за программу и выкладки по расчету тепловых полей. В десять часов вечера
я обедал и шел на машину. Ровно в полночь я нажимал кнопку общего сброса
и запускал свою задачу. Устройство ввода заглатывало колоду перфокарт и
лампочки на панели начинали дрожать мелкой дрожью.
В шесть часов утра появлялся заспанный инженер по эксплуатации и на-
жимал ту же кнопку общего сброса. Он сбрасывал мою задачу. В семь утра я
приходил домой, ужинал и ложился спать.
Я жил в противофазе с женой и окружающими.
Мыслил я в то время на двух языках, причем оба были неродными. Первым
был математический язык формул. Мои тепловые поля выражались через ряд
интегралов, среди которых выделялся один. Он имел особенность. Я старал-
ся обойти ее и так, и сяк, вычисляя интеграл приближенно, но ничего не
получалось. Для этого интеграла я придумал специальное имя. Я назвал его
"бесконечно подлый змей", потому что он обращался в бесконечность в од-
ной точке, а другие слова выражали мое к нему отношение. На "змея" я
тратил уйму времени.
Другим языком на этот период времени стал сильно усеченный английс-
кий, в котором было около двух десятков слов. Этот язык назывался АЛ-
ГОЛ-60. На нем я разговаривал с машиной.
Может ли машина мыслить? Этот вопрос часто становится предметом дис-
куссии в прессе. По-моему, он устарел. Машина уже давно мыслит. В этом я
убедился на собственном опыте. Правда, она мыслит не так, как нам бы хо-
телось.
Мои диалоги с машиной выглядели странно.
- Бегин! - говорил я, нажимая кнопку ввода. Этим словом начиналась
моя программа. Машина не различала его на слух, но понимала, если слово
было набито на перфокарту.
- КОНЕЦ ОТДЫХА, ВРЕМЯ СЧЕТА, - вежливо говорила машина, печатая свои
слова на пишущей машинке. И начинала считать.
Чаще всего ей не нравилась моя программа. Проработав несколько минут,
машина говорила мне страшное слово АВОСТ. На нормальном языке это озна-
чает АВТОМАТИЧЕСКИЙ ОСТАНОВ, хотя я сильно сомневаюсь в наличии слова
"останов" в русском языке.
Короче говоря, она останавливалась, потому что произошло деление на
ноль или что-то в этом роде. По всей вероятности, это были проделки
"подлого змея". После АВОСТА машина терпеливо ожидала продолжения диало-
га.
Однажды, когда она выдала мне подряд семь "авостов", я ее ударил. Я
смазал ей по никелированной панели устройства ввода. Машина и тут оказа-
лась выше меня. Она в восьмой раз произнесла с достоинством это слово и
затихла. Я ругался так, что мне не хватало не только, алгольных, но и
всех известных мне русских слов. Машина молча зациклилась, то есть ушла
в себя и минут десять крутилась на одном месте программы, пока я ее не
остановил.
Подобные сцены обычно происходили часа в четыре ночи, когда в голове
полная путаница, а сквозь окна машинного зала видны только одинокие ми-
лицейские машины.
Корректность и твердость машины бесили меня. Я совал ей в пасть новые
и новые перфокарты, но она невозмутимо выплевывала АВОСТ или зациклива-
лась.
Иногда инженер по эксплуатации заставал меня лежащим на пульте в пол-
ном изнеможении. Машина же всегда была как огурчик.
Кто же из нас, спрашивается, мыслил?
Я пожаловался на машину Чемогурову. К тому времени он завалил меня
исходными данными по лазерной сварке, которые брались неизвестно откуда.
Но из-за упрямства машины результаты задерживались.
- Всякая машина - это женщина, - глубокомысленно изрек Чемогуров.
-Только лаской, Петя, только лаской и нежностью. Грубым напором ты ниче-
го не добьешься.
Я не успел воспользоваться его советом, потому что подошло время же-
ниться Сметанину. Я уже успел позабыть, что приглашен свидетелем. Но
Сметанин это хорошо помнил. Продолжение моего романа с машиной пришлось
отложить. Сметанин нашел меня и потребовал выполнения обязательств. Я
сказал, что жена против. Сметанин презрительно посмотрел на меня и обоз-
вал подкаблучником.
- Сделай так, чтобы она не знала. Ты же все равно каждый вечер ухо-
дишь из дома. Не все ли ей равно - на свадьбу или на машину?
И я решился. Кроме всего прочего, я никогда не видел фиктивного бра-
ка. Хотелось посмотреть, как это выглядит. Было только одно маленькое
затруднение. На свадьбу нужно было одеться поприличнее, чем на работу.
Жена, конечно, сразу обратила внимание, когда я наряжался.
- На работу так не ходят, - сказала она. - У тебя, наверное, свида-
ние?
- Конечно, свидание, - сказал я. - Чемогуров советовал подойти к ма-
шине как к женщине. Теперь я всегда буду ходить к ней нарядным и с цве-
тами.
Между прочим, я так потом и делал. Может быть, именно это мне помог-
ло.
Но в тот вечер жена не оценила моего юмора, и мы с ней немного поспо-
рили. В результате я чуть не опоздал во Дворец бракосочетания, где ре-
гистрировались Сметанин и Мила.
Когда я с букетом белых хризантем влетел во Дворец, до бракосочетания
оставалось полторы минуты. А во Дворце график бракосочетаний выполняется
с точностью железнодорожного расписания. Это я знал еще по своей регист-
рации.
Я взбежал по мраморной лестнице наверх и ворвался в зал, где происхо-
дило построение участников. Процедурой руководила миловидная девушка.
Она выстраивала всех парами перед закрытыми дверями в самый главный зал,
где совершалось таинство.
- Впереди жених и невеста, - командовала она. - Дальше свидетели...
Какая-то незнакомая девушка подхватила меня под руку и повела. Мы
пристроились за Сметаниным и Милой. Мила на этот раз была в нормальном
свадебном платье. Сметанин, красный от духоты и ответственности, обер-
нулся и погрозил мне кулаком.
- Следующими становятся родители невесты... - продолжала вещать рас-
порядительница.
За нами пристроилась еще одна пара. Я скосил глаза и, к своему ужасу,
обнаружил, что пара эта состоит из элегантной пожилой женщины в розовом
костюме и профессора Юрия Тимофеевича, моего руководителя.
Он был строг и торжественен.
- Здра... - прошептал я, но задохнулся.
Профессор кивнул мне немного холодновато. Мол, не стоит церемониться,
после поговорим. Я отвернулся, чувствуя, что мой затылок немеет под
взглядом профессора. Вот и состоялась наша встреча! Больше всех я в тот
момент ненавидел Сметанина. Только теперь я понял, зачем я ему понадо-
бился в качестве свидетеля.
Сметанин прикрывал мною свой фиктивный брак. Я был буфером между ним
и профессором.
Заиграл свадебный марш композитора Мендельсона, и мы вошли в зал бра-
косочетаний, чтобы выполнить формальности фиктивного брака.
Свадьба понарошке
Интересно было бы узнать, о чем свидетельствует брачный свидетель?
Свидетель в суде, например, рассказывает, как произошло преступление.
При этом он обязуется говорить правду и только правду. С брачного свиде-
теля таких обязательств не берут. По-видимому, он должен засвиде-
тельствовать, что знает жениха с хорошей стороны и уверен в благоприят-
ном браке. То есть, я должен был сделать именно то, против чего активно
возражала моя совесть.
Тем не менее, в нужный момент я вышел к столу и поставил свою подпись
там, где требуется.
- А теперь, товарищи, поздравьте новобрачных! - сказала главная жен-
щина с бархатной красной перевязью.
Мы все, толпясь, подошли к Сметанину и Миле и принялись их целовать
куда попало. Хуже того, пришлось целовать и родителей. Я облобызался с
собственным профессором, чувствуя, что никогда еще не был в более иди-
отской ситуации.
- Как ваши расчеты? - спросил он меня между поцелуями.
- Как сказать?.. Скорее хуже, чем лучше, - ответил я и снова приник к
его щеке.
После этого мы дружной гурьбой спустились вниз и принялись рассажи-
ваться в такси. Я как свидетель ехал с новобрачными в специальной машине
с переплетенными колечками на крыше. К колечкам примотали большую куклу
в свадебном платье с фатой. Кукла хлопала глазами на ветру и была очень
похожа на Милу. Эта кукла символизировала что-то хорошее.
Мы поехали сначала на Дворцовую площадь, где трижды объехали вокруг
Александровской колонны. Зачем это понадобилось, не знаю. Таков обычай.
Эти загадочные обычаи плодятся с огромной быстротой. Кажется, уже появи-
лась мода взбираться на купол Исаакиевского собора в день бракосочета-
ния.
Потом мы поехали в ресторан "Ленинград", где был заказан свадебный
ужин. Заказывал ужин Юрий Тимофеевич, который взял на себя и другие сва-
дебные расходы. Если бы профессор знал, что его дочь вступает в фиктив-
ный брак, он не потратил бы ни копеечки.
- А ты не боишься, что придется расплачиваться при разводе? - шепнул
я Сметанину, чтобы хоть как-нибудь испортить ему настроение.
- Не имеет права. Я узнавал у юриста, - быстро ответил он.
Колоссальный человек!
Все расселись за столоим. Гостей было человек сорок. С одной стороны
стола сидели старики - тети, дяди, бабушка Милы и прочие родственники.
По другую сторону - молодежь. Были ребята из нашей группы, включая Кры-
лова и Вику. Вика разглядывала всех с повышенным интересом и невзначай
наводила справки. Она готовилась к своему браку. Крылов до сих пор пре-
бывал в состоянии грогги и никого, кроме Вики, не замечал.
Мои неприятности продолжились и в ресторане, потому что меня назначи-
ли тамадой. Я должен был выкликать тосты и время от времени организовы-
вать хор, завывающий "Горько!"
Сметанин и Мила целовались кинематографично и не без чувства. Было
непохоже, что впереди их ждет фиктивный брак. Я тем временем потихоньку
записывал на салфетке имена и отчества всех родственников, чтобы, не дай
Бог, не перепутать.
- А теперь мы попросим бабушку Милы Калерию Федоровну сказать нес-
колько слов и напутствовать новобрачных! - кричал я голосом циркового
клоуна.
И несчастная бабушка, принимая за чистую монету все происходящее,
проникновенно говорила о трудностях и радостях семейной жизни. Рука об
руку... Умейте прощать друг другу... Главное - дети... Сметанин понимаю-
ще кивал.
- Горько! - крикнула Вика и вдруг ни с того ни с сего запустила пус-
тым фужером в стенку. Фужер просвистел над головой профессора и разле-
телся на мелкие брызги.
- На счастье! - твердо сказала бабушка, выпила и тоже хряснула своим
фужером об пол.
Сразу возник официант. Он обеспокоенно повертелся вокруг стола и нак-
лонился к уху профессора. Юрий Тимофеевич, благодушно улыбаясь, что-то
сказал официанту. Тот испарился.
Сметанин и Мила опять слились в поцелуе. Они, кажется, вошли во вкус.
Свадьба потеряла управление и покатилась дальше сама собой, как трамвай,
у которого отказали тормоза. Заиграл оркестр, гости пошли танцевать, а
ко мне подсел Юрий Тимофеевич. Он был в приподнятом расположении духа.
- Вот как бывает, Петя, - сказал он, обобщая совершающееся в одной
фразе.
Потом он помолчал и стал распрашивать о Сметанине.
- Скажите, как вам нравится Боря? Вы ведь его хорошо знаете... Как
студент он... э-э... немножко с ленцой. Но мне кажется, если захочет, он
своего добьется. Не правда ли?
- Совершеннейшая правда! - убежденно сказал я.
- Хорошая пара... - сказал профессор, с любовью глядя в зал, где на
площадке перед оркестром кружились Сметанин и Мила.
- Очень подходят друг другу, - согласился я.
- Так что Боря? Мне хотелось бы знать ваше мнение. Вы ближайший его
товарищ.
Всякий раз, когда у меня спрашивают мое мнение, я теряюсь. И вовсе не
потому, что не обладаю им. Дело в том, что в подавляющем большинстве
случаев хотят услышать не мое мнение, а подтверждение своему. Вот и сей-
час профессор Юрий Тимофеевич хотел услышать от меня, что Сметанин пре-
восходнейший человек, добрый товарищ и верный друг. Я же придерживался
мнения, что Сметанин большой прохиндей, бездарен, но энергичен. Поэтому
я сказал:
- Боря очень энергичен...
