наркотическое средство], было известно давно, но он еще и прикрывал - не
безвозмездно, естественно, кое-кого из оптовых торговцев наркотиками. Моя
статья вызвала переполох в Белом доме.
- Ого, вот за что ты берешься!
- Я тоже ненавижу ложь, - жестко отрезал Грегори и надолго замолчал.
Но даже после рассказа Дика я не почувствовал симпатии к Уильямсу.
"Олдсмобиль" между тем глотал километры ровного, как натянутая
струна, шоссе, правда, не превышая дозволенных 55 миль в час. Дик включил
приемник, и волны симфоджаза закачали меня.
Странно, но мой ледяной нью-йоркский номер будто бы стал уютнее,
стоило в нем появиться Наташке. Я вытащил из сумки бутылку мускатного
шампанского, привезенного из Киева, и коробку конфет. Натали принялась
распаковывать пластиковую сумку, назначение которой я не угадал, когда мы
уезжали из дома, где Любовь Филипповна просто-таки не находила себе места,
как только узнала, что ее дочь собирается со мной. Я молча наблюдал, как
Наташа сервирует стол в моей дыре и как номер превращается в праздничный
зал, а когда она вытащила три свечи, зажгла их от газового "ронсона", я
понял, что пришла радость, и сердце мое распахнулось ей навстречу.
- Малыш, - только и смог прошептать я, когда наконец моя маленькая
хозяйка повернулась ко мне.
Я вдруг живо припомнил, как два года назад увидел старого вуйка,
который нес на закорках что-то неживое, облепленное снегом, да еще волок
за собой красные пластиковые лыжи. Мне не нужно объяснять, в чем тут дело,
достаточно было бросить взгляд на старый дырявый полушубок вуйка и красный
нейлоновый комбинезон...
- Давайте, вуйко, помогу!
- Допоможи, допоможи, сынок, нема моих бильше сил, - с трудом
проговорил старик. - Що б було, якбы не занесла нелегка доля мене в той
кут?
Я взял неожиданно легкое тело девушки, она даже не пошевелилась, и
меня пронзила мысль, что она скончалась. Это заставило поспешно опустить
ее на снег и сдернуть с головы капюшон вместе с вязаной шапочкой "Кнейсл".
Лицо девушки побелело, и я принялся растирать его снегом. Минуло немало
времени, прежде чем она застонала и сказала: "Больно..." Я до того
обрадовался, что готов был ее расцеловать.
- Треба до ликаря, сынку, сыл моих бильш нема...
- Зараз, зараз, вуйко, - сказал я и принялся поспешно ощупывать ее
руки - сначала левую, потом правую. Девушка молчала, ее закрытые глаза не
открывались, но когда я тронул левую ногу у щиколотки, она закричала,
глаза ее распахнулись мне навстречу, и я увидел, какие они нее синие,
словно небо в июне...
- Все, больше не буду... Где вы живете?
Но девушка не ответила, видно, снова от боли потеряла сознание. Я
взвалил ее на плечи и, крикнув: "Вуйко, захватите лыжи, пожалуйста,
отдайте на динамовской базе дежурной...", почти бегом устремился вдоль
насыпи железной дороги.
Снег сыпал и сыпал, в долине гулял ветер, лицо у меня мерзло, но
некогда было даже остановиться, чтобы передохнуть.
Я поднялся с девушкой к себе в номер - благо, у меня были две
комнаты, номер-люкс, принадлежавший самому Вадиму Мартынчику, местному
"боссу" и моему давнему другу по спорту. Это был чудесный номер, окна его
выходили на горную речку и на молчаливый белый храм с кладбищем, где на
рождество в бездвижном воздухе таинственно светились до первых лучей
солнца сотни свечей.
Еще внизу я крикнул дежурной, чтобы разыскала врача и прислала ко
мне.
Молодой застенчивый фельдшер, однажды уже обезболивавший мне
травмированные связки, без лишних слов принялся за дело.
- Ушиб и сильное растяжение голеностопа. Лежать! - сказал он в ответ
на мой вопросительный взгляд.
- Вам нужно лежать! - сказал я как можно тверже.
- Но... - Девушка растерянно переводила синие, полные слез глаза то
на врача, то на меня. - Ведь мне нужно домой, сказать... там будут
беспокоиться.
- Вы уверены?
- А как же иначе? Ведь это мой... мой друзья, - совсем растерявшись,
пролепетала она.
Не стану врать, я решил оставить ее у себя в номере, чего бы мне это
ни стоило. Не мог, просто не мог отпустить ее к друзьям.
- Если вы хотите, я могу сходить и сказать, что с вами приключилось.
- Пожалуйста, это недалеко отсюда: по улице за кладбищем, третий дом
- там елка у крыльца.
Взял куртку, шапочку и, не одеваясь, вышел. Мне нужно было
разобраться с мыслями, привести их хотя бы в относительный порядок. Что-то
произошло со мной, но что - понять не мог.
Я не пошел в обход, к мосту, а напрямик - через речку по льду,
правда, в одном месте пришлось прыгать, и лед проломился. Там оказалось
неглубоко, но все же слегка зачерпнул ледяной водицы.
Дом разыскал сразу. Поднялся по ступенькам. Уже на пороге меня
встретили громкие звуки джаза. На мой стук никто не отозвался, и я толкнул
дверь. По доносящимся звукам легко разыскал нужную дверь. В комнате
десятка полтора парней и девчат: кто в свитерах, кто в легких майках, в
носках и сапогах лихо отплясывали рок; дым - хоть топор вешай, спертый
винный дух ударил в лицо. На меня долго никто не обращал внимания, пока не
кончилась музыка и раскрасневшаяся девушка, затянувшись и выпустив струю
дыма в мою сторону, сказала: "А у нас гости...".
Тут ко мне обернулись и остальные.
Внезапно я вспомнил, что не знаю, как зовут девушку, лежавшую в моем
номере.
- Вы кого-то ищете, - с небрежным вызовом спросил высокий статный
парень с красивым до отвращения лицом.
- У вас есть подруга, блондинка с большими голубыми глазами? -
спросил я, тут же устыдившись подробностей.
- Вить, а это ведь про Наташу, - сказала все та же девушка, что
первой увидела меня.
- Вы имеете в виду Наташу? - еще наглее спросил парень.
- Не знаю, как ее зовут, но знаю, что вы ее бросили на верную смерть!
- О чем это он говорит, Вить?
- О чем это вы, молодой человек? - Парень не унимался. Я понял, что
еще слово - и он познакомится с моим кулаком, как бы глупо это ни
выглядело...
- Да ни о чем, прощайте. - Я повернулся и вышел, с силой захлопнув за
собой дверь. Уже возле калитки меня догнала девушка.
- Вы не обижайтесь. Где Наташа?
- На базе "Динамо". 312-я комната.
Когда я возвратился, моя гостья уже пришла в себя - на лице появился
румянец, а в глазах - дерзкая независимость. "Ну и черт с тобой!" -
мысленно обругал я ее, чувствуя доводящую до бешенства собственную
уязвимость.
- Я сообщил, где вы находитесь.
- И что же? - Она просто-таки вспыхнула, ожидая моего ответа.
- Не знаю. Они не выразили определенных намерений.
Мои слова застали ее врасплох, она замолчала, откинувшись на подушку
головой. Глаза ее устремились в одну точку. Я снова вдруг ощутил пустоту,
едва представил, что сейчас заявятся ее друзья и заберут с собой. Не
станешь же удерживать силой? Взглянул на себя как бы со стороны, и
настроение вовсе испортилось: юная девушка и зрелый мужчина, правда, уже
не обремененный семьей, но еще и не свободный...
Они и впрямь ввалились вскоре, человек пять-шесть, немного
растревоженные, но веселье все равно так и пробивалось сквозь
обеспокоенность, еще сквозившую в первых словах. Они набросились на
девушку с расспросами, затормошили ее. Высокий красавец как-то виновато
держался за спинами других, но глаз с Наташи не спускал. Она лишь однажды
остановила на нем взгляд и тут же отвела. Лицо ее как-то окаменело.
- Поблагодарим товарища за помощь, - сказал, обретая утраченную было
уверенность, красавец, - и - о-ля-ля - прямо домой!
- Я здесь ни при чем. Благодарить нужно старика, это он наткнулся на
нее, - сказал я как можно равнодушней.
- А все ты, Виктор, - вдруг взорвалась девушка, которая проводила
меня до калитки. - Ты ведь клялся, что видел, как Натка катит следом за
тобой. А сам сел в машину и уехал...
- Откуда я знал, что ее угораздит спускаться не там где нужно! -
огрызнулся парень. - Машина стояла внизу, что мне, упускать ее?.. Тем
более, водитель сказал, что через пять минут вездеход будет возле
подъемника. И вообще, ребята, стоит ли устраивать весь этот сыр-бор на
отдыхе, ведь мы приехали не искать себе лишних трудностей, не так ли?
- Я останусь здесь... врач запретил мне двигаться... По крайней мере
сегодня, - она сказала тихо-тихо, но ее слова прозвучали громом, и еще она
взглянула на меня, и я поспешил глазами сказать, умолить - да, да, да!
- Мы тебя в один присест донесем, чего это ты, Нат? - раздались
голоса.
Они еще пошумели, покричали, но поняли, что изменить решение подруги
не удастся. В дверях высокий спросил:
- По каким дням посещение больной?
- По субботам, юноша, по субботам! - рявкнул я. - И дверь закройте с
той стороны!
А случилось это в понедельник...
- Ты где будешь жить? - спросил Грегори.
- В мотеле "Олд стар".
- Это, кажется, недалеко от пресс-центра. Вполне прилично по нынешним
временам, когда, я слышал, журналистов устраивают за сто километров от
Лейк-Плэсида, в Платсбурге...
- А ты?
- Я буду жить в бунгало на противоположной стороне Зеркального озера.
Это конура приятеля, он любезно уступил мне на время Игр. Сам он решил
смотреть олимпиаду по телевизору. Я думаю, это правильное решение.
- Одно мне непонятно, Дик, что тебя несет в этот богом забытый край?
Аккредитации у тебя нет, билеты, насколько мне известно, стоят уйму денег,
лыжные трассы закрыты, - словом, никуда не пробьешься. Да и питание,
говорят, тоже не слишком хорошо там организовано. На что уж спортсмены, и
тех не обещают кормить как следует...
- Да, Олег, вот что я хотел тебе сказать... Пойми меня правильно и
пока не спрашивай лишнего. Пока. Наступит время, когда я готов буду
ответить на любой твой вопрос. Мое предисловие вот к чему: я не довезу
тебя до мотеля, а высажу в непосредственной близости, ничего, ты здоров,
как бык, дотащишь свою водку в целости и сохранности.
Такая осведомленность Дика Грегори меня рассмешила, и я не стал себя
сдерживать. Ледок, образовавшийся после первых его слов, растаял.
- Это во-первых. Когда ненароком доведется встретить меня на улице -
ну, на Мейн-стрит, скажем, не подходи ко мне и ничем не выказывай, что мы
с тобой знакомы. Если нужно, я сам подойду к тебе или кто-то скажет, как
найти меня. Это во-вторых.
- Все?
- Пока все.
- Ты чем-то обеспокоен?
- Не будем об этом, мы ведь условились. Меня беспокоит лишь одно -
как бы не опоздать... Времени осталось совсем, совсем мало, в обрез.
Дьявол бы побрал этого плантатора, выращивал бы свои земляные орешки...
всем на радость.
- Знаешь, я хочу пива, - чтобы перевести разговор на другую тему,
сказал я.
- Ящик у тебя за спиной. Кстати, и мне откупорь банку. В горле
действительно пересохло.
Я щелкнул крышкой, и в машине установилась тишина, нарушаемая лишь
мерным гудением мощного мотора.
Вечером, когда Лейк-Плэсид погрузился во тьму, я подходил к "Овалу".
Лед был ярко освещен, конькобежцы в блестящих, обтягивающих костюмах мерно
накручивали километры, тренеры, застывшие по кромке, оживали, когда
спортсмен проносился мимо, что-то кричали или показывали на пальцах и
снова замирали. На флагштоках, вытянутых в одну линию вдоль Ледового
дворца, у входов в который толпился народ - билеты продавали даже на
тренировки, - полоскались на сильном ветру государственные флаги стран -
участниц ХIII зимних Олимпийских игр.
Снега почти не было, дорожки и улица, по которой я только что шагал,
