- Так! - воскликнул Юрий Тимофеевич, радуясь совпадению.
- Любит общество. Всегда живет жизнью коллектива, - продолжал я,
вспомнив его поручение относительно мест распределения.
- Ага! - кивнул профессор.
- По-моему, Мила любит его, - закончил я свое мнение.
- Я тоже так думаю, - сказал профессор.
А ведь умный человек! Лауреат государственной премии. Большая голова
в своей области. Почему умение разбираться в людях никак не коррелирует
с профессиональным совершенством? Проще говоря, почему профессора, ака-
демики и, скажем, народные артисты могут быть сущими детьми во всем, что
касается человеческих отношений?
Профессора опять отвлек официант. Они стали обсуждать горячее и слад-
кое. Что когда подавать. А я пригласил Вику, потому что она явно скуча-
ла. Крылов не умел танцевать и только шептал ей что-то на ухо. Я дружес-
ки отстранил Славку и повел Вику на площадку.
Слава Богу, играли что-то спокойное. Можно было поговорить.
- Как тебе это все нравится? - спросил я.
- Очень! - мечтательно сказала Вика. - Они такие счастливые! Я вот
только удивляюсь твоему участию...
- А что? - не понял я.
- Всем известно, что при кафедре оставят двоих, - сказала Вика. -Кры-
лову место обеспечено. Мы думали, что вторым будешь ты. А теперь, скорее
всего, оставят Борьку. Как же не помочь зятю?..
Я отодвинул Вику от себя и осмотрел ее, продолжая танец. Наконец я ее
увидел. Оказывается, можно проучиться с человеком пять лет, а увидеть
один раз в ресторане во время танца.
Я подумал, что Крылов непроходимый дурак. У меня даже появилось жела-
ние его спасти. Но вмешиваться в чужую личную жизнь не принято.
Я поблагодарил Вику за танец и вернул Крылову.
Дальше были какие-то незначительные свадебные эксцессы. Кто-то ку-
да-то убегал, его ловили, успокаивали, пили на брудершафт, целовались,
хохотали над чем-то, привели иностранца, усадили, пили с ним на брудер-
шафт, целовались, выясняли откуда он, наконец выяснили. Он был с острова
Маврикий.
В общем, все как обычно.
В полночь я обнаружил себя стоящим в вестибюле ресторана в обнимку с
профессором. Я выяснял, почему он к себе на диплом взял меня, а дочь вы-
дал за Сметанина. Я находил это нелогичным. Профессор настойчиво грозил
мне пальцем и смеялся.
Самое интересное, что и в этот раз у меня было машинное время. Я вы-
шел на машину в час ночи, шутил с нею и пел ей цыганские романсы. Види-
мо, машине это понравилось. Под утро затрещало АЦПУ, что в переводе на
русский язык означает "алфавитно-цифровое печатающе устройство" и машина
выдала мне рулон бумаги с буквами и цифрами. Я засунул рулон под мышку и
пошел домой разбираться.
Когда я проснулся днем, рулон лежал под подушкой. Я развернул его и
прочитал следующий текст:
2 х 2 = 4
3 х 3 = 9
4 х 4 = 16
ПОНЯЛ?
НЕ ПЕЙ ПЕРЕД РАБОТОЙ НА ЭВМ!
ЦЕЛУЮ, МАНЯ.
Этот текст был повторен раз тысячу.
Думаю, что это была шутка инженера по эксплуатации. Впрочем, не уве-
рен.
Гений
В течение некоторого времени после свадьбы профессор проявлял ко мне
повышенное внимание. Он звонил по телефону и интересовался, как идут де-
ла. Я неизменно отвечал, что нормально. Наконец Юрий Тимофеевич зашел в
нашу комнату чтобы посмотреть на результаты. Я показал ему теоретические
кривые, выкладки с интегральными уравнениями, "бесконечно подлого змея"
и алгольную программу.
- Все хорошо, только программа не идет, - сказал я.
- Как это не идет? Должна идти, - сказал профессор.
- Я тоже так думаю.
- Ничего! Пойдет, - сказал Юрий Тимофеевич и похлопал меня по плечу.
- А как настроение? Как дела дома? Вы ведь, кажется, женаты?
- Кажется, - сказал я.
Профессор недоуменно поднял брови.
- Я давно не видел жену, - пояснил я. - Мы с ней расходимся во време-
ни.
Профессор понимающе улыбнулся. Потом в его взгляде мелькнула какая-то
мысль. Он наклонился ко мне и прошептал заговорщически:
- Есть способ обрадовать жену...
Теперь уже я недоуменно поднял брови. А Юрий Тимофеевич рассказал о
том, что у него есть друг, член-корреспондент. У члена-корреспондента
есть сын. Сын учится на втором курсе нашего института, только на другом
факультете. И у него нелады с математикой. Нужно помочь ему разобраться
в интегралах. Сам член-корреспондент их уже подзабыл, да ему и некогда.
Вот он и ищет репетитора своему сынку. Профессор сказал, что если я за
две недели натаскаю его, мне очень неплохо заплатят.
- Они живут совсем рядом с институтом. По дороге в вычислительный
центр будете заходить к ним и проводить занятие. Отец, понимаете, очень
меня просил. Договорились?
Конечно, мы договорились. А что было делать?
На следующий день мне сообщили, когда можно приходить. Вечером я отп-
равился к члену-корреспонденту. Он, действительно, жил в двух шагах от
института, в новом красивом доме. Я поднялся на четвертый этаж и нажал
кнопку звонка. За дверью раздался звучный лай.
Мне открыл сам член-корреспондент. Он был маленького роста, лысева-
тый, с быстрыми и умными глазами. На ногах были шлепанцы. Рядом с ним
стояла черная собака почти с него ростом. Собака бросилась лапами мне на
грудь и лизнула длинным языком в щеку. Нельзя сказать, чтобы это мне
понравилось.
- Она у нас ласковая, - сказал хозяин. - Проходите...
Я разделся, и меня провели в комнату к сыну.
- Можете приступать, - сказал член-корреспондент и ушел.
За письменным столом сидел юноша цветущего вида. У него были широкие
плечи, розовые щеки и унылое выражение лица. Я подошел к нему и протянул
руку. Он встал. Росту в нем было на двух членов-корреспондентов. Просто
удивительно, какие фокусы вытворяет наследственность!
- Петр Николаевич, - солидно представился я.
- Гений, - сказал он смущенно.
- Это понятно, что гений, - сказал я. - А можно как-нибудь попроще?
- Геня, - сказал он, смотря на меня сверху своими детскими глазами.
- Ну что ж, Геня, - сказал я. - Давайте ваши интегралы!
Он сразу сник, обреченно повернулся к столу и стал листать тетрадку.
Мы начали заниматься.
Надо сказать, что такой патологической неприязни к математике я ни-
когда больше не встречал. Вид интеграла вызывал у Гения физическую муку.
Он смотрел на него, шевелил губами, морщился, но ничего, кроме слова
"дэикс" не произносил. Я понял, что натаскать его за две недели будет
чертовски трудно.
Для начала я попытался определить глубину невежества Гения. Другими
словами, я хотел узнать, какие разделы математики он знает твердо. Я ре-
шил идти от интегралов к начальной школе. Производных и дифференциалов
Гений не знал начисто. Элементарные функции присутствовали в его памяти
лишь в виде намека. С формулой квадратного трехчлена Гений был знаком
понаслышке. С несомненностью выяснилось, что твердо он знал только таб-
лицу умножения.
Я спросил, каким образом ему удалось закончить школу.
Гений пожал плечами и кивнул головой на дверь. Я понял, что он указы-
вает на своего папу, члена-корреспондента.
- Репетиторы, - сказал он.
Я очень мягко сказал, что здесь нужна целая дивизия репетиторов. Ге-
ний согласился.
- У меня хорошая кратковременная память, - признался он. - Я могу вы-
долбить наизусть, как стихи.
И он неожиданно начал читать на память:
- "Есть и в моем страдальческом застое часы и дни ужаснее других...
Их тяжкий гнет, их бремя роковое не выскажет, не выдержит мой стих..."
Это Тютчев. Это я понимаю... - с тоской сказал он.
И он прочитал стихотворение до конца. Читал он хорошо, с чувством.
- Хотите еще? - спросил он. Я в растерянности кивнул. Гений прочитал
Пушкина, Блока, кого-то еще. Мне стало грустно, нахлынули разные мысли.
Я решил остановить Гения. Все-таки у нас урок математики, а не вечер по-
эзии.
- А почему вы не выбрали что-нибудь погуманитарнее механико-машиност-
роительного факультета? - спросил я.
- Папу там все знают. Они у него учились... Он считает, что стихи -
это не занятие для человека.
- Что же мы будем делать?
- Нам главное - решить упражнения. К сессии я теорию выучу, - сказал
Гений.
- Решения объяснять? - спросил я.
Гений страдальчески взглянул на меня.
- Я вам лучше стихи буду читать, - попросил он.
И я принялся за работу. Я передвинул к себе задачник Бермана и при-
нялся щелкать интегралы. Я работал профессионально, с чувством некоторой
гордости. Гений никуда не отходил, он смотрел в тетрадку и шептал стихи:
- "Не растравляй моей души воспоминанием былого; уж я привык грустить
в тиши, не знаю чувства я другого. Во цвете самых пылких лет все испы-
тать душа успела, и на челе печали след судьбы рука запечатлела..." Ба-
ратынский, -комментировал он. - Поэт первой половины прошлого века.
Надо сказать, у Гения был безукоризненный поэтический вкус. Таким об-
разом мы повышали уровень друг друга. Я рос гуманитарно, а Гений матема-
тически. Хотя правильнее будет сказать, что каждый из нас безуспешно пы-
тался приобщить другого к недоступной ему красоте.
После стихов и интегралов я шел на машину и бился с "бесконечно под-
лым". Пока перевес был на его стороне.
Когда папы не было дома, Гений брал гитару и тихонько напевал мне ро-
мансы. Под романсы дело шло еще быстрее. Скоро я перерешал все интегралы
из задачника, и Гений стал приносить мне другие, которые выдавал ему
преподаватель в институте.
Таким образом мы провели с ним две недели по два часа на урок. Всего
двенадцать занятий, или сутки чистого времени. Интегралы стали иссякать.
Под конец мы все чаще беседовали о жизни. Моя симпатия к Гению очень вы-
росла. Я полюбил это детское существо с нежной поэтической душой. Одно я
понял ясно: инженером Гений никогда не станет. Мне было непонятно, зачем
он досиживает институт до конца, а родители гробят деньги на репетито-
ров.
Гений сам писал стихи. Он показывал их мне. Стихи были элегические.
- Если станешь поэтом, смени, пожалуйста, имя, - сказал я.
- Понимаю, - сказал он.
На последнее занятие он притащил мне всего один интеграл. Этот интег-
рал с большим трудом раздобыл преподаватель. У нас с ним был заочный по-
единок. Сумеет ли он составить интеграл, который я не смогу взять? Я за
две недели гигантски повысил свой класс.
- Он сказал, что этот пример из Университета, - доложил Гений.
- Посмотрим! - бодро сказал я.
Гений запел "Выхожу один я на дорогу", а я приступил к интегралу. Я
затратил на него сорок пять минут. Когда я нарисовал ответ и обвел его
жирным овалом, что-то в интеграле показалось мне знакомым. Я присмотрел-
ся повнимательнее и убедился, что если заменить переменную, то интеграл
превратится в моего любимого "бесконечно подлого змея".
Почти не дыша я проделал эту операцию.
У меня получился ответ. Получилась функция, довольно сложная, завися-
щая от нескольких параметров, но без особенности. Особая точка исчезла!
Это означало, что с бесконечным змеем было покончено!
- Гений! - прошептал я.
- А? - отозвался Гений.
- Это я гений! Понимаешь?.. Я два месяца мучался с этим интегралом на
работе, а тут решил его как учебный пример! Невероятно!
И мы с Гением спели вместе "Эх, раз! Еще раз!.." Оба были счастливы.
На шум прибежала мама Гения.
- Мама, мы все решили, - сказал Гений.
- Ах, я не знаю, как вас благодарить! - сказала мама и пригласила ме-
ня в другую комнату. Там, немного помявшись, она сказала:
- Петр Николаевич, мне хотелось бы знать, какова ваша преподава-
тельская ставка в час?
- Рубль, - подумав, сказал я. Мне показалось, что эта ставка наиболее
подходит.
- Ну что вы... Что вы... - забормотала она. - Нужно ценить свой труд.
Она достала из ящика письменного стола конверт, быстро отвернулась,
проделала с ним какую-то манипуляцию и вручила конверт мне. Я поблагода-
рил и сунул его в карман.
