коричневым, с золотым рисунком штофом.
- Красивая девушка... - услышал он за спиной знакомый голос. - И она
ведь до сих пор тебя любит...
Дмитрий резко повернулся.
У окна, положив ногу на ногу и легонько постукивая пальцами по
подлокотнику кресла, сидел и смотрел на него с сочувственной полуулыбкой
Антон, точно так, как он сидел за столом своей дачи под Сухуми.
Воронцову пришлось сделать еще одно усилие, чтобы постараться и при
этом повороте сюжета выглядеть спокойным.
- Вот уж что тебя совершенно не касается... Зачем явился? Спасать
ситуацию? Девчонка не справилась, так теперь ты - резерв главного
командования? - Он положил контейнер на край письменного стола и,
по-прежнему придерживая его одной рукой, второй начал отстегивать ремешок
портупеи. - Так я не шутил, - движением головы он указал на контейнер, -
если что - рванет прилично...
Помолчали, глядя друг на друга.
- Считай, что ты выиграл, морях, - первым прервал паузу Антон. - Я
знал, что ты надежный парень но не представляешь, сколько раз приходилось
ошибаться в самых, казалось бы, безупречных.
- Отчете же? Как раз вполне представляю, - пожал Воронцов плечами. -
И что дальше?
- Вот и пришлось тебя немного проверить... Извини. Понимаю, что ты
сейчас очень зол на меня.
- Ну, чего уж... Моментами было довольно весело. - Воронцов бросил
ремень с портупеей и тяжело громыхнувшей кобурой прямо на пол, сел
напротив Антона, положив локти на контейнер. - Так что, все фокус, как я и
думал вначале? Театр одного актера?
- Да нет, зачем же? Все правда. И Замок, и война, и Книга. А я, если
угодно, как раз главный здесь форзейль, если оставить в силе такое
название... Не совсем точное, ну да уж ладно.
Воронцову вдруг стало гораздо легче на душе.
Самым непереносимым, оказывается, была мысль, что он разыгрывал под
гипнозом, или чем там еще, дурацкий спектакль.
- Тогда в чем смысл?
- А в том, что мы на самом деле не можем вступать в официальные
контакты с таким человечеством, как ваше. Хотя вы, люди, интересуете нас
больше, чем многие и многие другие. Есть в вас черты, цену которым вы
поймете еще не скоро. И приходится долго, очень долго искать тех немногих
из вас, с кем можно иметь дело уже сегодня.
Воронцов изобразил попытку привстать и щелкнуть каблуками. Антон не
отреагировал и продолжал, как ни в чем не бывало.
- Мы ничего не имитировали в прошлом. Обстановка была подлинная. Был
ли риск для тебя? В конечном счете нет, мы тебя спасли бы, однако умирать
все равно пришлось бы по-настоящему... - Он развел руками, мол, ничего не
поделаешь. - Смысл - самый поверхностный - этой проверки ты можешь
определить и сам. Заодно мы выяснили о тебе такое, чему в ваших языках нет
и названий. Здесь тоже все в порядке. С Книгой как? Думаю, мы и тут найдем
общий язык. Держи ее пока у себя, как гарантию, что ли. Только смотри, сам
не подорвись, хоть ты и минер... Главное, что она вернулась в мир
стабильной реальности. Ведь до нынешнего момента ее как бы не было в
природе. Потому и детекторы наши ее не определяли. Оттуда, из-под Киева,
ты ее забрал сорок лет назад, а здесь она появилась только что... В
промежутке находилась Нигде. Красиво звучит? Впрочем, все это ненужные
тонкости. А себя ты теперь можешь считать прошедшим отбор, проверку и
посвящение. Перспективы перед тобой... - Антон даже зажмурился, словно от
восторга перед открывающимися Воронцову перспективами. - Ты сможешь узнать
все, что знаем мы, побывать на нашей планете-метрополии, еще на многих
других, увидеть такое, о чем пока не в силах и помыслить... Как равный, ты
будешь принят на Конгрессе ста миров... Если захочешь - вместе с
Наташей...
Антон говорил еще что-то, но смысл плохо доходил до Воронцова из-за
внезапно навалившейся огромной усталости, безразличия, из-за мучительного
звона в голове. Похожее ощущение он испытал, когда в трале взорвалась мина
и его здорово приложило ударной волной о щит кормового орудия.
Только одна мысль сохраняла отчетливость в его перенапряженном мозгу.
"Эх, ребята, - думал он, обращаясь так к Антону и прочим его друзьям
и коллегам. - Вы-то своего добились, в вот как же мне теперь поверить в
ваш сверхразум, гуманизм, бескорыстие, порядочность? Рад бы, ей-богу рад,
но - как?.."
Антон догадался о его состоянии.
Он встал, будто король, объявляющий аудиенцию оконченной.
- Понимаю, осознать все сразу трудно и тебе... Отдыхай пока, а завтра
начнем разговаривать всерьез.
...Свет утра проник сквозь сомкнутые веки, и Наталья Андреевна с
усилием открыла глаза. Опять этот дождь на улице, толпы раздраженных
спещащих людей в метро и автобусе, этот бесконечный рабочий день.
А сон - длинный, яркий, необыкновенно подробный, ускользал.
Кажется, вот-вот сейчас все вспомнится, надо только сделать совсем
маленькое усилие.
Но чем старательнее она пыталась вспомнить хоть что-то, тем более
неопределенным, смутным и расплывчатым становилось то, что там, внутри
сна, казалось таким отчетливым и логичным.
Ну хоть бы какая-нибудь зацепка... Только бы вспомнить - это казалось
ей отчего-то очень важным.
Но одна за другой рвались тонкие нити, еще связывавшие сон с
реальностью, его яркая узорчатая ткань расползлась, превращаясь в серый
туман...
Только осталось ощущение, будто как-то все тем было связано с
Дмитрием, мичманом Димом. Древность какая, господи... А больше ничего.
Разве только непонятная фразе: "Мавр сделал свое дело. А ты?"
Да зачем стараться, вспоминать? Будто других забот нет. Мало ли что
приснится. Бывает такое, что потом весь день болит голова и кошки на
сердце скребут.
Она встала, накинула не плачи халат, включила свет в ванной,
автоматически, продолжая думать все о том же, принялась за привычные
утренние дела.
Причесавшись и нанеся не лицо легкую дневную раскраску, Наташа пошла
одеваться. И поймала себя на том, что делает это необыкновенно тщательно.
Словно собирается на свидание. Выбирает из того, что есть, самое лучшее.
Кстати, вспомнила услышанную на днях грустную шутку: "В наших условиях
шикарная женщина - это та, кто надевает под джинсы новые колготки".
Неужели сон вновь возродил в ней надежды на светлое будущее?
Наверняка девчонки в мастерской не преминут подколоть: "Ой, Наталья
Андреевна, ты не иначе как влюбилась! Ну и кто же, если не секрет? ...?
или ....? А может сам ....?"
Да в конце-то концов, а почему бы и нет? Пока еще, слава богу, не
самые худшие в институте мужчины оказывают ей недвусмысленные знаки
внимания. И не скрывают готовности разделить с ней постель. Как минимум...
И сказал бы кто, что ей мешает согласиться?
Непривычно долго она всматривалась в отражение в зеркале, будто
стараясь найти что-то необычное в своем облике. И ничего не нашла. В меру
интересная, неплохо сохранившаяся женщина тридцати с чем-то лет. Разве
только глаза слишком блестят? Пошла на кухню, развела в чашке кофе
покрепче, чем всегда. И пока пила, все не оставляла ее неясная тревога. В
памяти настойчиво крутились незнакомые цифры, похожие сочетанием на номер
телефона. Только чей?
На всякий случай она записала их - 284-39-55 - прямо на обложке
журнала с новым романом Пикуля.
Роман-то, по еще одной странной случайности, тоже о моряках,
крейсерах, сражениях, романтической любви и офицерской чести.
Она его читала до полуночи, так, может, потому и всплыл из глубин
подсознания именно Дмитрий?
А по "Маяку", наверняка, чтобы стимулировать трудящихся на очередные
победы, передавали настолько разухабисто-патриотические песни, что она с
раздражением выдернула шнур из розетки. Совсем это не соответствовало ее
настрою. Уж лучше бы "Лунную сонату" послушать...
Закончив скудный завтрак, вышла в прихожую, взяла а руки плащ с
вешалки. Постояла, словно не зная, что с ним делать, и вновь повесила на
крючок.
Вернувшись в комнату, торопливо стала перебирать книги в шкафу,
отыскала наконец на самой верхней полке бог знает когда, еще в замужние
времена, засунутую за второй ряд фотографию в узкой металлической рамке.
С тонированного сепией листа картона на нее смотрел, улыбаясь
иронически, слегка склонив голову, совсем молодой лейтенант, снятый на
корабле, среди надстроек, шлюпок, орудийных башен. Наверное, в тот день
был какой-то праздник, потому что на нем парадная форма при кортике и
белые перчатки в левой руке.
И она вдруг заметила - впервые - что вид-то у него здесь совсем не
лихой, а скорее невыносимо печальный. Будто храбрится мальчик, изо всех
сил старается показать, какой он мужественный и бравый, а глаза выдают.
Прямо просят: "Ну посмотри на меня внимательно! Ну догадайся же, как мне
без тебя плохо. Приезжай, или хоть напиши что-нибудь ласковое, хорошее..."
Как она сразу, еще тогда, этого не поняла и не услышала? Впрочем,
тогда ей было ведь не столько лет, как сейчас, и совсем другой жизненный
опыт...
Наталья Андреевна перевернула снимок. На обороте четким, почти
печатным шрифтом - строки из стихотворения:
Давай с тобой так и условимся,
Тогдашний я умер, бог с ним,
А с нынешним мной остановимся
И заново поговорим...
Ниже дата, название далекого портового города и корабля, где служил
Воронцов, размашистая подпись.
Последняя его фотография. Дмитрий прислал ее вместе с письмом, в
котором с отчаянной, но уже напрасной надеждой пытался изменить то, чего
изменить было уже нельзя.
Глядя на эту самую фотографию, она и написала показавшиеся ей тогда
очень остроумными слова о белых офицерских перчатках, при воспоминании о
которых стыдом вспыхнуло сейчас лицо. Почему-то тогда именно его
щеголеватый вид и эти самые перчатки особенно ее разозлили. На самом деле,
как она поняла сейчас, в глубине души и тогда ей была ясна, скажем так,
неэтичность ее поступка, и резкостью слов она пыталась заглушить,
выражаясь старинным стилем, "голос совести", переложить вину на него,
якобы не желающего войти в ее трудное положение...
Наталья Андреевна вздохнула и поставила фотографию на полку, лицом к
двери.
Выходя еще раз, оглянулась. "Вот и стой так. Хоть какой мужик в
доме".
Пожала плечами, удивляясь сама себе. И заспешила.
До работы полтора часа, а ехать через весь город, и с пересадками.
Как бы не опоздать.
Торопясь, Наташа шла, почти бежала в сгущающейся перед входом в метро
толпе, невыспавшейся, раздраженной, норовящей наступить на ногу, столкнуть
в лужу, ударить под коленки узлом или чемоданом, обругать без повода.
А сверху все сыпал и сыпал мелкий, серый, нудный дождь.
Совсем как там.
Во сне...
ЧАСТЬ ВТОРАЯ. НА ДАЛЕКОМ БЕРЕГУ
1
- Надеюсь, ты все же примешь правильное решение, - сказал Антон. - Но
в любом случае ты абсолютно свободен в выборе. - Он сидел на полукруглом
диванчике у окна и рассеянно перелистывал какую-то книгу в картонном, под
мрамор, переплете.
- Сначала скажи, а что все же с Натальей? - спросил Воронцов. Он с
удивлением отметил, что не испытывает больше вчерашнего раздражения и
злости. Как будто ничего и не было, и просто встретились они с Антоном в
очередное свое сухумское утро.
- Абсолютно ничего, - пожал плечами Антон. - Проснется у себя дома,
может быть, со временем кое-что вспомнит, если сама этого сильно захочет.
