подобно дымчатым топазам.
- Нет, я не был в храме, но видел его... не спрашивай, как и когда,
ибо такие вещи трудно объяснить словами! - Руки наставника взлетели вверх,
словно отметая все вопросы. - Я видел святилище, но не дорогу к нему, хотя
знаю ее начало... начало пути ведомо любому из моих учеников - каждому, и
вам тоже. - Янтарные глаза старца устремились на Конана, а губы дрогнули в
легкой усмешке. - Каждому, Секира, - повторил он, повелительно кивнув. -
Ну, что скажешь?
Киммериец в недоумении пожал могучими плечами.
- Кром! Если ты и говорил мне об этом, наставник, то я не помню. Или
вендийское зелье...
- Вендийское зелье здесь не при чем, - прервал его старец. - Я не
говорил тебе, и ты, конечно, не можешь вспомнить того, что не было
сказано... но можешь догадаться! Как ты думаешь, почему я живу именно тут,
на склоне древнего вулкана, чьи огни давно погасли, а раскаленное жерло
превратилось в огромный каменный колодец?
- А! Значит, дорога в земные глубины...
- ...начинается в кратере! - с торжеством закончила Рина.
Учитель кивнул.
- Да, так. И ты, Секира, спустишься вниз, в подземный мир, разыщешь
храм Первосотворенных и в нем замолишь свой грех! Это испытание посылает
тебе Митра.
- Спасибо, отец мой! Я принимаю его, - произнес Конан после недолгого
раздумья. Впрочем, что еще он мог сказать? Он чувствовал себя букашкой в
длани бога.
Рина в задумчивости водила пальцем по краю глиняной чаши, размазывая
прозрачные березовые слезы; казалось, в ее головке зрел некий план. Потом
она спрятала ладошки, зажав их между колен, и спросила:
- Скажи, Учитель, спустившись по жерлу, можно добраться до самого
храма?
- Нет. Я же сказал, этот колодец - только начало дороги. Там, на дне
кратера, с восточной стороны, есть подземные ходы, что ведут еще глубже, в
нижний мир. Опасный путь! - Глаза наставника на миг померкли. - Да,
опасный... В этих пещерах обитает неприятная тварь... И если она доберется
до твоей души, Секира, то сам Митра тебе не поможет!
- У меня есть меч, - заметил Конан, вновь принимаясь за лепешки и
мед. - Два меча!
- Не только, - Учитель повернулся к стене, завешанной оружием. - Ты
возьмешь арбалет - вот этот, с бронзовой оковкой... запас стрел...
кинжал... веревку с крюком... мешок... словом, все, что найдется в наших
кладовых! Я не знаю, что ждет тебя в нижнем мире, но могу повторить одно:
путешествие будет долгим и опасным.
- Долгим и опасным... - эхом отозвалась Рина. - Тогда почему бы,
кроме арбалета, веревок и стрел, не взять с собой надежного спутника?
Конан вздрогнул и подозрительно уставился на девушку. Конечно, она
говорила о себе - не про Учителя же в конце концов! Отправиться вместе с
ней в это странствие? Такая идея даже не приходила ему в голову. Он хорошо
относился к Рине; она заботилась о нем и развлекала его, она была красива
и сильна - и не просто сильна! Она владела Силой Митры, драгоценным даром,
который он потерял... А это означало многое - выносливость и неуязвимость,
умение переносить холод и жару, голод и жажду, наблюдать за движением
астральных потоков, предвидеть опасность... Воистину, о такой спутнице
стоило призадуматься всерьез!
Однако он все-таки хотел идти один. Он отправлялся не за золотом и
сокровищами, он искал не опасных приключений, а собственную душу, свой
разум, взятый богом в залог. То было личным делом, где никто не мог
посредничать между ним и Митрой, никто не мог стать свидетелем униженных
молитв, которые придется вознести в подземном храме. Существовало и еще
одно обстоятельство - арсайя, вендийское зелье, которое он предпочитал
вдыхать в одиночестве.
Киммериец поднял голову, и синие его глаза встретились с серыми очами
Рины. Он качнул головой.
- Ты очень добра, малышка, но я пойду один. Это мое дело. Понимаешь?
Мое!
Щеки девушки вспыхнули - не то от гнева, не то от смущения; однако
взгляд она не опустила.
- Я пригожусь тебе, Конан! Пригожусь! Ты знаешь, что я не стану
обузой! И потом, в храме Митры, я могу услышать повеление Пресветлого
быстрее тебя! Не забудь - ведь со мной частица его могущества! - Рина
вытянула вперед руки с раскрытыми ладонями, ее розовые длинные пальцы
зашевелились, затрепетали, словно вбирая в себя потоки астральной
эманации.
Усмехнувшись, Конан взглянул на Учителя.
- Почему женщины так любят спорить, наставник? И в Киммерии, и в
Стигии, и в Аргосе - где бы я ни побывал? Везде одно и то же - споры,
споры!
- Потому что они, в отличие от мужчин, не могут смириться с
неизбежным. В том, Секира, их сила и слабость... - Старик ответил улыбкой
на улыбку, потом, кивнув девушке, приказал: - Иди, дочь моя! Теперь нам
надо поговорить наедине. Прогуляйся в саду, побудь у яблонь... они вернут
тебе спокойствие.
Когда Рина вышла, Учитель надолго погрузился в молчание. Солнечные
лучи, струившиеся из широкого проема в пещерном своде, падали на лицо
старика, бесстрастное и спокойное, окутывали его нагой торс золотистым
ореолом. Казалось, это мягкое сияние исходит от смугловатой, по-юношески
гладкой кожи наставника, от высокого лба с чуть запавшими висками, от
янтарных зрачков - расширившихся, огромных, неподвижных. Глядя на него,
Конан почувствовал внезапное смятение; в чертах Учителя проступало сейчас
нечто такое, что киммериец в сотый раз подумал - да человек ли это?! И в
сотый раз ему стало ясно, что истины не ведает никто - кроме пресветлого
Митры.
Для него же наставник оставался непостижимым; Конану было бы гораздо
проще сказать, кем он наверняка не является, чем уяснить его истинную
природу. Ни бог, ни демон, ни дух, ни пришелец с Серых Равнин, оживленный
волей Владыки Света... Все же человек? Возможно... Но человек особый,
отличавшийся от остального людского племени, как дуб отличен от травы,
снежная вершина - от придорожного камня... Что же было средоточием и
квинтэссенцией его неповторимой сущности? Знание и мудрость? Могущество и
сила? Поразительное долголетие? Провидение грядущего? Пожалуй, все это и
еще многое другое, решил Конан, всматриваясь в чеканные черты Учителя, в
его глаза, сиявшие подобно двум крохотным солнечным дискам.
Лицо старца неожиданно дрогнуло и ожило. Густые темные брови сошлись
у переносицы, потом поднялись к вискам - точно хищная птица взмахнула
крыльями; скулы и подбородок выступили резче, ноздри затрепетали, в
уголках рта пролегли тонкие морщинки. Учитель протянул руку, и его крепкие
пальцы впились в плечо Конана.
- Хочешь ли ты знать, Секира, почему я принял тебя? Почему не изгнал
клятвопреступника обратно в пустыню? Почему помогаю тебе, нарушившему
обет, - чего не случалось на моей памяти ни разу?
Киммериец опустил голову.
- Ты добр, Учитель... - в смущении пробормотал он.
- Нет! Я не добр и не зол; я, как и мой господин, всего лишь
хранитель Великого Равновесия. Омм-аэль! Он, - старик поднял взгляд к
потолку, - видит дальше меня, прозревая грядущее; Он взвешивает черное и
светлое в людских душах, Он решает, каким испытаниям подвергнуть
избранных, чтобы они совершили то, что должно быть совершено. И ты, сын
мой, в свои сроки свершишь великое, свершишь все предначертания судьбы...
Так сказал Митра, и ради этого я помогаю тебе!
В горле Конана вдруг пересохло, огромные кулаки сжались и, разлепив
непослушные губы, он прошептал:
- Я не понимаю твоих речей, Учитель... Кром! Ты говоришь о
грядущем... о судьбе... о великих деяниях... Значит ли это, что и сам я
стану великим? Стану королем, властителем, какого еще не видел мир?
Сокрушу зло и тьму, получив в награду славу и могущество?
- Хватит! - Наставник властно стиснул плечо Конана. - Хватит! Я
сказал, ты - слышал... Остальное - твои домыслы, твои мечты! Человек не
должен знать грядущего; это делает его слишком самоуверенным. - Учитель
поднялся и шагнул к стене, завешанной оружием. - Итак, через день-другой
ты отправишься в путь, Секира. Ты возьмешь этот арбалет, стрелы, кинжал,
девушку...
- Девушку? - Конан был поражен - не меньше, чем недавним пророчеством
старца. - Ты сказал - девушку, отец мой?
- Да! Не возражай - такова воля Митры! Нижний мир - опасный мир, и
Пресветлый пожелал дать тебе спутницу, владеющую Силой. Добрый знак!
Возможно, Он намерен простить тебя; возможно, желает ее испытать... среди
Учеников женщины встречаются редко... - Наставник в задумчивости покачал
головой. - Ну, как бы то ни было, вы отправляетесь вместе.
- Похоже, она догадывалась об этом, - пробормотал Конан.
- Может быть. У нее редкостный дар... Митра был щедр к этой девушке.
Они проверили арбалет - лучшего Конан не держал в руках; затем
направились к проходу, что вел в кладовую с воинским снаряжением. На
пороге киммериец остановился, подняв повыше масляную лампу и осматривая
обширный каземат, загроможденный связками копий и стрел, а также полками,
на которых в строгом порядке покоились мечи, боевые молоты, топоры и иное,
более экзотическое и непривычное оружие. На вбитых в стену крюках висела
одежда, мешки, фляги и бурдюки, дальний угол был завален бухтами канатов,
свернутыми веревочными лестницами, досками и еще каким-то добром. Учитель
двинулся прямо туда - выбирать подходящую веревку с крюком.
- Отец мой, - негромко произнес Конан, все еще не сходя с места, -
могу ли я спросить тебя кое о чем?
- Если ты интересуешься своим будущим, то нет.
Киммериец покачал головой.
- Пусть будущее останется в руках богов; ты сказал достаточно, и
большего я не хочу знать. Объясни мне иное, Учитель. Ты говорил о давних
временах, когда мир принадлежал Первосотворенным, любимцам Митры.
Гигантам, почитавшим своего великого Отца - так ты сказал! Они воздвигли
Ему достойное святилище; они поставили в нем сверкающий алтарь, вознесли
свод, подобный небесному куполу, вытесали колонны в тысячи локтей
высоты... А Властитель Света погрузил их в земные глубины, взвалив на
плечи непомерную тяжесть, и плоть их, живая и теплая, обратилась в камень!
Разве это справедливо? Разве так поступают со своими любимыми детьми?
Пристально и долго Учитель смотрел на Конана, чему-то улыбаясь и
поглаживая пальцами правую бровь; потом лицо его стало задумчивым и чуть
грустным.
- Подумай, Секира, - промолвил он, - держать мир на своих плечах -
нелегкая работа, верно? И самая важная, я полагаю? Ты согласен со мной?
Конан кивнул; работа действительно была нелегкой и важной.
- Кому же пресветлый мог назначить такой труд? - Брови Учителя
приподнялись вверх. - Только своим любимым детям, коим он доверял и
доверяет - и в прошлые века, и в нынешние, и в грядущие... Тяжкая участь,
готов согласиться с тобой! Но разве у людей иначе? Тем, кого мы любим и
кто любит нас, нередко достается самый горький кусок, не так ли?
- Но почему, наставник?
- Разве это непонятно, Секира? Такова суть любви! Тот, кто любит,
поймет и простит, сын мой, поймет и простит... - Наклонившись, старец
поднял моток тонкого прочного каната. - Ну, а теперь погляди-ка сюда. Что
ты скажешь об этой веревке?
22. ПАСТЬ ВУЛКАНА
Они вышли в путь на рассвете, когда верхний краешек солнечного диска
только-только показался над равниной. Учитель их не провожал; похоже, его
вообще не было ни в пещере, ни на верхней площадке у тренировочной арены.
Вероятно, он еще до утренней зари спустился в сад, к своим любимым яблоням
и дубам, чтобы почерпнуть у них Силу и успокоить дух. Да и кто нуждался в
