Решили ехать на вечернем поезде, а пока устроить общий пир. Купили,
чего надо. Вера с Надей за две недели прилично научились готовить. Они
сделали нам харчо и жареную телятину с гарниром. Управляющий напоследок
раздобрился на телятину. Мы ели, пили, поднимали тосты и чествовали
ударников.
Лисоцкий был единственным, кто до этого момента соблюдал сухой закон.
Но зато на прощальном банкете он взял свое. Дядя Федя ему подливал, не
забывая и себя. Они вскоре стали похожими друг на друга, как близнецы.
Оба с красными лицами и еле сидят.
Когда все вино выпили, Лисоцкий захотел сказать речь. Он забыл, что
уже говорил вначале.
- Я скажу р-речь! - заявил он. - Я все равно скажу р-речь! Я р-речь
сказать хочу!
- Да скажите ее, речь эту! - взмолилась Наташа-бис. - А то забудете.
Лисоцкий встал и сказал:
- Р-речь! Если кто обидится - тут нет таких! Нет! И все... Молодцы!..
Этот Петр Николаевич, мы его знаем. Знаем?!.. Я ему говорю, чтобы ни-ни!
..
Лисоцкий погрозил мне пальцем.
- Ни-ни! Понятно?
Внезапно его унесло из-за стола в поле. Это он выпрямлялся. Дядя Федя
его поймал, и они общими усилиями нашли положение равновесия.
- Ни-ни! - продолжал Лисоцкий. - И что вы думаете? Поди сюда, Петр
Николаевич, я тебя поцелую...
- Завтра, завтра, - отмахнулся я. - В городе.
- Хорошо! - согласился Лисоцкий. - Какую женщину увел, подлец!
И Лисоцкий сел.
- Тату? - хором спросили наши девушки.
- Та-ату! - передразнил их Лисоцкий. - Тата ваша... Тьфу!
Пришлось запаковывать Лисоцкого в наматрацник, из которого мы уже
вытряхнули сено. Он пошевелился там, а потом уснул. А мы все в прекрас-
ном расположении духа пошли на станцию, волоча на плечах начальника.
Навстречу нам шло совхозное стадо коров. Их гнали домой с пастбища. И
нас гнали домой с пастбища.
- Родимые! - закричал Яша коровам. - Это для вас мы старались! Жерт-
вовали своим молодым здоровьем! Кушайте, родимые! Не забывайте амбалов!
Лисоцкий шевельнулся в мешке и сказал оттуда:
- Я хочу речь!
- Тихо, Казимир Анатольевич, - шепнула ему Барабыкина. - Спите спо-
койно.
- Инна! - прохрипел из мешка Лисоцкий. - Идите ко мне!
- Двоих мы не донесем! - запротестовали амбалы. - Кого-нибудь одного
-пожалуйста. Нам не трудно.
От стада коров отделился бык и твердым шагом направился к нам. Оче-
видно, он хотел произнести ответное слово. Мы дунули по дороге что есть
сил. Лисоцкий был очень тяжелый. Слишком много выпил жидкости.
Бык не стал за нами бежать, а элегантно махнул хвостом и пошел к сво-
им коровам.
Мы взяли поезд штурмом, точно махновцы в гражданскую войну. Пассажиры
сразу же перешли в соседние вагоны. А мы стали петь песни. Поезд ехал
мимо полей. На полях аккуратными домиками стояли наши скирды. Издали они
казались совсем крошечными, как пирожные. Было удивительно приятно их
наблюдать.
Я сидел у окошка и смотрел на окружающий мир. Я подводил итоги. Я
люблю подводить итоги, даже незначительные.
Итоги всегда грустны, сено-солома. Потому что, как бы хорошо тебе ни
было, это проходит. Как бы весело ты ни смеялся, на дне всегда остается
осадок грусти. Сейчас я допивал этот осадок.
Да, мне не будет больше девятнадцать лет, а будет тридцать. А потом
сорок и так далее. Приходится с этим мириться, а мириться не хочется.
Здесь, в Соловьевке, я переключился на две недели. Две недели мне было
девятнадцать лет. И я был свободен, весел и счастлив, как жаворонок.
Жаворонок, сено-солома! Вот именно.
Эта девочка, эта Тата, как стрекоза, подняла свои радужные крылышки
перед моими глазами. И я увидел цветной, переливающийся красками мир, и
кровь гоняла у меня по сосудам в два раза быстрее.
Теперь стрекоза опустила крылышки и сидела поодаль с глазами на мок-
ром месте. Мы решили больше не встречаться, сено-солома. Ни к чему это.
Потому что я возвратился в свое время, а она осталась там, где была. Ей
еще только предстояло выйти замуж, создать семью, родить кого-то там и
взрослеть, медленно догоняя меня.
Такие пироги, сено-солома.
Кстати, о соломе. Соломы я в глаза не видел. Сено было, очень много
сена. Оно снилось мне даже по ночам, сухое, душистое и мягкое. Сейчас
оно проплывало за окошком, сложенное нами в домики. Я всегда знал, что
любовь окрыляет. Но не догадывался, что любовь может заставить сложить
огромное количество тонн сена в домики.
Это были памятники нашей любви. Недолговечные, как сама любовь. Зимой
это сено сжуют коровы, удивляясь, какое оно сладкое. Вероятно, они
вспомнят нас. И не только Тату и меня, а всех амбалов, и девушек, и дядю
Федю, и Барабыкину, и даже Лисоцкого.
Вот и все, сено-солома...
* Часть 4
Личные впечатления жизни *
Пропуск
Я потерял пропуск.
Пока еще неизвестно - совсем я его потерял или нет. Может быть, он
еще найдется. Но дело не в этом.
Дело в том, что я не успел к этому событию подготовиться, потому что
обнаружил пропажу слишком поздно. А именно - в тот момент, когда повесил
на табельную доску свой номерок и сделал шаг к двери, где стояла вахтер-
ша.
Я сунул два пальца в нагрудный карман и ощутил там непривычную пусто-
ту. Пока я осознавал, что пропуска нет, я успел сделать второй шаг. А
расстояние от доски до вахтерши у нас небольшое. Шагов пять. Останавли-
ваться никак нельзя. Потому что задние напирают. Все хотят на работу по-
пасть. Рыться в карманах тоже нельзя. Это подозрительно. Тут, даже если
найдешь пропуск, никакого доверия к нему не будет. Начнут изучать печати
и доказывать, что на фотографии не ты, а твоя тетя.
Главное в таких случаях - не теряться. Нужно проходить мимо вахтерши
не сбавляя темпа. Тогда показывать можно все что угодно: спичечный коро-
бок, вчерашний билет в кино или пять копеек.
Денег у меня не было, это я знал точно. Поэтому, делая третий шаг, я
мысль насчет пяти копеек отбросил. На четвертом шаге я понял, что пока-
зывать вообще нечего. Даже трамвайного билета не было, потому что я ехал
без билета. Дело перед получкой было.
А сзади уже шевеление недовольных. Спина, которая передо мною была,
исчезла в двери, и я оказался один на один с вахтершей.
И тут меня осенило. Ловким движеньем, глядя вахтерше прямо в глаза и
улыбаясь, я оторвал пуговицу от пальто, вытянул вперед руку с этой самой
пуговицей - и прошел мимо вахтерши с гордым видом. Как чемпион Олимпийс-
ких игр. Она только успела крикнуть вдогонку:
- Надо в раскрытом виде!
Так, с пуговицей в кулаке, я и пришел в лабораторию. Там я отдышался
и порадовался своей победе над обстоятельствами жизни. Такая радость ме-
ня распирала, что захотелось поделиться.
Пошел я к дяде Феде, стеклодуву. Он сидит перед стеклом с ужасным
своим пламенем и чего-то делает. Я ему все рассказал, а он говорит:
- Э-э! Да я свой пропуск полтора года как потерял. Смотри.
И показывает мне свою рабочую ладонь. А на ней аккуратненько так вы-
татуирован синий прямоугольник - и на нем название нашего института.
Точь-в-точь пропуск.
Теперь я ищу специалиста по татуировке.
Гвоздь
К нам в лабораторию привезли новый прибор иностранного производства.
Государство за него заплатило семь тысяч рублей золотом.
Когда его подвезли к институту, выяснилось, что в двери он не прохо-
дит. Стали его такелажники на третий этаж тянуть через окно. Тянули це-
лый день с уханьем и разными самобытными выражениями. Чуть стену не про-
ломили.
Но, в общем, справились. В самый последний момент только зацепили его
за раму и откололи деревянную полированную планочку.
- Слава Богу, - говорят, - что так обошлось! А то на прошлой неделе
грузили фрезерный станок, так он оборвался с пятого этажа, пробил ас-
фальт и провалился на станцию метро. Хорошо, никого не повредил. Решили
его не вытаскивать, а на его основе сделать производственную скульптуру.
Для красоты.
Я эту отколотую планочку нашел в траве и хотел прибить. Чтобы промыш-
ленная эстетика не страдала.
Поискал в лаборатории гвоздь и не нашел. Пошел в соседнюю. Был, гово-
рят, у нас гвоздь, но в прошлом году забили. Показали даже, куда. На
этом гвозде висят соцобязательства.
- Вот если бы тебе, к примеру, трансформатор нужен был, - говорят. -
Или электромотор. У нас их девать некуда.
Пошел я в отдел снабжения. Там встретили очень хорошо, с пониманием.
Велели писать требование. Я написал и даже чертеж гвоздя приложил с раз-
мерами. Через неделю, как и полагается, пришла бумага. Оказалось, что
лимит гвоздей на полугодие исчерпан. И вообще их на базе нет.
Обратился я к шефам. Они по телефону сказали, что у них гвоздя тоже
нет, но обещали попросить у своих шефов.
Еще через месяц получаем мы письмо из нашего подшефного колхоза. С
просьбой выслать гвоздь. Я этим письмом очень заинтересовался. Странным
мне показалось такое совпадение. Стал я выяснять, зачем им гвоздь.
Оказывается, они просили гвоздь для своей подшефной школы, которая
хотела передать его подшефному депо, откуда он должен был попасть на
подшефную фабрику. А эта фабрика и есть наш шеф.
Круг, таким образом, замкнулся.
Я совсем отчаялся и написал зарубежной фирме, которая изготовила при-
бор. Так, мол, и так. Не пришлете ли в качестве запчасти гвоздь?
Отправил я письмо, а на следующий день пришел дядя Федя паять стек-
лянные трубки. Я ему все рассказал.
- Дак ты ее приклей, куриная твоя голова! - сказал дядя Федя.
И я планочку приклеил столярным клеем.
А зимой привозят нам новый прибор и вручают письмо от фирмы. Фирма
извиняется за неполадки и, согласно гарантии, заменяет нам прибор цели-
ком.
- Я так и думал, что у них с гвоздями тоже нелады, - сказал дядя Фе-
дя.
Характкристика
Мне понадобилась характеристика.
То есть не мне. Я себя знаю довольно хорошо. Она понадобилась отделу
кадров.
- Мне нужна характеристика, - сказал я шефу. - Отдел кадров хочет
знать, что я за человек.
- Глупости! - сказал шеф. - Это никого не интересует. Главное, чтобы
все было по форме.
- А где ее взять, эту форму? - спросил я.
- Постойте, постойте! - сказал шеф. - У меня был очень неплохой обра-
зец характеристики. Я ее сам себе написал лет двадцать назад, когда в
аспирантуру поступал.
Стали мы искать. Перерыли всю лабораторию. Нашли осциллограф, списан-
ный три года назад, и чью-то диссертацию. А характеристики не нашли.
- Ну что ж, - сказал шеф. - Придется вам самому писать. Не стесняй-
тесь, пишите объективно.
Первая фраза далась мне легко. "Верлухин Петр Николаевич, 1941 года
рождения, беспартийный, русский, работает младшим научным сотрудником".
Потом я подумал и поменял местами слова "беспартийный" и "русский".
Пока все было объективно.
Помучившись немного, я написал вторую фразу: "На этом поприще он за-
рекомендовал себя добросовестным и грамотным работником". Но что-то
здесь мне не понравилось. Я зачеркнул "на этом поприще" и написал сверху
"за это время".
"За какое - это время?" - подумал я, перечитав обе фразы. Пришлось
добавить к первой: "с 1965 года".
Дальше я написал так: "Он активно выполняет все поручения, данные ему
общественностью. Является членом добровольной народной дружины и, по
совместительству, председателем комиссии общественного контроля в буфе-
те".
После короткого раздумья я убрал слова "активно", "все" и "по совмес-
тительству".
Последняя фраза, потребовавшая сильного напряжения мысли, порадовала
меня своей свежестью и лапидарностью.
Она выглядела так: "В быту устойчив".
Это было достаточно объективно.
В результате получилось следующее: "Верлухин Петр Николаевич, 1941
года рождения, русский, беспартийный, работает младшим научным сотрудни-
ком с 1965 года. За это время он зарекомендовал себя добросовестным и
грамотным работником. Он выполняет поручения, данные ему обществен-
