непрочный дом!
- Что касается прочности дома, тут я с тобой не согласен...
- У нас разные взгляды на олимпийское движение, хотя, должен честно
заметить, пока чаще прав бываешь ты. Ну, да дело не в этом! Магнитофон
фиксирует его лепет, а сам мучительно думаю, о чем же мне писать? Не
китайские же демарши против Олимпиады популяризировать! Чтоб не выглядеть
полным кретином, сижу и пью эту самую водку... Фу, большей дряни никогда
во рту не держал! А тут ты еще своим сообщением о ресторане доконал... Не
день, а сплошные разочарования... Да, но что же делать?
Мы стояли в коридоре. Мимо нас проходили люди с такими же
"ладанками", как у меня и Сержа, на груди. Со стаканчиком кофе проплыла
стройная девушка. Она почему-то задержала взгляд на Казанкини, и старый
ловелас просто-таки расцвел - грудь колесом, голову вздернул. Но красотка
прошествовала мимо, не удостоив и малейшим вниманием старания Сержа.
- Слушай, есть идея! Там вряд ли дадут бифштекс с кровью, но
перекусить холодными закусками мы сможем.
- Где это?
- У тебя есть жетон?
- Жетон?
- Ну, лыжного, вернее, горнолыжного союза. - Серж извлек из кармана
куртки пластмассовый жетон чуть больше стандартного редакционного
удостоверения.
- Кажется, есть, но не подозревал, что это пропуск в бар, - ответил я
и зашарил по карманам. Жетон лежал в верхнем нагрудном кармашке.
- Хоть с этим без проколов. Ты читал, по крайней мере, что там
написано? - Серж с чувством продекламировал: - "...вы будете желанным
гостем в резиденции союза ежедневно с 12:00 до 01:00 с 1-го по 29 февраля
1980 года".
- Ну и что?
- Потопали, там обо всем и поговорим. Это рядышком!
Мы вышли из пресс-центра, обогнули "Овал", где уже зажглись
прожекторы и конькобежцы стартовали в тренировочных состязаниях. Сквозь
сетку, ограждавшую ледовый стадион, я разглядел Евгения Куликова,
серебряного призера Инсбрука и, пожалуй, нашу единственную надежду на
медаль высшего достоинства в этом виде олимпийской программы. С тех пор,
как в конькобежном спорте появился фанатичный американец Эрик Хайден,
остальным спортсменам отводилась роль фона. Я знал, что после Инсбрука у
Жени хватало трудностей - неудачи сыпались, как из злого рога изобилия.
Другой бы сломался, не выдержал, бросил, тем более что возраст у Куликова
- далеко не юношеский. Другой бы, но не Куликов. Я следил за ним, когда он
начал медленно, очень трудно подниматься от старта к старту. Радовался
каждому его - самому скромному, самому заурядному! - успеху, сколько бы
мне ни твердили, что Куликов - это вчерашний день нашего конькобежного
спорта, его время, мол, ушло. Мы часто спешим списывать атлетов, а ведь
они, чаще всего, в расцвете сил, полны опыта и желания, это настоящие
бойцы.
Я был просто счастлив, когда узнал, что Женю Куликова включили в
состав олимпийской команды СССР.
Мы даже не вышли на Мейн-стрит - одноэтажный домик, арендованный
горнолыжным союзом, оказался прямо на площади, где днем останавливаются
автобусы. У входа спросили жетоны, мы с Сержем дружно показали, и двери
широко распахнулись перед нами. Слева в комнате царил таинственный
полумрак, негромко журчала музыка, в табачном дыму я разглядел молодых
широкоплечих ребят, по-домашнему сидевших прямо на полу, устеленном
желтым, как куриная слепота, ковром. Но Серж увлек меня вправо, здесь в
комнатушке было и вовсе тесно - за двумя крошечными столиками, густо
уставленными пустыми и наполненными бокалами, устроилось человек
пятнадцать, один к одному - кто в куртках, кто в свитерах, но все с
загорелыми обветренными лицами, по чему можно было сразу определить - эти
люди в горах не редкие гости.
Я устремился за Сержем, он уверенно прошел комнату, и мы очутились в
крошечной кухоньке, где на двух столах, вытянутых вдоль стены и у окна,
красовались подносы с тонко нарезанной колбасой, ветчиной и сыром. Тут же
лежали хлеб, вилки и пластмассовые тарелки. Загорелый парень в распахнутой
на груди рубашке приветствовал нас и поинтересовался - будем мы пить пиво
или вино.
- Сосиски тоже будем, - сказал Серж тоном завсегдатая, и парень
кивнул в знак согласия головой. Он быстро налил из бочонка, стоявшего на
полу, бутыль белого вина, протянул ее нам и ушел.
Серж выбирал закуски, а я налил бокалы. После сегодняшних приключений
меня мучила жажда.
- Э, так не годится! - возразил Серж. - Это не по правилам. Прежде
всего - за встречу! Последний раз когда я тебя видел? Пятого августа 1976
года в монреальском аэропорту Мирабепь, где ты выкладывал последние центы
в баре. Точно?
- Погоди, а почему я тебя не приметил?
- Потому что ты уже был в нейтральной зоне, а я - за чертой
иммиграционной службы. А потом решил тебя не беспокоить, подумал, а вдруг
ты меня снова в какую-нибудь заварушку втянешь? - Серж громко, так что
стали оглядываться на нас из соседней комнаты, расхохотался.
Возвратился парень, с подносом, где густо лежали сосиски. Он поставил
поднос на стол и собрался уходить, но Серж удержал его за рукав.
- Я - француз, - начал он издалека. Я очень люблю вино, просто-таки
обожаю. Но мой русский друг - да, да, вы видите перед собой человека из
СССР! - он предпочитает что-нибудь покрепче! Водку, виски, на худой конец!
- Серж так быстро перешел в наступление, что я не успел и рта открыть, как
парень уже унесся выполнять просьбу Казанкини. - Спокойно, спокойно, -
замахал Серж руками, видя, что я готов взорваться от такой наглости. -
Знаю, что не пьешь виски, но я его просто-таки обожествляю! Поверь мне,
здесь так принято!
Мне пришлось согласиться.
Когда в бокал была налита тройная порция виски, Серж Казанкини
посерьезнел, лицо его стало торжественно-величаво.
- Прежде всего, выпьем за светлую память барона Пьера де Кубертена, -
сказал Серж. - Не выдумай он Олимпийские игры, разве могли бы мы дружить и
встречаться, пусть раз в четыре года, но встречаться? Ибо когда есть
желание понять друг друга, люди всегда добьются цели. И пусть маоисты не
надеются, что им удастся протянуть Великую китайскую стену между Западом и
Востоком!
Я сделал вид, будто бы полностью увлечен едой, что было не таким уж
далеким от истины. Мир выглядел все приятнее, и даже табачный дым,
вползавший из соседней комнаты, не раздражал, как вначале. Олимпиада была
близка, а это - самое важное, потому что ждешь ее четыре года, и она
приходит как праздник души и еще долго потом согревает воспоминаниями.
- ...и еще я тебе скажу: ничего у Вашингтона из этой затеи не выйдет.
Своих, скажем, они еще могут запугать, хотя и в этом я сомневаюсь, а
других - да кто пойдет за ними, сейчас не сорок восьмой год. - Голос Сержа
долетал до меня словно сквозь вату. - Ты совсем не слушаешь!
- Слушаю, Серж, и согласен с тобой. Кстати, ты приедешь в Москву?
- Спрашиваешь! - с горькой обидой воскликнул Серж. - Недавно получил
подтверждение об аккредитации!
- Это будет самая блестящая олимпиада!
- Если только ее не испортят...
- Не выйдет у них ничего.
- Я тоже так думаю!
В кухню заходили, наливали вино, делали бутерброды и брали сосиски, а
мы все сидели. Да и куда торопиться, куда спешить, если здесь было тепло и
можно напивать пенящийся напиток прямо из бочонка, стоило лишь повернуть
краник, и говорить, спорить...
- Сэр! - Средних лет мужчина в черном пушистом свитере притронулся к
моему плечу. - На два слова!
- Минутку, Серж, я сейчас вернусь!
- Вам привет от Грегори! Это еще не все, - решительно подавил мое
желание задавать вопросы неизвестный. - Он ждет вас сегодня, в любое
удобное для вас время, хоть среди ночи. Обязательно. Вот здесь, - он
протянул и быстро вложил мне в руку клочок бумаги, - адрес и план, как
попасть на виллу. И постарайтесь, чтобы никто не шел за вами! Вы поняли
меня?
- Понял, - сказал я, хотя ровным счетом ничего не понимал. Неужто
Грегори не мог сам разыскать меня, ведь это проще простого - телефон дадут
немедленно, нужно лишь набрать номер коммутатора мотеля, - Дик ведь знает,
где я остановился?
Взглянул на часы: без семнадцати десять. Самое время закругляться,
ибо Серж уже входил в раж.
Я еще для приличия поболтал с Казанкини и распрощался.
Когда выбрался на площадь, из Ледового дворца выплеснулась огромная
толпа - по-видимому, закончился товарищеский матч по хоккею. Холодало,
мороз пощипывал щеки, и первые снежинки кружились в притихшем загустевшем
воздухе. К гостинице "Холидей-инн", взревев на крутом подъеме, проехала
полицейская машина с красной тревожной мигалкой на крыше, потом - еще
одна.
Я постоял у ограды приземистой скромной церквушки, что приткнулась на
обрывчике над озером. Даже в неясном свете фонарей можно было легко
прочесть надпись на белом листе бумаги от руки - на английском, немецком и
русском - "Приглашаем к нам на чашку кофе. Бесплатно!"
Мне привиделось, наверное, что от дома лыжного союза, откуда я только
что вышел, отделилась неясная тень, замерла, словно присматриваясь, и
исчезла. Улица уходила вниз, к озеру, и темнела пустотой. Тишина,
казалось, струилась оттуда вверх - к площади, где беспокойные и шутливые
толпы туристов с боем брали длинный и высокий автобус.
Я осторожно двинулся вниз, придерживаясь левой стороны, потому что на
плане, нарисованном Грегори, мне надлежало свернуть на лед, оставив справа
церемониальную площадь, где, спустя несколько дней, поднимутся на
пьедестал почета первые чемпионы Игр. Сейчас площадь, а попросту -
огромный кусок расчищенного льда озера, была пустынна, лишь высокая арка,
под которой пройдут триумфаторы олимпиады, смутно вырисовывалась в
темноте. Только пятиметровые разноцветные кольца, отлитые из хрустального
льда, высвечивались лучами двух прожекторов; они точно плыли сквозь тьму,
притягивая взгляд совершенством форм и радугой, горевшей внутри каждого
кольца.
Чем дальше оставалась позади центральная часть Лейк-Плэсида,
полугородка-полудеревни, где все - дома, площади, магазины, даже костел и
церковь - были миниатюрными, какими-то нереально-игрушечными, - тем глуше
звучали шаги по асфальтированной мостовой. Голые деревья стояли как
окаменевшие, и тоже чудилось, что они отлиты из льда и жизнь давно
покинула их.
Поймал себя на мысли, что никак не могу отделаться от внутренней
напряженности, не покидавшей меня с той минуты, когда незнакомец передал
приглашение Дика Грегори. Нет, меня изумила и встревожила не сама форма
приглашения и даже не то, что он поручил это сделать совершенно не
знакомому мне человеку, а то, что Грегори вынужден даже со мной,
иностранцем, встречаться тайно. Все это выглядело подозрительным, и, не
знай я Дика много лет, вряд ли бы откликнулся на его просьбу. Что греха
таить, трудно, нередко опасно работается советским людям за рубежом, и тут
всегда следует быть начеку. "Э, грош тебе цена, если бы ты не
воспользовался случаем узнать нечто новое, что может сыграть свою роль в
беспокойной журналистской жизни", - сказал наконец сам себе.
Когда я ступил на лед, укатанный и утоптанный собачьими упряжками,
пересекавшими озеро вдоль и поперек с туристами в "настоящих" северных
санях, мне снова почудилось, что кто-то крадется вслед за мной.
Остановился в тени деревьев и прислушался.
Снег падал все гуще, все плотнее, и далекие звуки олимпийского центра
едва доносились сквозь ватный воздух.
"Ну вот, Романько, и ты стал пуглив, и тебе снятся призраки! -
