спокойно... Отдохну, думаю, малость - и в горы. Места, слава богам,
знакомые, можно сказать, родные. Осмотрюсь, разведаю, что и как, и
дальше - к столице...
Одним словом - размечтался, сучья кость, раскис. Тут они и
выскочили из кустова - как призраки! Все трое - целые, невредимые,
даже поклажу сохранили. Я как к земле прирос - не шевельнуться, рот
разинул. Ведь хоть бы ветка где хрустнула!..
Тормозят рядом, и этот молодой, белобрысый мне этак ручкой: мол,
вот и мы! Рюкзак скинул, присел рядом, рукавом пот с лица вытирает, а
сам почти сухой, ну, может, слегка запыхался. Вот дьявольщина, как же
это?..
Лота головой тряхнула, улыбнулась - мне! - и к ручью, грязь
смывать. А мордатый даже не присел, сразу за трубку. И, разрази меня
гром, такой у них вид, будто и не бежали они только что сломя голову,
а так, размялись слегка. Ну и ну!..
Сел я, братцы, и морда у меня, наверное, до колен вытянулась - Ян
даже заржал. Святая сфера, что же это получается? А Бруно трубку
раскурил и спрашивает, словно ничего не случилось:
- Ну, Стэн, куда теперь?
А я сижу столб столбом, язык проглотил. Скажу без хвастовства:
мало кто со мной в беге сравнится, спросите любого. И вот я валяюсь,
как конь загнанный, а этим хоть бы что, чуть вспотели. И глазное: как
они на меня вышли, ищейка у них припрятана, что ли?.. Ох, хотелось бы
мне знать, где их так натаскали?! Одним словом, недооценил я их, вот
что, матерые это ребята. Сопляк я перед ними, и вот это отныне надо
зарубить себе на носу!
Ну, ладно, пришел я в себя, рот захлопнул. Гляжу, Лота
поднимается, лицо в брызгах, волосы мокрые поправляет. Казалось бы что
особенного - а глаз не оторвать, прямо завораживает! Наваждение
какое-то. Потом руку на сфероюг вскинула.
- Там что, - испрашивает, - горы?
- Угу, - говорю, - они самые... - Подумал и добавляю осторожно: -
Вот туда и пойдем. Смотрю, все на меня уставились. Лота глаза
прищурила, меня будто ледяной водой окатило.
- А как же столица? - спрашивает тихо.
- Да ты никак струсил, парень? - подает голос Бруно.
Ладно, проглотил я молча, понимаю: завести хотят. Но это они зря,
это у них не выйдет. Не на того напали - мне с ними надо жить дружно.
Пока.
Встал я - ноги, как бревна дубовые, и говорю:
- Вы, конечно, как знаете, а мне через Станцию путь заказан. В
Сферополис можно и через горы - один черт!
Вежливо сказал, спокойно. Бруно головой качает:
- Далековато через горы-то... Время потеряем.
- Ну и оставались бы на Станции, - не выдержал я. - Кругачи бы вас
в два счета куда надо доставили!
Старшой и глазом не моргнул, стоит, покуривает. Молодые
переглянулись.
- что, - говорит Ян - это мысль! Поглядел я на его физиономию
конопатую - не поймешь, всерьез или придуряется. А Лота головой
качает.
- Нет уж, - говорит, - лучше со Стэном! Больше увидим.
Черт знает, чего несут?! И этот, мордатый... Далековато, видите
ли... Будто не все равно, в какую сторону идти - Зенит же! Другое
дело, что в горах трактов нет, там попотеть придется. Но тут уж надо
выбирать!
Ну ладно, присел я к воде, стал свои ссадины исследовать. В
основном, чепуха, царапины. А вот к затылку не притронуться, шишка там
с кулак, кровь вокруг запеклась. Это я о платформу, когда нас там
застукали.
Тут Лота подходит, дай, говорит, посмотрю. Буркнул я что-то, мол,
пустяки, заживет - не слушает. Запустила пальцы в шевелюру, нащупала
рану - легонько-легонько. Застыл я, как пень.
Дед мой мастак был всякие старинные байки рассказывать, про
королей там, рыцарей, принцесс... Сказки, одним словом. Так вот. Лота
будто оттуда и явилась - в жизни такой красоты не видел, такого
совершенства, даже холодок пробирает: да возможно ли?.. Нет, словами
не передать - смотреть только да богов славить, что такое чудо
сотворили. Забыл я про все: и про боль, и про кругачей, и что дело мое
дрянь. Вот ведь как...
Я даже не сразу сообразил, что Бруно меня давно за плечо трясет:
"Очнись, парень!.."
- Что такое? - включаюсь.
- Уходить надо, - говорит спокойно. - Идут сюда.
Тут до меня, наконец, дошло, вскочил, как ужаленный.
- Как идут?.. Кто?..
- Не знаю, - пожимает плечами Бруно. - Наверное - со Станции.
Близко уже... У меня слух, парень, как у филина.
ОБИТЕЛЬ
Откуда у него такой слух взялся, я додумывал уже на ходу, как,
впрочем, и все остальное. Дунули мы в горы - и вовремя.
Только через первый гребень перевалили от леса ярдов триста, - как
вываливается оттуда видимо-невидимо кругачей, с роту, если не больше.
У меня в глазах зарябило - откуда их столько? Пешие, с короткими
карабинами, за плечами ранцы. Короче, совсем другая часть, не со
Станции.
Не знаю, засекли они нас или нет, только сразу без передыху
полезли вверх. И так резво - будто в горах родились. На плечах круглые
погончики серебром поблескивают.
Ох, и не понравилось мне все это! Вчера патрули, сегодня
кавалерия, теперь еще эти. Неужто все-таки война? Но с кем они в горах
воевать собрались, там же и не осталось никого!
Переглянулся я с троицей, головой покачал.
- Плохо, - говорю. - Отсюда один путь - на Седловину. Свернуть
некуда.
Ян вниз глянул, потом на меня.
- Ерунда, - говорит презрительно. - Обгоним!
Я ничего не сказал, подъем скомандовал. И хоть устал, как собака,
и живот подвело - с утра ни крошки во рту! - а рванул в полную силу,
без дураков. Вспомнил я, что за погончики у них на плечах:
"серебристые духи" это, вот кто, самые отборные части сфероносцев,
личная гвардия экзарха.
По счастью, я эти места как, свои пять знаю - вырос здесь. Дорога
к Седловине действительно одна, но не всем известно, где срезать
можно. Есть тут дикая тропочка, по самой кромке провала. Очень хорошая
тропочка, не каждый идти по ней решится, а с поклажей - и вовсе не
пройти. Слева стенка отвесная, гладкая-прегладкая, не зацепиться;
справа ущелье без дна, только сизый туман клубится да рокот слабый -
где-то там речка в камнях бьется. А тропка сама - в ширину ступни.
Вот по ней я и двинул. Дело для меня привычное - к скале животом
прижался и пошел семенить бочком. Тем более, налегке я, одна винтовка.
И то озноб по коже! Вспомнил я про рюкзачки у троицы - весело стало. Я
человек не вредный, но тут не до церемоний: кто кого?!
Перебрался я через самый пакостный выступ, жду, сердце стучит.
Очень мне интересно, что мои друзья-товарищи сейчас делать будут:
назад повернут или мешки свои к чертям собачьим побросают.
Минуты не прошло - ползут все трое, как приклеенные. И у каждого
рюкзак, а у мордатого в зубах трубочка дымится - ну, дает! Я дышать
перестал: все, сейчас гробанутся! Поздно уже рюкзаки сбрасывать, здесь
и шевельнуться-то негде. Был как-то случай, мы дедом от хизмачей
удирали. Тогда их двое тут сорвалось. Мы потом специально вниз лазали
за оружием. Какой там - даже костей не нашли!
В общем, если бы я это своими глазами не видел, ни за что не
поверил бы. Прошли ребята, уж не знаю, каким чудом-прошли! Даже не
задержались, проскочили играючи, догоняют - и мне: "Давай, давай,
парень, не задерживай!.."
Двинул я, как во сне, и до самой Обители в себя прийти не мог. Что
ни говори, а не было у нас в горах человека, который бы с поклажей
здесь прошел. Не слышал о таком и сам никогда бы не решился. Даже
зауважал их, честное слово...
Вот так и добрались до монахов, быстро, еще засветло. Я прикинул,
и получалось, что три-четыре сферочаса мы у серебристых выиграли. Не
бог весть что, но хоть передохнуть можно.
Обитель древневеров - единственный живой уголок по эту сторону
перевала. Тропа на Седловину как раз здесь проходит. Вокруг скалы
отвесные, голо, дико. Вершин не видно - все в сизой дымке; внизу -
черным зеркалом - озеро. Мертвая голова называется. По форме - череп,
даже глазницы есть - два круглых каменных островка. Сам монастырь
прилепился на уступе: башня из неотесанных глыб с остроконечной
крышей; во дворе - пристройки, тоже из камня. Все старое-престарое,
еще до Первого свершения возвели, крыша рыжим мхом обросла, даже
черепицы не видно. Раньше там древневерский крест красовался, пока его
кругачи не сбили, теперь натурально - сфера бронзовая, хотя монахи ее
не больно жалуют. Все, кто через Седловину идет, обычно здесь
отдыхают. У монахов обет такой: путников принимать и кормить...
Подходим, Ян меня нагоняет. Веселый, как всегда, зубы скалит.
- Это что, - спрашивает, - приют альпинистов?
Черт их знает, городских, может, действительно что новое
объявилось?
- Не слыхал о таких, - отвечаю. - Секта, что ли, новая?
Гляжу, челюсть у него отвалилась, промямлил что-то, отстал. И со
своими: бу-бу-бу... Тихонько, чтоб я не слышал.
В общем, что хочешь, то и думай. То ли одичал я напрочь, то ли эти
ребята с луны свалились! Это раньше так гозорили, еще до Свершения: с
луны, мол, свалился! И сейчас говорят, хотя что это такое - поди,
никто и не помнит. Мне дед рассказывал: раньше по ночам, в сфере такая
хреновина круглая висела, вроде фонаря. Светила немножко. Полезная
штука, сейчас-то ночью хоть глаз выколи!
В воротах сам отец Тибор встречает, все такой же тощий, маленький,
головастый. Поседел, правда, и бороденка совсем козлиной стала, но
ничего, крепенький еще. Он меня помнил, мы здесь с дедом не раз
бывали.
Кланяюсь, говорю, что положено. Вижу, отец Тибор глазенки свои
вытаращил - ну, ясно, Лоту увидел. Здесь, наверное, с Первого
свершения женщин не бывало. Остальные монахи тоже повылазили, бородами
трясут, пялятся, хрычи старые.
Дернул я старика - мол, торопимся, отче, не откажи бедным
путникам... и так далее. Обычаи-то, спасибо деду, знаю.
Повели в трапезную. Здесь ничего не изменилось: каменные
закопченные стены, очаг, длинный выскобленный стол; по углам гермы с
ликам древневерских богов, вернее, святых - бог у них, у древневеров,
один.
А вот с едой у монахов совсем худо стало. Вынесли нам по миске
ячменной каши да по кружке кипятка. И все. А каши-то всего на донышке.
Видать, обнищали монахи, раньше-то их местные подкармливали - и на
гостей хватало.
В один миг очистил я свою миску, за кипяток принялся; что ел, что
не ел... С такой жратвой нас серебристые в два счета сцапают. А друзья
мои, смотрю, в мисках лениво поковырялись, отодвигают - не нравится,
значит. Лота какой-то мешочек раскрывает, там разноцветные горошинки -
много, и мне протягивает парочку.
- Съешь, - говорит, - это вкусно! - И сама грызет, как леденец.
Ну, разжевал я, съел. Сладкие, вроде сахара, да что толку? Лучше
бы хлеба предложили, вон у мордатого рюкзачище какой, неужто жратвой
не запаслись?!
Отец Тибор напротив присел, руки к груди впалой прижал, глазки так
и бегают. Видать, чешется у него язык, но молчит, крепится. Это у них
строго: ни о чем гостей не спрашивать.
Допил я кипяток, и такое у меня ощущение, что сыт. Вот хоть режь -
сыт! Будто до отвала наелся и не какой-нибудь там пресной каши, а мяса
сочного, со сковороды. Даже привкус во рту - как, бывало, в праздники,
когда раздавали жертвенное мясо. Минуту назад живот к кишкам прирос,
быка бы съел, ей-богу, - и на тебе, сыт! Неужто в тех горошинах дело?
Лота, смотрю, улыбается, в глазах - лукавые искорки. Ну, чудеса!
Совсем мы тут в горах одичали, в столице вон какие штуковины в ходу, а
мы и слыхом не слыхивали. И вот что интересно: усталости словно не
бывало! Это после всего, что сегодня было! М-да... Короче, самое время
