел в обжигающе холодную воду, соленую, как
Индийский океан на экваторе.
4
...На этот раз Наташа появилась в строгом темно-синем костюме,
по-иному причесанная, к встреча сразу приобрела суховатую официальность,
будто и не было вчерашней взаимной растерянности и плохо скрываемого
волнения в ее голосе.
"Подрегулировали эмоциональный блок, - подумал Воронцов. - Тем лучше
для меня, только неясно, какой они с этого планируют иметь выигрыш".
- На первый твой вопрос я отвечу сразу, - сказала Наташа после
нескольких протокольных фраз. - А на второй - несколько позже.
- Как знаешь, - согласился Дмитрий, подвинув кресло к самому экрану.
Теперь их разделяло не более полутора метров. И он мог наблюдать за
тончайшими нюансами ее мимики и выражения глаз.
- Тогда слушай. Содержание Книги одинаково важно и для них, и для
нас. В ней - полный рабочий дневник экспедиции. Что это такое - сам
понимаешь.
- Еще бы, - кивнул Воронцов. - Вроде вахтенного журнала. Понимаю и
сочувствую, но не более того...
- Подожди. Кроме дневника, там же записаны практически все
древнерусские летописи IХ - ХIII веков, вплоть до монгольского нашествия,
духовная и светская литература... Ты же знаешь, что кроме "Слова о полку
Игореве" до нас не дошло ничего. А там могли быть шедевры, по сравнению с
которыми "Слово"... - она замялась, подбирая сравнение.
- Как записки фронтового корреспондента рядом с "Войной и миром", -
помог ей Воронцов.
Наташа посмотрела на него с сомнением.
- Неожиданное сопоставление. Но в принципе... Отчего бы и нет?
- Вот именно. Только не по адресу вы обращаетесь. Вам бы филолога
найти, библиомана настоящего. Тот бы так рванул - втроем не удержишь. А я
что? Признаюсь, хоть и стыдно, я и "Слово" до конца не читал. "Лепо ли ны
бяшешь, братие..." Так, что ли? Вот и все мои познания. Умом я все
понимаю, но голову ради этого в петлю совать не стал бы.
И не так уж он кривил душой, говоря это. Как всякий актер, которым
поневоле вынужден быть человек, поставленный руководить другими людьми,
Воронцов мог убедительно имитировать только те чувства, которые хоть в
малой мере находили отклик в глубине его натуры. Иначе фальшь была бы
видна любому мало-мальски проницательному зрителю.
- Не буду спорить, - продолжал он, - если эти тексты ввести в
обращение, определенная польза для отечественной культуры будет. Но какая?
И для кого? Для десятка интеллектуалов, жаждущих тем для диссертаций? А
еще для кого? Как будто ты не знаешь нашу публику. Спроси у любого.
Девяносто процентов - не назовут даже имен и порядковых номеров царей,
правивших в прошлом веке, а ты им - летописи десятого...
- Если даже пять человек будут владеть подлинным знанием, и то рано
или поздно оно станет достоянием всего народа...
Воронцов рассмеялся. Снял со стены парадный офицерский палаш с
филигранной медной гардой, попробовал, удобно ли он лежит в руке, повертел
перед глазами, разбирая надпись на клинке.
- Эх, черт, вот жизнь была... Золотое времечко. А сейчас... Ну кому
оно все нужно, Натали? Что изменится? Принесу я их Книгу, не принесу...
Прожили с тех пор семьсот лет - обошлись, как видишь. Может, без тех
знаний даже лучше? Не думала? Впрочем, что это я спрашиваю, ты тут совсем
ни при чем. А ты... Тебе самой как, кого больше жалко, меня или те
летописи?
Наташа ничего не сказала, отошла от экрана, повернувшись к Воронцову
спиной, остановилась у окна в глубине своей комнаты, минуту или больше
молча смотрела в затуманенный сад.
Как будто он и вправду обидел ее своим вопросом.
Воронцов ждал - что еще они придумают для него. И внимательно
рассматривал Наташину фигуру. Ему даже хотелось, чтобы она подольше не
оборачивалась.
Самое смешное, что он совершенно не ощущал невозможности
происходящего. Пришельцы, путешествия во времени, свидания с призраками...
Но раз это все случилось, какой же смысл переживать по поводу теории
вероятностей?
Возможность и вероятность попасть в данный момент времени в
автомобильную катастрофу для каждого конкретного индивидуума на Земле
равна что-то около одной миллиардной. Но разве тот, кто уже вытянул этот
редкостный шанс, остался в живых, но, предположим, лежит в кювете с
переломанными ногами, думает о законе больших чисел? Пожалуй, его
интересует в этот миг нечто другое.
То же можно сказать и о Воронцове.
Ему важнее всего было определить, наконец, чего он сам в этой истории
значит, чего хочет и какой выбор сделает.
Принять Наташино предложение, стать, попросту выражаясь, тайным
агентом инопланетных пришельцев, неизвестно зачем проникших на Землю?
Или же избрать для себя благородный путь сопротивления агрессору? Без
всякой гарантии, что его инстинктивный негативизм принесет пользу, а не
вред человечеству, которое он, без всяких на это прав, вынужден сейчас
представлять.
Сложность была в том, что Воронцов не видел третьего пути: каким-либо
способом уклониться от решения вообще. Не только потому, что не знал, как
вообще можно уклониться а такой ситуации, но и потому еще, что не в его
характере было в трудные моменты уходить в кусты. Если проблема выбора
существует, то выбор должен быть определенным.
- А там ведь не только тексты, - будто размышляя вслух, сказала
Наташа, поворачиваясь к нему лицом. - Там ведь и видеозапись.
Представляешь - подлинная кинохроника битвы на Калке, взятие монголами
Рязани и Владимира, сражение на Сити... Даже историки не представляют, как
все было на самом деле, а здесь - документальный фильм. Форзейли считают,
что их наблюдатели как раз и погибли в том сражении, вместе со всеми
русскими князьями. После 4 марта 1238 года на связь они больше не
выходили...
- Безусловно, фильм может быть потрясающим, - согласился Дмитрий. Он
представил - заснеженный лес, лагерь русских воинов, внезапное появление
монголов, отчаянная и безнадежная битва, крупным планом - лицо князя Юрия,
подлинные голоса исчезнувших семь веков назад людей... - Тут можно
прославиться. Фильм наверняка станет бестселлером века. Но...
- Ну что "но"?! Что ты все время находишь какие-то отговорки? - не
выдержала Наташа. - Не думала я, что ты стал таким... осторожным. - На
губах ее мелькнула неприятная, как бы не презрительная улыбка. - Я
считала, что уж кто-кто, а мой мичман Дим с восторгом примет такое
предложение. Небывалое приключение, возможность стать национальным героем,
