тяжело дыша, стояли лицом к лицу. И тут вождь заулыбался,
блеснув белоснежными зубами.
- Конан! - сказал он на гирканском языке. - Как ты мог
забыть своего старого товарища?
Только теперь Конан вспомнил, где же он видел этого
воина.
- Юма! Клянусь Кромом и Митрой, да это же Юма! -
закричал он.
Отбросив саблю в сторону, он побежал к вождю и заключил
его в объятья. Пираты изумленно смотрели на гигантов,
дружески похлопывающих друг друга по спине и пожимающих друг
другу руки.
Некогда Конану привелось служить в легионе царя Илдиза
Туранского, чье царство находилось далеко на востоке. Юма из
Куша был в легионе таким же наемником, как и он сам. Во время
похода в далекую Гирканию Юма и Конан охраняли одну из
дочерей Илдиза, которая должна была обручиться с
предводителем степных кочевников.
- Ты помнишь сражение в снегах Талакмаса? - спрашивал
Юма. - А помнишь этого страшного маленького то ли царька,
то ли божка? Кажется, его звали Джалунг Тхонгпа ("См.
"Город Черепов").
- Конечно, помню! А помнишь, как ожил тот зеленый идол
царя демонов Ямы, что был размером с лошадь? Он раздавил
единственного сына Джалунга так, словно тот был клопом! -
клянусь Кромом, хорошее это было времечко! Но ответь мне
именем девяти алых царств ада, какого черта ты здесь
делаешь? И как ты стал вождем этих воинов?
Юма рассмеялся.
- Где же еще, как не на Черном Берегу должен быть черный
воин? И если я родился в Куше, разве я не могу, жить в
Куше? Но я хочу задать тот же вопрос и тебе, Конан. С каких
это пор ты стал пиратом?
Конан пожал плечами.
- Я человек, и мне надо на что-то жить. К тому же я
занимаюсь не пиратством, а честным каперством и нахожусь на
службе у короля Зингары. Это совсем разные вещи, как ты
понимаешь. Но расскажи мне о том, что ты делал все это
время. И почему же ты оставил Туран?
- Джунгли и саванны мне куда привычней, Конан, - я ведь
не северянин, как ты. Мне в конце концов, надоели
постоянные простуды.
После того как ты ушел на запад, нашим приключениям
пришел конец. Я мечтал только о том, чтобы еще хоть разок
увидеть пальму да переспать с чернокожей красоткой
где-нибудь под кустами гибискуса. И тогда я оставил службу
и отправился на юг, к черным королевствам. Теперь же я и сам
- царь!
- Царь? - недоверчиво переспросил Конан. - Царь чего?
Мне казалось, что здесь нет ничего, кроме банд голозадых
дикарей.
Лукавая улыбка заиграла на лице Юмы.
- Ты прав, и так оно и есть, или, точнее, так все и
было, пока Юма не пришел и не научил их искусству войны. -
Юма повернулся к своим воинам, озадаченным тем, что их
вождь говорит с чужим вождем на непонятном им языке. -
Рахиси! - сказал Юма.
Негры тут же успокоились и расселись на песке. Пираты
сделали то же самое, хотя и продолжали смотреть на негров с
недоверчиво недоверием. Юма продолжил свой рассказ:
- Наше племя долгое время враждовало с соседями. Мы
завоевали их земли, и тогда это соседнее племя слилось с
нашим, я же стал их вождем. Затем мы смогли покорить еще два
племени, и тогда я стал правителем. Теперь же владею всем
этим берегом, и владения мои простираются на пятьдесят лиг.
У нас больше нет отдельных племен, мы стали народом. Сейчас
я мечтаю о столице, которая смогла бы достойно представлять
нас.
- Черт возьми, Юма, - поразился Конан, - похоже, у этой
самой цивилизации ты смог научиться куда больше, чем я, -
только подумать, как ты преуспел в этой жизни. Ну что ж,
удачи тебе! Когда твои головорезы полезли из кустов, я уж
было решил, что богам наскучило возиться с нами и они решили
смахнуть нас с доски, чтобы начать новую партию. Мы
высадились на этот берег, с тем чтобы пополнить запасы воды,
а принес нас сюда ураган, которому предшествовал затяжной
штиль, ну а перед этим нам привелось побывать на острове, по
которому шастают духи змей и каменные статуи.
- Водою теперь ты можешь залиться, - пообещал Юма. -
После того как вы погрузите на борт все необходимое, вы
станете моими гостями. Я устрою такой праздник, с которого
уйти вам будет непросто. У меня только что созрело
банановое вино, которого хватит даже на то, чтобы утолить
вашу жажду!
Эту ночь почти вся команда Конана провела на ратановых
матах деревни Кулало; аргосцы остались на борту "Вастреля".
Кулало которое по размерам своим скорее было городом,
представляло собой три кольца конических хижин, сложенных
из бамбука и пальмовых листьев; снаружи деревня была
огорожена высокой изгородью и плотно посаженными кустами
колючего кустарника.
В самом центре поселка была вырыта огромная яма,
наполненная дровами. На огромных вертелах жарились туши
быков, антилоп и свиней. Резные деревянные ведра были
доверху наполнены сладковатым, обманчиво легким банановым
вином. Ведра стремительно опустошались, но их наполняли
вновь и вновь. Черные музыканты выстукивали сложные ритмы
на своих огромных барабанах, звучали флейты и инструменты,
отдаленно напоминавшие лиру. Юные негритянки, напрочь
лишенные одежды, танцевали у костра, звеня браслетами,
хлопая в ладоши и услаждая собравшихся пением. Матросы тем
временем пожирали жаркое, лакомились просяными пирогами,
политыми сиропом из сорго, и диковинными тропическими
фруктами.
Вскоре на берег прибыли и люди Сигурда. Увиденное
поразило аргосцев. Обилие еды, питья и развлечений тут же
заставило их забыть о недавних сварах с зингарцами.
Прелестницы, плясавшие у костра, то и дело оказывались в
объятиях матросов где-нибудь за ближайшей хижиной, чтобы
через какое-то время вновь появиться в круге подруг.
Конан не на шутку испугался - пираты не видели женщин
уже несколько недель, и совладать с ними было невозможно. К
его изумлению, черные воины царя Юмы ничуть не возражали
против того, что их женины спали с чужеземцами, напротив -
похоже, они даже принимали это за известный комплимент им,
мужчинам. Вздохнув с облегчением, Конан подумал, что у
варварства есть и несомненные преимущества перед тем
образом жизни, который принято величать цивилизованным.
Однако принцесса Хабела нашла такое поведение
недостойным, о чем не замедлила сказать вслух. Она сидела
между Конаном и Юмой. Вождь и капитан вели бесконечную
беседу, вспоминая былые подвиги и приключения, выпавшие на
их долю в далеком Туране. То и дело Конан изумленно
поглядывал на Хабелу, с не приязнью взиравшую на
происходящее.
Конан несколько побаивался того, что Юма в обмен на
оказанное им гостеприимство, может возжелать объятий
Хабелы. Для уроженца Куша подобное желание было бы не
просто прихотью, но, скорее проявлением учтивости. Пока
Конан ломал себе голову над тем, как же выйти из этого
затруднительного положения, Юма сам разрешил все его
сомнения, сказав, что понимает, чем отличаются варвары от
людей цивилизованных, и гордо отказался от права обладать
Хабелой.
Конан рыгнул.
- Клянусь Кромом, приятель! Вот это жизнь! Мне ни разу
не удалось взглянуть на эти треклятые звезды, вот нас и
занесло так далеко на юг. Такое ощущение, что мы оказались
в легендарной стране Амазонок. - Киммериец вновь приложился
к бочонку с вином.
Юма заметно протрезвел.
- Если ты хочешь знать, то - в каком-то смысле - так
оно и есть. По крайней мере воительницы из Гамбуру - их
столицы - утверждают, что этот берег принадлежит им. Пока у
них не хватает сил на то, чтобы доказать это оружием, -
ведь между моими землями и землями амазонок живут и другие
племена.
- Да? говорят, что эти девицы здорово сражаются, -
верно? Я рад, что мне не пришлось испытать этого на
собственной шкуре, - сражаться с женщиной не в моих
правилах. У тебя были какие-нибудь проблемы с ними?
- Немного, да и то в самом начале. Я пытаюсь научить
своих ребят стрельбе, я хочу, чтобы они делали это не хуже
туранцев, - Юма сокрушенно покачал головой. - Но это дело
непростое. Из того, что здесь растет, луков не сделаешь,
мои же красавцы отказываются ставить оперение на стрелы.
Они становятся упрямыми как ослы и говорят мне, что с тех
самых пор, как Дамбалла сотворил мир, стрелы делаются
так-то и так-то, а значит, они и должны так делаться.
Иногда мне кажется, что легче научить зебру игре на кифаре.
И все же, как бы то ни было, мои люди - лучшие лучники во
всем Куше. Когда амазонки предприняли последнее свое
наступление, иные из тех, что остались на поле боя, были так
истыканы стрелами, что походили на дикобразов.
Конан было засмеялся, но тут же осекся и приложил
ладонь к горящему лбу. Сладковатое вино действительно было
обманчиво. Смущенно извинившись, Конан пошатываясь побрел
за соседнюю хижину. Пора было объявлять отбой. Он вернулся
к костру и, усевшись на царские маты, взял в руки мешок,
прихваченный им с собой. В мешке лежала завернутая в одеяло
Корона Кобры. Он решил не оставлять ее на "Вастреле", ибо
вид алмазов мог смутить и самого честного и преданного
человека. Он привык гордиться своими людьми и потому
старался не вводить их в соблазн.
Пожелав спокойной ночи Сигурду, Зельтрану, Юме и
чопорной принцессе, Конан побрел к хижине, отведенной
специально для него. Вскоре из хижины раздался
громоподобный храп.
Захмелевший Конан не заметил того угрюмого взгляда,
которым проводил его один из воинов Юмы, коварный Бвату.
Именно он отел метнуть в Конана ассегай, именно ему Юма
раскроил череп. Сердце Бвату терзалось обидой. Бвату был
один из лучших воинов Юмы и входил в военный совет, с ним
же обошлись как с мальчишкой. Пока шел пир, Бвату, не
выпивший ни капли вина, то и дело посматривал на сверток,
лежавший возле Конана. Внимание, которой белый капитан
уделял свертку, ясно указывало на то, что в нем находится
нечто в высшей степени ценное.
Бвату запомнил и хижину, в которую вошел Конан.
Пиршество все еще было в разгаре, он же, пошатываясь,
словно пьяный, отошел от костра и исчез в тени. Как только
Бвату скрылся от посторонних взоров, он направился одной из
тенистых улочек к той самой хижине, в которой спал Конан. В
призрачном лунном свете блеснул кинжал, только что
полученный Бвату от пирата, переспавшего с одной из его жен.
Далеко на севере, в стигийском Оазисе Хаджар, Тот-Амон
занимался изысканиями астральном плане в надежде обнаружить
хоть какие-то следы древней реликвии народа Валузии. Менкара
и Зароно спали в кельях, расположенных за стенами святая
святых его дома - его лаборатории. Вскоре всесильный стигиец
понял, что все старания его напрасны, - корона бесследно
исчезла. Он сидел совершенно недвижно, глядя в никуда.
В огромной хрустальной сфере, возникшей словно ниоткуда
перед его троном всевластья, кружили и сменяли друг друга
тени. Бледное изменчивое сияние, исходившее от фигур,
двигавшихся по сфере, освещало разные своды залы.
Теперь Тот-Амон знал, что тайник, находившийся под
каменным идолом Цатогуа, богом-жабой, был пуст. Корону
могли похитить какие-то другие мореплаватели, оказавшиеся
на Безымянном острове случайно или, быть может, намеренно.
С помощью магической сферу Тот-Амон осмотрел весь остров.
Там не было не только короны, но и ни единого человека. Не
