- Петя! - жалобно сказала она. - Может, хватит на сегодня? Завтра
сделаем больше.
Во какие разговоры начались! Я разогнулся и сказал:
- Конечно, хватит! Уже две нормы сделали. Я совсем офонарел.
Тоже словечко из словаря амбалов. Очень колоритное. Тата обрадова-
лась, что начальник, наконец, офонарел, запрыгала и закричала, размахи-
вая платком:
- Конец работы! Конец работы!
И мы потянулись к своему сараю. Устал я предельно. Но было как-то
приятно на душе. По дороге зашли в контору к девушкам. Тата вынесла мне
воды в ковшике. Я попил, как в кино, когда запыленные солдаты проходят
через деревню, а девушки дают им напиться. Струйки текли с краев ковшика
за рубашку. Я чувствовал себя мужчиной. А Тата, вероятно, женщиной. Но я
не знаю, не спрашивал.
В соседней с девушками комнате конторы сидел Лисоцкий. На голове у
него был носовой платок, завязанный по углам. Лисоцкий щелкал на счетах.
- Заработали рубль девяносто, - сказал он.
- Эх! Переработали на копейку! - сказал дядя Федя. Он все денежные
суммы переводит в стоимость "маленьких". Так ему почему-то легче.
Было только маленькое опасение, что кому-нибудь
Проработали мы таким манером три дня. Закончили поле, потом еще одно.
Там росла морковка. Надеюсь, что она выросла благополучно. Мы постара-
лись освободить ее от паразитов. А потом пошел дождь.
В дождь мы официально не работаем. Потому что сыро, и можно запросто
простудиться. Но едим. Вера и Надя не отходили от плиты. Дядя Федя к то-
му времени плюнул на сельскохозяйственные работы и попросился постоянным
рабочим на кухню. Лисоцкий ему разрешил. В помощь дяде Феде каждый день
назначался еще кто-нибудь. Они пилили дрова, таскали воду и рубили мясо.
Когда оно было. Еще они растапливали печь. Очень трудоемкое занятие.
Когда пошел дождь, народ сначала возликовал. Ликование продолжалось
до вечера. Мы опять сидели на нарах, пили сухое вино и пели песни. К ве-
черу песни кончились. А дождь нет.
На следующий день сухое вино в магазине тоже кончилось. Мы перешли на
мокрое вино. По какой-то иронии судьбы оно называлось "Солнцедар". То
есть, в переводе
- дар солнца. Ужасная жидкость. После нее во рту все слипается и ос-
тается вкус жженой резины.
В отряде начали проявляться симптомы загнивания.
- Петр Николаевич! - сказал Лисоцкий, придя из конторы в прорезинен-
ном плаще. - Я сейчас наблюдал, как Алексей в одних трусах валяется на
нарах у девушек. И кладет голову, простите, им на бедра. Что это означа-
ет?
- Это означает, - объяснил я, - что он сушит брюки у них на печке.
Кроме того, это означает, что бедра мягче подушки... А на чьи бедра,
кстати, он кладет голову?
- Этой... Как ее? Маленькой, черненькой... Наташе.
- Тате, что ли?
- Ну, да. Кажется, вы ее так называете.
- Кретин! - возмутился я. - Нашел бедра! Там что, Барабыкиной нету?
Вот где бедра.
- Петр Николаевич, - сказал Лисоцкий. - Я попросил бы вас не отзы-
ваться так об Инне Ивановне.
- Простите, - пробормотал я. - Я просто хотел сказать, что ее бедр
а...
- Я не хочу ничего слышать, - прошептал Лисоцкий. У него задергалась
щека, и он растворился в мутной пелене дождя.
Я схватил кусок полиэтилена, набросил его на голову и помчался к де-
вушкам. Там все происходило так, как описал Лисоцкий. Леша в плавках ле-
жал поперек нар от стены до стены. Голова его была на коленях у Таты.
Тата сидела задумчиво и от нечего делать заплетала Леше косички. Косички
получались длинные и тонкие. Леша лежал, прикрыв глаза, в состоянии,
близком к нирване.
Барабыкина сидела по-турецки и курила, смотря в стенку. Собака Кази-
мир спала на чьей-то подушке. Наташа-бис вязала. За столом Юра, Наташа и
Яша играли в карты. В дурачка.
В общем, притон.
- Тата, - сказал я. - Ты видела картину "Снятие с креста" Тициана?
Там композиция точно такая же, как у вас. Леша похож на Исуса, а ты на
Магдалину.
Видимо, Тата что-то слышала о Магдалине. Она стряхнула Лешу с колен и
сказала:
- В гробу я ее видела, твою Магдалину. В белых тапочках.
Для тех, кто не понимает, могу перевести. Смысл этой фразы таков:
знаем историю не хуже вашего, кто такая Магдалина и чем она занималась.
Только этим нас не смутишь, и вообще, не ваше собачье дело. Вы, Петр Ни-
колаевич, глубоко мне безразличны и не вызываете никакой симпатии. Може-
те проваливать, откуда пришли.
Вот так это будет на русском языке. Видите, как длинно.
Леша с Евангелием был плохо знаком. Поэтому он пока молчал. А я про-
должил разговор на том же языке.
- Быстро ты подклеилась, - сказал я.
Ну, это Леша прекрасно понял. Он сел и посмотрел на меня угрожающе.
Все-таки он плохо подбирает слова. Можно было бы уже что-нибудь сказать.
- Мальчики, - сказала Барабыкина. - Кончайте петушиться. Давайте
чем-нибудь займемся. Яша, почитай стихи! Только про любовь.
Яша оторвался от карт, томно взглянул на Барабыкину и нараспев произ-
нес:
- Ты меня не любишь, не жалеешь... Разве я немного не красив?
- Ты давай свое, - сказала Инна Ивановна.
Яша покраснел, но прочитал свое стихотворение, где сообщалось, как он
ушел ночью в зеленый туман, а девушка, стоя на углу, роняла слезы на
тротуар. Слезы свертывались в пыли шариками и бежали по тротуару вдогон-
ку за Яшей. Как мыши. По форме это тоже было красиво.
- Не бывает зеленого тумана, - наставительно произнесла Барабыкина.
Яша зевнул и сказал:
- Ничего вы не понимаете в поэзии.
- У нас Петя специалист по поэзии, - сказала Тата. - Он выучил сти-
хотворение Лермонтова. И пудрит мозги девушкам.
Я плюнул и растворился в мутной пелене дождя. Как Лисоцкий. Только
щека у меня еще не дергалась. Но задергается, я уже чувствовал. Интерес-
но знать, почему Тата так умеет действовать мне на нервы? Редко кому это
удается.
Я шел по мокрой тропинке, скользил и проклинал Тату. Еще я проклинал
себя, потому что надо быть выше этого. Нужно быть бесстрастным и не об-
ращать на эти штучки внимания. В гробу я видел эти штучки. Переводить не
буду, потому что в данном случае это непереводимо.
Я пришел в сарай, где спал в одиночестве Лисоцкий. Он хотел показать,
что стихия выше него. Я улегся рядом и заснул прескверным сном выброшен-
ного из жизни неудачника. Перед самым засыпанием я успел подумать о том,
как приятно, должно быть, лежать головой на коленке Таты и быть заплета-
емым в косички.
"Отрастить, что ли, волосы?" - подумал я уже во сне.
Много сена Снова наступила жара, и мы стали работать на сене. Сено
дают коровам зимой, чтобы они его ели. В сене много витаминов. Сено хра-
нят в таких больших стогах, которые называются скирдами. Все эти сведе-
ния сообщил нам управляющий.
Нас разбили на бригады по шесть человек и каждое утро развозили по
разным полям. В моей бригаде оказались амбалы, Тата и Барабыкина. Бара-
быкина сама напросилась. Интересно, зачем?
Каждой бригаде придавался дед из местных жителей. Дед был главным
специалистом по кладке скирды. Оказывается, это целая наука - класть
скирду. И высшего образования тут мало.
Вообще, заготовка сена - интересное дело. Вот как это делается, на
тот случай, если вам придется помогать какой-нибудь деревне.
Сначала косят траву. Это делает специальная машина, которая называет-
ся косилкой. Можно и вручную, косой. Трава лежит, разбросанная по всему
полю, пока не пожелтеет. Когда она пожелтеет, ее сгребают большим граб-
лями, которые тащит лошадь. На граблях сидит мальчик. Он время от време-
ни нажимает на рычаг, чтобы освободить грабли от сена. Еще он ругает ло-
шадь. Неизвестно, за что. Больше он ничего не делает.
Когда мальчик с лошадью сгребут сено в валки, приходим мы. У каждого
из нас есть вилы. Этими вилами мы изготовляем так называемые копны. Не-
большие такие горки сена. Поле становится будто в веснушках от этих ко-
пен. А дальше начинается самое главное.
Дальше приходит дед. Тот самый. Он закуривает "Беломор" и говорит:
- Здесь будем ставить.
Потом дед уходит докуривать "Беломор" в тень. А к нам приезжает трак-
тор. Я здесь описываю идеальный случай. Бывает, что сразу после того,
как мы изготовили копны, начинается дождь. Тогда нужно его переждать,
снова разбросать сено по полю, высушить, и все по новой. И так несколько
раз.
Бывает, что дождя нет, но и трактора тоже нет. Трактор сломался.
Трактор не лошадь, он ломается часто. Тогда мы сидим вокруг дерева и
разговариваем о жизни. Какая она была до революции, а потом до войны.
Наконец приезжает трактор. Из него выходит тракторист Миша с наколкой на
руке: "Нет в жизни счастья". Это квинтэссенция его философии.
Миша рубит первую попавшуюся березу и привязывает ее обрубленным кон-
цом к трактору. Получается волокуша. А дальше он ездит с этой волокушей
от копны к копне, а мы бегаем за ним и перебрасываем сено на березу. В
результате на березе получается большая гора сена, похожая на женскую
прическу с начесом. И все это подвозится к деду, который уже стоит на
том месте, где будем делать скирду.
Я понятно излагаю?
Теперь мы перебрасываем сено с березы на деда. Миша в это время ухо-
дит на соседнее поле есть горох. Дед хватает вилами сено и закладывает
основание скирды. Когда мы докапываемся до веток березы, дед уже ходит
на высоте одного метра над землей. Дальше все повторяется сначала.
Вот такие дела, сено-солома.
Самое интересное начинается, когда дед ходит уже высоко. А мы вшесте-
ром пытаемся завалить его сеном. Дед, не выпуская "Беломора" из зубов,
спокойно разбрасывает сено по скирде. И еще ходит, утаптывает. Длины вил
начинает не хватать. Мы уже подпрыгиваем, чтобы забросить сено вверх,
тогда дед говорит:
- Насаживайте на шесты.
Мы насаживаем вилы на длинные шесты. Шест с острым концом, чтобы вты-
кать его в землю. Тут начинается цирк. Пронзаешь вилами копну, делаешь
упор на колено -и р-раз!
Копна тяжелая, шест не втыкается, а скользит по земле. И ты бежишь,
стараясь сохранить равновесие. Потом конец шеста за что-то цепляется,
копна медленно плывет вверх; а там, наверху, благополучно рассыпается и
падает тебе на голову. Деду достаются три травинки.
Когда я повторил этот номер пять раз, Миша не выдержал:
- Откуда у тебя руки растут? - закричал он.
- Из плечей! - огрызнулся я, отплевываясь сеном.
- Умственный работник! - сказал Миша. - Смотри!
Он схватил вилы и принялся закидывать копны вверх. Под наколкой отно-
сительно счастья в жизни перекатывались приличные мускулы.
- Пригнали столько народу! А работать не умеют!
- Если всю вашу деревню пригнать к нам в лабораторию на помощь, -
сказал я,
- тоже неизвестно, что получится.
- Не беспокойсь! - сказал Миша. - Получится.
- Давай поменяемся, - предложил я. - И посмотрим, кто быстрей научит-
ся работать. Я вилами или ты лазером.
- Я с голоду дохнуть не хочу, если ты вилами будешь работать, - ска-
зал Миша.
Вот такая у нас вышла полемика. Наша молодежь так прямо укатывалась
со смеху. А сами, между прочим, ни вилами, ни лазером работать не умеют.
Только Барабыкина перепугалась, что мы сейчас с Мишей передеремся на
почве стирания граней между умственным и физическим трудом. Хотя переде-
ремся - это не то слово. Она испугалась, что Миша меня побьет.
- Каждому свое, - философски заметила она. И посмотрела на меня
как-то значительно. Я тогда не обратил внимания. А зря.
Я немного потренировался и тоже научился закидывать копны наверх. А
на следующий день попросился к деду в ассистенты. Мне хотелось овладеть
искусством кладки скирд. Я люблю заниматься деятельностью, для которой
не предназначен.
- Давай, лезь, - сказал дед. - Навивай на углы. Смотри, чтобы не за-
валивались. Середку забивай. И утаптывай.
Сначала я, в основном, утаптывал. Амбалы старались вовсю, пытаясь
