разрешение. Демилле зажег спичку. Мужчина затянулся, вежливо проговорил:
"Извините за беспокойство", - и скрылся в темной подворотне.
Демилле так и не понял - знал или не знал он о нем? догадался ли? за
какое беспокойство просил прощения? Он вошел в подъезд, отпер дверь сво-
им ключом. Настроение было - сквернее не придумаешь. Наталья плескалась
в ванной, что-то тихонько напевая. Он вдруг позавидовал ей и тому ста-
ричку, остро так позавидовал - любовник... А он в телеге пятое колесо.
Не раздеваясь, принялся собирать чемодан, довольно небрежно, уклады-
вая самое необходимое. Сумку оставил - не выходить же ночью с двумя наг-
руженными руками, за вора могут принять! В состоянии все той же апатии
написал Наталье записку: "Спасибо за все. Позвоню. Не волнуйся. Всего
хорошего!" - придавил записку ключом и вышел из квартиры с чемоданом,
щелкнув замком.
Глава 22
ПРАЗДНИК
Впервые в истории кооператива (и не только нашего, а и кооперативов
вообще) в первомайской демонстрации участвовала колонна жильцов дома - и
многие воздухоплаватели предпочли шагать в ней, игнорировав колонны сво-
их предприятий. Лишь кооператоры, облеченные служебной властью (завотде-
лом Вероятнов, начальник цеха Карапетян и еще несколько), были вынуждены
шествовать со своими организациями, прочие же, возглавляемые майором
Рыскалем и членами Правления, шли в небольшой, но сплоченной колонне
улетевшего дома.
Дворники Храбров и Соболевский несли транспарант с надписью: "Да
здравствует воздушный флот!" - вполне безобидно, но с подтекстом (Рыс-
каль возражал, но молодежь его уговорила), шли рука об руку Ментихины и
Вера Малинина, Клара Семеновна и Файнштейн, и кавторанг в отставке
Сутьин, и даже Серенков пожаловал, как всегда хмурый и неизвестно почему
кривящий рот. Шли и Ирина Михайловна с Егоркой и генералом Николаи. На
них бросали осторожные любопытствующие взгляды.
Шагали, пели, кричали "ура!"; на Марсовом поле, объединившись, подк-
репились бутербродами и лимонадом (кое-кто и вином, припрятанным за па-
зухою) и с песнями пошли через Кировский мост домой.
И уже праздничным вечером висел на стене штаба "Воздухоплаватель 1
2", в котором центральное место занимал рисунок первомайской демонстра-
ции в том же шаржированном духе.
Рыскаль посмотрел, улыбнулся, сдержанно похвалил... в душу прокралось
сомнение: что это они веселятся? все же демонстрация, дело серьезное!
Посоветовал шире привлекать актив дома к выпуску стенгазеты и наметил
ряд тем, требующих отражения: дежурства в подъездах, лифтовое хозяйство,
неразглашение. Дворники послушно кивали.
Окружавшие центральный рисунок печатные тексты, исполненные на разби-
той машинке "Москва", принадлежавшей Храброву, являли собою образцы
творчества обоих дворников. Рыскаль прочитал внимательно, но ничего не
понял. В просторном рассказе, называвшемся "Синдром черепахи", говори-
лось о каком-то человеке по фамилии Елбимов (фамилия майору резко не
понравилась), который потихоньку затягивался роговым веществом снизу,
как ноготь, пока не превращался в твердокожее существо в прозрачном пан-
цире, малоподвижное, с остекленевшим взглядом. Под конец рассказа его
неосторожно протыкали вилкой, и он вытекал из панциря, как студень, лишь
твердые стеклянные глаза остались в оболочке, закатившись почему-то в
пятку левой ноги. Игорь Сергеевич брезгливо поморщился, представив себе
эту картину, и перешел к стихам. Стихи были еще более непонятны, но
раздражения не вызывали. Что-то, как можно было догадаться, о любви, но
уж больно заумно.
- О жизни надо писать, ребята, - сказал Рыскаль.
Дворники понимающе переглянулись, однако снова кивнули. "Дураком счи-
тают", - горько подумалось Игорю Сергеевичу, но он удержался от дальней-
ших советов, решив поглядеть, как будут разворачиваться события дальше.
А на следующий день празднично одетые кооператоры снова потянулись в
школу - концерт был назначен на четыре часа.
Ирина Михайловна и на сей раз шла с генералом. Перед этим к ней забе-
жала Завадовская и вернула деньги на банкет, загодя уплаченные Григорием
Степановичем. Завадовская без обиняков объяснила Ирине, как велел Рыс-
каль: вам же лучше хотим, во избежание... и т. п. Ирина Михайловна почти
обрадовалась тому, что отказ исходит не от нее, а от начальства. По
правде сказать, она сама чувствовала себя неловко. Вроде бы наплевать на
чужие мнения, а вот ведь не наплевать! Что-то мешает. Но на концерт все
же взяла.
С одной стороны, Николаи ей уже чуть-чуть поднадоел своею учтивостью
и предупредительностью, а главное - постоянным оптимизмом. И это несмот-
ря на то, что Григорий Степанович уже давно висел на волоске; он пережил
два инфаркта, и в любую минуту мог наступить третий.
Ирина недоумевала: чего старик бодрится? хорошего в жизни гораздо
меньше в сравнении с плохим! Куда ни глянь - беды и горести, и беспрос-
ветный мрак впереди. А улыбка генерала, его звонкий, уверенный голос от-
вечали ей: это не совсем так, уважаемая Ирина Михайловна! посмотрите
вокруг внимательнее! ваши беды не стоят выеденного яйца! вы живы и, сла-
ва Богу, здоровы, чего же вам еще надо?
С другой стороны, Ирина уже привыкла к генералу. При ее-то консерва-
тивности! нелюдимости! Однако Николаи уже вписался в быт, стал не то
чтобы членом семьи, а вроде доброго домового. Как бы и нет его, а все же
есть. А может, не домовой, а Карлсон, который живет на крыше, правда,
без моторчика за спиной и кнопки на животе. Стоило Егорке распахнуть ок-
но, как генерал тут как тут! И рассказы, и стрельбы, и бумажные голубки,
и мыльные пузыри...
Теперь, торопясь на концерт с Егоркой и генералом, Ирина опасалась
лишь одного: как бы генерал не вышел на сцену с каким-нибудь номером ху-
дожественной самодеятельности. Мысль эта, сначала показавшаяся ей фан-
тастической, по мере приближения к школе становилась все более правдопо-
добной. Ирина не выдержала и спросила вроде бы в шутку:
- А сегодня вы не собираетесь выступать, Григорий Степанович?
- Ах, черт! - воскликнул Николаи. - Как же я не подумал! Можно было
фокусы показать. Знаете, Ирина Михайловна, я недурно показываю карточные
фокусы. Но колоду не захватил. Жаль!
Он вдруг рассмеялся и заглянул ей в глаза - поверила или нет? Ирина
смутилась.
Актовый зал встретил их возбужденной предпраздничной суетой - расса-
живались по рядам, занимали места соседям, переговаривались... По прохо-
ду промчалась Клара Семеновна с пышной прической, в драгоценностях, на
высоких каблуках... кто-то в углу настраивал гитару; провели, придержи-
вая за худенькие плечи, двух детей в молдавских национальных костюмах...
На сцене взъерошенный молодой человек пробовал микрофон, время от време-
ни над рядами разносился его хриплый, с потрескиваниями голос: "Раз,
два, три, проба, проба, проба..."
Вся обстановка и тревожное томительное ожидание напомнили Ирине Ми-
хайловне что-то давнее, из детства... вдруг она вспомнила: пионерский
сбор! Это ощущение родилось не у нее одной, многие истосковавшиеся по
коллективизму кооператоры с наслаждением обнаруживали в себе прочно за-
бытые, казалось, желания. Хотелось скандировать и рапортовать.
Потому, когда на сцене появилась Светозара Петровна с красным бантом
на лацкане костюма и подняла руку, обратив ее раскрытой ладонью к залу,
кооператоры разом смолкли.
- Внимание, товарищи! Торжественное собрание кооператива объявляю
открытым! - звонким приподнятым голосом возвестила Ментихина, и тут же
за сценой ударили в барабан и заиграли марш на баяне.
Открылась противоположная сцене дверь, и по проходу через весь зал
под звуки марша быстро и четко прошел майор Рыскаль в парадной форме.
Его сопровождали Светозар Петрович и Вера Малинина. В руках у Рыскаля
была тоненькая стопка почетных грамот.
Это напоминало вынос пионерского знамени дружины.
Кооператоры встали со своих мест и овацией в такт маршу сопроводили
майора к сцене.
В этот миг на сцене появился знакомый уже кооператорам транспарант
"Да здравствует воздушный флот!", который вынесли из-за кулис дворники.
Овация перешла в беспорядочные рукоплескания.
Рыскаль не без молодцеватости взбежал по ступенькам на сцену и занял
место рядом с Ментихиной. Старушка не могла скрыть счастливой улыбки.
Дожила-таки до торжества тех, правильных, идей! Рыскаль зачем-то пожал
ей руку, что не предусматривалось сценарием, и жестом усадил кооперато-
ров.
Речи, а тем более доклада, не планировалось. Тем не менее, оказавшись
лицом к лицу со внимающим залом, майор почувствовал ее необходимость.
Слова нашлись легко - и не казенные, а свои, от сердца, давно забытые,
оставшиеся там, в туманной дали пятидесятых.
И те из кооператоров, кто помнил иные, еще более туманные времена, и
сорокалетние, и молодежь, родившаяся после войны, сидя в этом обыкновен-
ном зале обыкновенной школы, украшенном обыкновенными плакатами,
чувствовали, что происходит нечто такое, чего уже давно ждали, о чем не-
осознанно грезили, страдая от разъедающих общество язв, когда на словах
человек человеку был "друг, товарищ и брат", а на деле оборачивался вол-
ком, когда... но что об этом говорить!
У тех, кто постарше, это смутно с чем-то ассоциировалось; молодые же
внимали с чувством, поскольку дух коллективизма, вспыхнувший в коопера-
тиве, благодаря беде и общей борьбе, был, что ни говори, весьма притяга-
телен.
И вот что удивительно - формы единения были те же, казенные: собра-
ние, субботник, демонстрация, художественная самодеятельность, а чувства
рождали истинные. Должно быть, потому происходило так, что беда косну-
лась самого сокровенного - собственного дома - и стало вдруг понятно,
что справиться с нею можно только самим.
Со сцены уже лились взвизгивающие звуки молдаванески, а те самые дети
в костюмчиках потешно и не в такт топтались на месте, взявшись за руки и
высоко вскидывая голые коленки. Аккомпанировал на баяне Серенков, его
застывшее лицо ничего не выражало, в то время как пальцы с удивительным
проворством бегали по клавиатуре.
Детям щедро похлопали, и Светозара Петровна объявила следующий номер:
художественное чтение. На сцену вышла Вера Малинина - она сильно измени-
лась в последнее время, стала увереннее, помолодела и похорошела. "Лер-
монтов. Мцыри", - сказала она и принялась читать хрестоматийный отрывок
из поэмы - поединок с барсом... "Но в горло он успел воткнуть и там два
раза повернуть свое оружье. Зверь завыл..." - читала уверенно и с выра-
жением.
Затем Армен Карапетян без сопровождения спел армянскую народную пес-
ню, а Файнштейн прочитал свою юмореску о сантехниках.
На сцену вышел квартет Рыскалей - майор при параде, Клава и Марина с
Наташей, вполне оформившиеся уже девицы, очень похожие на мать. Серенков
склонил голову, прикрыл глаза и заиграл "Ромашки спрятались, поникли лю-
тики...". Клава повела чисто, дочки подхватили: "Зачем вы, девочки, кра-
сивых любите...", Рыскаль тихо и печально вторил.
Женщины в зале прослезились, а мужчины сурово нахмурили брови, кроме
генерала Николаи, который, наоборот, распахнул глаза и с удивлением взи-
рал на сцену.
- Надо же, какие молодцы! - шепнул он Ирине, тоже против воли растро-
ганной.
Рукоплескали Рыскалям еще добротнее, а они, смущенно покланявшись,
затянули есенинское "Не жалею, не зову, не плачу..." - да еще лучше
прежнего! Девочки порозовели, голос Клавы дрожал от волнения, а майор
усердно помогал себе бровями, оставаясь в целом вполне статуарным.
На "бис" исполнили "Вечерний звон" - коронный номер. Рыскаль глубоко
и неторопливо подавал свои "бом-бом", пока жена и дочки, точно ангелы на
небесах, выводили мелодию. Зал рыдал в буквальном смысле слова.
Кроме удовольствия, доставляемого пением, еще одна причина заставляла
