маскировочной сетью, а за ними несколько забросанных зеленью "эмок" и два
танка "Т-26". Людей видно не было, только перед палатками прохаживался
часовой с винтовкой СВТ на ремне.
- Доложите комдиву: прибыл представитель Ставки, - коротко приказал
Воронцов.
Капитан скрылся в палатке, и через несколько секунд оттуда шагнул
через брезентовый порог высокий, очень для своего звания молодой
генерал-майор в тонкой хромовой куртке поверх гимнастерки.
Как раз из тех удачливых, безусловно способных молодых командиров,
которым волей судьбы и истории повезло (или, лучше сказать, пришлось) за
три-четыре года перескочить через десяток лет службы, пять-шесть
должностей и званий, чтобы занять посты, которые кроме них занять было
просто некому. Которые в большинстве своем честно и отважно, хоть и не
слишком умело, воевали в первые, самые трудные дни и месяцы и которые, как
правило, не дожили до Победы.
...Интересно было наблюдать смену выражений его лица. Он шел, явно
готовясь увидеть генерала высокого ранга со свитой, услышать разнес на
повышенных тонах, а обнаружил совсем не то. Своего почти что ровесника,
наверняка тоже окруженца, да к тому же и не генерала совсем, а комиссара.
Оттого мгновенное облегчение на его лице сменилось разочарованием. На
помощь рассчитывать не приходится, а хлопот прибавится.
Однако привычка к субординации и авторитет должности гостя тем не
менее сработали. Генерал отдал честь. Воронцов назвал себя.
- Извините, товарищ дивкомиссар, но я прошу предъявить ваши
полномочия, - твердо сказал генерал.
- Пожалуйста, - Воронцов протянул документ, прочитав который, генерал
еще более подтянулся и, возвращая, снова поднес руку к козырьку.
В палатке, где собрались все уцелевшие в боях старшие командиры и
политработники дивизии, Воронцов узнал, что фактически дивизия состоит из
восьми легких танков, да и те с почти сухими баками, зенитной батареи,
разведроты и сводного полка, штыков примерно в семьсот. И все.
- А тыловые подразделения? - спросил Воронцов.
Генерал вздохнул к отвел глава.
- Тылов тоже нет. Есть две ремлетучки, несколько грузовиков с
боеприпасами и кое-каким продовольствием, редакция дивизионной газеты и
санитарный автобус. Это все. Да что вы хотите? - вдруг повысил он голос. -
Дивизия идет с боями от самой границы. Без поддержки, без подкреплений...
Пока танки еще были - вперед, в атаку, разгромить, уничтожить! Броня на
броню! А что у немцев броня в три раза толще, да артиллерия, да авиация
сверху долбает, как хочет - кому это объяснишь? А когда пожгли танки - две
сотни танков, как спички, пожгли, вот тогда стоять насмерть! И стояли! То
стоим, то ползем задним кодом с рубежа на рубеж. А немцы уже на полста
километров в тыл зашли! Я пехоты своей неделю в глаза не видел! Самолетов
своих - ни одного! Только немцы летают... Сегодня утром два последних
бензовоза старели. Связи - и той не было. Пять дней назад прорвался
лейтенант с пакетом на мотоцикле из штаба фронта, а в пакете приказ:
фланговым ударом опрокинуть и разгромить! Чем? Это вы мне скажите, товарищ
дивизионный командир из Москвы, можно так воевать? У меня ж одни легкие
танки, для глубоких рейдов и преследования противника... Были. Можно их
было использовать во встречных боях?
...Генерал Москалев три года назад был отличным командиром батальона.
Возможно, из него получился бы неплохой командир полка. Однако его сделали
комдивом и, кое-как справляясь с командованием в мирное время, на войне он
сумел доказать только одно: безукоризненной личной храбрости и
беспрекословного выполнения приказов на таком посту, увы, недостаточно.
Только вот цена этого открытия оказалась непомерно высокой.
- Если я вам скажу - нельзя, вам станет легче? - спросил Воронцов
нарочито тихо. - Считайте - сказал. И давайте ближе к теме. В нынешних
условиях какие наши планы?
Он обратил внимание, что присутствующие в палатке командиры прячут
глаза, будто не желая, чтобы представитель Ставки подумал, что они
одобряют внезапную вспышку потерявшего над собой контроль комдива. Только
один молодой, интеллигентного вида батальонный комиссар смотрел и слушал с
жадным интересом. Как в театре.
- Какие тут планы... - Генерал потерянно махнул рукой. - Танки
взорвем и будем пробиваться на Киев. Главное, что обидно - снарядов
сколько угодно, а горючего совсем нет... Если из всех машин слить в
санитарку и пару грузовиков, километров на сто хватит...
- Решение преждевременное. Там у меня в машине около двух тонн
бензина есть. Пошлите людей, заправьте танки. Пока хватит, а к вечеру
бензина будет выше головы. Прикажите приготовиться к маршу. И отпустите
людей, пусть идут в подразделения.
Когда командиры покинули палатку, Воронцов сел на раздвижной
парусиновый табурет:
- А мы с вами сейчас немного поработаем...
Он развернул на столе свою карту, с обстановкой на сегодняшнее утро
во всей полосе фронта.
Москалев долго изучал ее, потом поднял голову:
- Да, теперь для меня кое-что проясняется...
- Вот и давайте думать, исходя из реальности. В моем распоряжении
опергруппа в виде усиленного батальона, у вас - дивизия. Вы, я вижу,
академию закончили, вот и принимайте решение с учетом всех обстоятельств.
Насмерть стоять больше не надо и в лобовые атаки ходить - тоже. Надо
грамотно воевать.
- Я все понимаю, - будто с усилием начал генерал. - Не понимаю только
одного. Откуда у вас такая карта? Это невозможно в принципе...
- Федор Андреевич... - Воронцов посмотрел на генерала в упор, будто
бы даже с сожалением. - Где вас учили ставить такие вопросы? Этак можно
зайти далековато... Того и гляди, вы захотите узнать, почему мы с вами
сейчас на пятьсот километров восточнее госграницы, а не настолько же
западнее. И так далее... Давайте лучше займемся конкретным делом. В
пределах нашей компетенции и реальных возможностей. Вот наше место. -
Дмитрий показал карандашом. - В этом районе можно собрать еще пару тысяч
человек, вполне боеспособных, даже с артиллерией. Они сейчас только и
ждут, кто бы их объединил и поставил задачу. Мы это и сделаем. А с такой
силой уже можно попытаться хоть немного, но изменить ход событий. Смотрите
- вот штаб немецкого корпуса, здесь штабы дивизий. Понятно? - Воронцов
тонкими штрихами изобразил несколько стрел, направленных остриями под
основание ударной группировки. - Я думаю, после такой нашей диверсии они
два дня точно наступать не будут. А мы утром отойдем в леса и к вечеру еще
раз, теперь уже сюда... За три дня и штаб фронта сориентируется, может,
сумеет закрыть прорыв...
Москалев смотрел на карту, не поднимая глав.
- Не сочтите меня скептиком, но я вашего энтузиазма не разделяю. Что
могут сделать случайно собранные люди там, где потерпели поражение
регулярные воинские части?
- Могут, еще как могут... Следите за моей мыслью. Вы, не только вы
лично, но и вся ваша дивизия были заведомо обречены на поражение с первых
дней боев...
- Отчего это? - вскинулся генерал. - Не могу с вами согласиться. Вы
бы видели, как сражались и погибали мои люди...
- Вот поэтому, генерал. Поэтому - тоже. Один иностранный полководец
сказал как-то своим войскам: "Ваша задача не в том, чтобы умереть за свою
родину. Вы должны заставить мерзавцев с той стороны умереть за свою
родину". Довольно тонкая мысль, не правда ли? А вы были не готовы к
настоящей войне, оттого и погибли практически зря. Не возражайте, я
поясню. Ваша дивизия, двести танков, могла нанести немцам огромный урон,
если бы вы просто сообразовывали свои решения и действия с обстановкой. А
вы? Вы дали себя уничтожить...
- Как вы можете так говорить? Мы выполняли приказ... - возмутился
Москалев, словно и не он только что сетовал на свои огромные и напрасные
потерн.
- Бросьте, Федор Андреевич. Что такое для них сейчас два-три десятка
танков, даже пусть сотня! Смотрите на карту. Вот: Житомир прикрывает один
железнодорожный батальон. А была бы тут ваша дивизия? Если бы вы вовремя
думали, вовремя маневрировали силами...
- Нарушая приказы?
- А что такое приказы в нынешней обстановке? Кто их отдавал? Те люди,
которые намного хуже вас представляли обстановку, руководствовались или
довоенными разработками, или тем, что видели на позавчерашних картах!
- Но все равно, приказ есть приказ...
- С тех, кто вам приказал, уже не спросишь... А вы свой долг
примитивно понимаете. Наш с вами долг сейчас, я уверен, нанести врагу
максимальный урон, задержать его насколько можно. Представьте: имея в
руках дивизию, хоть половинного состава, вы сейчас могли бы, действуя из
засад, маневренными группами перерезать все основные магистрали, фланговым
ударом заставить немцев остановить движение, развернуть фронт на юг и хоть
на сутки перейти к обороне. Потом вы смогли бы отойти. Но в порядке, и
готовым к выполнению следующей задачи... Впрочем, мои слова, я вижу, для
вас пока неубедительны. Значит, перейдем к практике, которая единственный
критерий истины. Сейчас у вас первый, а может, и единственный шанс сыграть
с Клейстом на равных, - попробовал подзадорить генерала Воронцов. - Под
Луцком вы тоже могли, но не сумели, так хоть здесь...
- Так точно, - дернул головой генерал. - На равных. У него пятьсот
танков, у меня восемь...
Воронцов встал, протянул Москалеву коробку папирос.
- Не мне вам объяснять. Пятьсот - это на сто километров по фронту и
двадцать в глубину. Причем вы о них все знаете, они о вас - ничего. Да и
вообще - восемь танков в нужном месте, ночью, внезапно, прямо по
расположению штаба корпуса... Артиллерия у нас тоже есть. Очень неплохо
может получиться... Да что это я вас уговариваю? - с изумлением спросил
Воронцов. - Вот цель, вот задача... Мои указания для вас обязательны.
Принимайте решение и готовьте приказ. Времени у нас очень мало...
Все, что от него зависело, он сделал. И, увлекшись, чуть не забыл,
зачем сюда явился. Слишком его захватила возможность хоть немного помочь
всем тем, с кем свела его судьба. Он понимал, что на фоне грандиозных и
трагических событий этих дней все его поступки имеют исчезающе малое
значение, но если при его участии немцев задержат хоть на сутки, уничтожат
сколько-то солдат, еще пару десятков танков, общий счет войны изменится в
лучшую сторону. Правда, он знает, как было на самом деле... Значит ли это,
что его вмешательство бесполезно? "Нет, - сказал он себе. - Все равно -
нет".
Просто без его вмешательства было бы еще хуже. Не задержанные здесь
немцы, может, на сутки раньше возьмут Киев, на несколько километров ближе
подойдут к Москве, погибнут новые тысячи людей, и среди них, возможно, те,
без кого мир будущего станет еще беднее. Погибают-то всегда самые смелые и
честные, кого так не будет хватать после войны, чье отсутствие будет
сказываться еще многие десятилетия. Если не всегда.
И в то же время он чувствовал, что и то дело, за которым он пришел,
тоже надо сделать. Не опоздать.
Здесь уже все пошло заведенным порядком. Пишется боевой приказ, люди
и техника готовятся к маршу и бою. Бойцы и командиры и без его присутствия
исполнят все, на что способны. А он сейчас уедет. Пусть считают, что
дивкомиссар исполняет свою миссию в другом месте.
Интересно бы, вернувшись, прочесть во вновь написанных исторических
трудах: "В период оборонительных боев на Киевском направлении важную роль
сыграла опергруппа дивизионного комиссара Воронцова, действовавшая на
коммуникациях группы армий "Юг". И так далее... Да нет, не напишут. По
