Амурского залива и говорили о будущем. Мое будущее рисовалось отцу блес-
тящим - он верил в меня. Мне оно виделось тоже не менее грандиозным - но
в какой области?
Архитектор? Журналист? Математик? Физик? Писатель, черт возьми?!..
Какие возникали в наших головах картины! Международные фестивали,
съезды и симпозиумы! Тиражи книг! Научные открытия! Статьи во всех газе-
тах! Стыдно вспоминать...
Сейчас мне за тридцать. Я выезжал за границу однажды, о чем в свое
время. Моя фамилия известна на этажах дома, где я живу, и института, где
я работаю. Тем не менее, я довольно-таки счастлив, потому что этой из-
вестности я добился сам.
И дело вовсе не в известности.
Я стал физиком. В то время многие хотели стать физиками, химиками и
инженерами. Сейчас почему-то нет. Кажется, я руководствовался желанием
проникнуть в тайны материи. В тайны я не проник, но точные науки дали
мне необходимое для жизни стремление к истине. Сознание того, что свою
правду можно экспериментально проверить и математически доказать, очень
помогает жить. Другими словами, мне радостно думать, что есть незыблемые
вещи, вроде закона сохранения энергии, над которым не властны мнения на-
чальства, постановления партии и исторические оценки. В окружающей нас
жизни, а так же в истории, литературе и искусстве, тоже есть такие вещи,
но, Господи! - сколько воды утечет, пока правда восторжествует.
Жена
Я был бы неправ, если бы в своей автобиографии ни словом не обмолвил-
ся о жене. Собственно, я уже обмолвился.
Я перевелся в Ленинград, окончив два курса института. Перевод был
связан с новой службой отца. Я по-прежнему был комнатным домашним расте-
нием. Жизнь вне семьи пугала меня.
Менее чем через год я женился на девушке, которая училась со мною в
одной группе.
Методика выбора жены еще менее разработана, чем методика выбора про-
фессии. Я смутно надеялся, что судьба сведет меня в нужный момент с той,
которая... И тому подобное. Я не прикладывал к этому никаких усилий. Моя
будущая жена еще менее того. Она даже активно сопротивлялась. Но судьба
сделала свое дело на самом высоком уровне, направив нас друг к другу и
бережно подталкивая до самых дверей Дворца бракосочетаний.
Внешне все выглядело исключительно безответственно. Но в этой безот-
ветственности проглядывала неукоснительность, характерная для законов
материи.
Она мне понравилась. Я ей не очень. Это меня обескуражило. Я привык
нравиться. Клянусь, что она не кокетничала. Она не умела и не умеет это-
го делать.
Я стал ходить за ней. Она стала бегать от меня. Я убеждал ее, что в
нашей встрече есть какой-то смысл. Ее упрямство могло поколебать мой
комплекс полноценности, к которому я уже привык. Мы занимались физикой и
математикой. Мы доказывали вместе теорему Коши. Поясню для непосвященных
- это знаменитая и довольно тонкая теорема о существовании и единствен-
ности решения систем дифференциальных уравнений. Мы успешно доказали ее
на экзамене.
Вот уже много лет мы доказываем теорему о существовании и единствен-
ности нашей семьи. Мы запасались такими крепкими аргументами, как двое
детей, общий круг друзей, дружба и понимание. Не говоря о квартире и хо-
зяйстве.
Я уверен, что задача имеет решение. Но доказательство много труднее
того, что придумал Коши. Оно требует постоянных душевных сил и терпения.
Слава Богу, мы оба это понимаем.
А началось все с того, что после весенней сессии нам вздумалось вмес-
те поехать на юг. Мы сообщили об этом родителям. Тогда еще было принято
это делать. Мои родители только пожали плечами. Ее родители изумились.
Они напомнили нам, что мы не муж и жена, а следовательно, не имеем права
на подобные поездки.
- Ах, так! - сказал я. - В таком случае доставим им это маленькое
удовольствие и поженимся.
Таким образом женитьба стала способом проведения летних каникул.
Дальше мы не заглядывали. Я думаю, что если бы мы заглянули дальше, то
стали бы раздумывать и сомневаться. Но в двадцать лет не раздумывают - и
правильно делают.
Я взялся за дело с присущей мне в те годы энергией.
Сначала я обработал маму. Ее легко убедить. Потом мы вместе навали-
лись на папу. Отец был недоволен. Ранний брак мог помешать моему блестя-
щему будущему. В конце концов он сказал - делай как знаешь.
Мы познакомили родителей. Об этом нужно писать отдельно. Дело было
улажено, и мы стали готовиться к свадьбе. Кажется, мы оба испытывали не-
удобство и смущение от своего раннего брака. Нам казалось, что над нами
будут смеяться.
Надо сказать, что тогда сначала договаривались жениться, а потом вы-
ясняли некоторые подробности, связанные с браком. Я не уверен, что это
самый правильный способ, но и другие вызывают во мне смущение.
Отец уехал в командировку. Мы сидели рядышком и строили планы. Ее ро-
дители были на даче. Вечером я позвонил маме и решительно заявил, что
домой сегодня не приду. Мама только ахнула в трубку. Конечно, если бы
дома был отец, я никогда бы не решился на такой дерзкий шаг.
Я остался у моей милой и любимой, чтобы начать с нею поиски истины, о
которых уже говорил. Учитывая нашу теоретическую подготовку, это было
смешное и трогательное занятие.
Утром я впервые в жизни проснулся в незнакомой постели. Рядом спала
моя жена. Она была очень хороша во сне - волосы разметались по подушке,
лицо словно светилось.
Но разглядывать ее не было времени, потому что проснулся я от того,
что в замке поворачивался ключ. Я вскочил с кровати и одним движеньем
натянул трусы, дико озираясь. Жена мгновенно проснулась и прошептала:
- Это папа! Я думала, он не приедет...
- Думала, думала! - прошипел я. - Лучше скажи - куда мне деваться?
Она вдруг уронила руки и засмеялась совершенно безответственно. Мне
же было не до смеха. Ее отец уже шаркал ногами в прихожей. Я вылетел на
балкон и прижался лопатками к кирпичной стене.
Сейчас я представляю, каким идиотом я выглядел в тот момент на балко-
не. Вид снизу: молодой человек в синих сатиновых трусах, прижавшийся
спиной к стене, будто балансирующий на карнизе. На лице сумасшедшее вы-
ражение. Кстати, оно возникло в первую же секунду, когда в голове про-
мелькнула мысль: "Ботинки!" Конечно, мои ботинки сорок второго размера
все еще торчали посреди прихожей. Они наверняка не догадались выпрыгнуть
в окно. Равно как и брюки.
- Ну, выходи, выходи! Простудишься, - раздался голос ее отца из ком-
наты.
Я вышел и вытянулся перед ним, потупившись. Голый человек совершенно
беспомощен перед одетым. Жена спряталась с головой под одеялом. У меня
мелькнула мысль, что сейчас нам не разрешат жениться - и все! Хотя те-
перь-то на этом стоило бы настаивать.
Мы выслушали небольшую лекцию о нашем моральном облике. До свадьбы
было девятнадцать дней. Жена заплакала под одеялом. Ей было стыдно. Мне
разрешили надеть брюки. Ко мне вернулось самосознание.
После свадьбы мы почему-то не поехали на юг, а отправились в деревню.
Мы спали на сеновале, а днем бродили по лесу. Вокруг звенел и жужжал
июль. Солнце каталось по небу слева направо. Мы падали в траву, как ско-
шенные цветы, и касались друг друга лепестками. Задумчивые божьи коровки
взлетали с наших ладоней, как с аэродромов. "Божья коровка, улети на не-
бо, там твои детки, кушают конфетки". На облаке сидел бородатый Бог и
укоризненно покачивал головой. Впрочем, он одобрял нас. Браки заключают-
ся на небесах, как я выяснил позже. Вероятно, Богу весело и забавно было
смотреть на детей в высокой траве.
Через месяц жена сказала, что у нас будет дочка.
Я не оговорился насчет дочки. Она всегда знала и знает все наперед.
Когда я прошу объяснить мне научно источники ее знания - она только бес-
помощно улыбается. Видимо, у нее завязались дружеские отношения с Госпо-
дом Богом еще там, в деревне, посредством божьих коровок.
Типичный представитель
Я думаю, что пора заканчивать рассказ о детстве и юности. К двадцати
годам человек накапливает почти все, необходимое для выживания. Дальше
он начинает понемногу терять. О некоторых потерях я уже говорил.
В сущности, достаточно иметь очень немногое. Одну мать, одного отца,
одного брата, одного друга, одну любовь, одну жену, одно дело, одну
страну, один язык.
Обо всем этом я и рассказал.
И множество обстоятельств жизни, из которых получаются взгляды и сом-
нения.
Меня берет сомнение - кому нужна моя биография? Не злоупотребил ли я
вниманием? Я не космонавт, не олимпийский чемпион, не народный артист,
не академик и не Герой Социалистического Труда. Я вообще не герой. Геро-
ического крайне мало во мне.
У каждого хватает своих забот. У многих жизнь складывается так, что
им не достает даже того малого, что есть у меня. Так зачем, спрашивает-
ся, я лезу со своей биографией, если точно такая же есть у вас, вашей
жены и друзей? Не лучше ли было сочинить что-либо необыкновенное и поте-
шить публику исключительным и неповторимым?
Этак каждый начнет писать свои биографии!
Я отвечу - и прекрасно! Пускай каждый напишет о себе правду и даст
почитать другому. Мне кажется, что это будет способствовать взаимопони-
манию. Кроме того, пишущий автобиографию убедится, что ничего исключи-
тельного в нем нет, что все мы похожи в главных чертах и каждый является
типичным представителем своего поколения и социальной группы.
Как убедился в этом я.
Все мы в школе писали сочинения о типичных представителях. Могло соз-
даться мнение, что типичный представитель - это нечто вроде унифициро-
ванного блока телевизора. Он построен из стандартных деталей по стан-
дартной схеме. Между тем, каждый типичный представитель у классиков имел
свой дом, свою бабушку и маму, свои приключения и находки. Что же делало
его типичным представителем?
Образ мыслей.
Удивительное дело - мысли у всех разные, а образ мыслей один. Я долго
сопротивлялся тому, чтобы признать себя типичным представителем. Мне ка-
залось, что во мне есть что-то неординарное, и мысли иной раз приходили
в голову дерзкие и решительные. Я смотрел передачи, читал книги про тру-
жеников наших полей и заводов и думал, что мое лицо не такое. Вот они и
есть типичные представители, а я нетипичный, особый, ищущий и размышляю-
щий.
Мне казалось, что я все понимаю. А иногда казалось, что я ничего не
понимаю. Я не понимал, почему мы сами себя хвалим, почему черное то и
дело называют белым и почему мой образ мыслей - как бы это выразиться
поточней? - мало соответствует общепринятому образу мыслей советского
человека. Последнее меня огорчало. Я уже готов был поверить в то, что
мои глаза устроены как-то иначе. Они устроены негативно и видят белое
черным, в то время как нормальные люди видят правильно. Белое - белым, а
черное - тоже белым.
В таких условиях я не мог себя считать типичным представителем.
Чтобы не выделяться, я начал прикидываться дурачком. Стал валять
ваньку, как говорится. Оказалось - это удобно. С дурачка какой спрос? Он
даже если что и ляпнет невпопад, и назовет черное черным - так это по
дурости. Над ним можно посмеяться.
Мне не нравилась моя двойственность, потому что в душе я считал себя
человеком серьезным, даже печальным, и сердце у меня болело по поводу
глупостей и лжи.
Я склонен был винить себя. Мне очень хотелось пристроиться и шагать в
ногу, с песнями, с большой и широкой гордостью за себя и других людей.
Но присмотревшись повнимательнее, я увидел, что напрасно приписываю
себе оригинальность. Оказалось, что большинство людей видят то же, что
вижу я. И вовсе не прикидываются при этом дурачками. Они просто делают
свое дело, а сердце болит у них не меньше моего.
Написав автобиографию, я окончательно убедился в том, что являюсь ти-
пичным представителем. Ничего не было в моей жизни такого, чего бы не
