неприятным. Однако ничего угрожающего Конан не замечал; к запаху же можно
было притерпеться.
Внимательно глядя под ноги, чтобы не свалиться в какую-нибудь яму,
путники шли вперед и вниз. Наклон пола был довольно крут, и киммериец,
считавший про себя шаги, вскоре понял, что они опустились намного ниже
подошвы вулкана. Теперь со всех сторон на Конана давила земная твердь,
огромные груды камня, что держали на своих плечах сказочные исполины - те
Первосотворенные Митрой существа, в храме которых он надеялся обрести
исцеление. Возможно, оно будет даровано не сразу, но Пресветлый хотя бы
возвестит, как искупить грех...
Что бог может потребовать от него? Что ему нужно? Какую плату он
захочет? Станет ли ею усмирение злобных демонов, как то сделал аргосец
Рагар? Или победа над магом, адептом Черного Круга, чья волшба грозит
опасностями Великому Равновесию? Или же по воле Митры придется сокрушить
одного из земных владык, чья жестокость истощила терпение божества? Как
полагал Конан, Пресветлый потребует от него великих деяний - тех самых, о
которых они некогда толковали с Рагаром; подвигов бескорыстия, которые не
вознаграждались ни славой, ни богатством, ни властью. Что ж, Митра был в
своем праве! Митра даровал ему Силу для усмирения разбушевавшихся стихий,
мерзких тварей, порождений Сета и Нергала, могущественных чародеев,
страшных духов, обитателей Серых Равнин, прорвавшихся в верхний мир...
Митра наделил его почти божественной мощью - уменьем исторгать молнии! А
старый Учитель отшлифовал его разум и плоть, добился, что каждый взмах
меча, каждое движение, каждый жест стали стремительными и совершенными...
И для чего же он использовал это великое искусство? Да, для чего?!
Чтобы пустить кровь десятку пьяных солдат! Но и это не вызвало бы гнева
Митры, ибо он, Конан, был в своем праве: он защищался и мог использовать и
оружие, и свое мастерство. Напавшего - уничтожь! Но пощади того, кто молит
о пощаде! Этот последний воин с черной растрепанной бородой и обезумевшими
от страха глазами... Не надо было убивать его...
- Конан! - внезапно вскрикнула Рина, и мысли киммерийца прервались. -
Конан, ты чувствуешь?..
Он поднял факел повыше, пытаясь рассмотреть верхнюю часть стен и
высокий свод коридора. Тьма и тишина давили на него; мрак казался таким же
плотным, как камень, таким же непроницаемым, тяжким, безжизненным... Но
кроме этого он ничего не ощущал. Ничего тревожного, во всяком случае -
может быть, лишь легкую, едва заметную боль в затылке.
- Сосет... - глухо и непонятно пробормотала Рина, - сосет...
Она поднесла руку ко лбу, и Конан заметил, что лицо девушки начинает
бледнеть.
- Пойдем, - он обнял Рину за плечи и подтолкнул вперед. Она сделала
несколько робких шагов, прижимая ладони к вискам, потом ее движения как
будто обрели былую уверенность и силу.
- Думаешь, это сторож? Та тварь, о которой предупреждал Учитель?
Девушка кивнула, брезгливо передернув плечами.
- Мне вдруг показалось, что тут, под грудью, повисла огромная
пиявка... и сосет, сосет... Я стала словно бы пустой, как орех без
сердцевины...
- С тобой Сила Митры, - уверенно произнес Конан, пытаясь ее
подбодрить. - Защищайся! Наставник обучил тебя, как строить щит? Ну,
что-то вроде плаща, обволакивающего тело... Умеешь это делать?
Она слабо улыбнулась.
- Пока еще плохо. Но я попробую.
Они шагали в темноту, судорожно сжимая в руках оружие и наполовину
сгоревшие факелы. Подземный коридор был ровным, как древко копья, и
по-прежнему высоким и широким. Конан не ведал, какая сила проложила его в
горных недрах, недоступных людям; может быть, этот проход был выжжен
потоком огненной лавы, некогда ярившимся и бушевавшем тут? Или его
вырубили гиганты, что держат сейчас земную твердь на своих широких плечах?
Во всяком случае, за минувшие тысячелетия этот тоннель - как, вероятно, и
соседние - не остался без обитателей. Были ли они - или оно - в самом деле
стражами, охранявшими дорогу в нижний мир, или просто поселились в темных
глубинах, явившись из царства мертвых или из других мест, столь же
таинственных и непостижимых? Теперь Конан уже не сомневался, что ощущает
чье-то злобное внимание: в затылок ему повеяло холодом, а в висках начали
покалывать крохотные иголочки.
Рина слабо застонала, что-то пробормотав. Напрягая слух, Конан
уловил: "Нет... нет... не дамся..." - и тут же девушка споткнулась, едва
не растянувшись на каменном полу. Киммериец успел поддержать ее, но это
усилие тяжким гулом отдалось в голове, словно под черепом начали одна за
одной рушиться волны океанского прибоя.
Девушка бессильно обвисла в его руках, и Конан остановился. Лицо Рины
снова начало бледнеть, веки смыкались, словно необоримый сон вдруг стал
одолевать ее, и киммериец подумал, что происходит невероятное. Она же
владела Силой! И еще недавно - там, на дне кратера - энергия переполняла
ее! Значит, либо ей так и не удалось поставить защиту, либо...
Либо Сила Митры являлась приманкой для невидимой твари, атаковавшей
их! Лакомым куском, который она жаждала заглотить!
Конан, прижав меч локтем, взвалил девушку на плечо и мрачно
усмехнулся. Если эта догадка верна, то с него много не возьмешь! Ни
божественной Силы, ни даже человеческой души... душа его, и память, и
разум - в бронзовой фляге... сам же он пуст... абсолютно пуст... как
сказала Рина?.. словно ореховая скорлупа без ядрышка?..
Однако он продолжал идти вперед, придерживая легкое тело девушки
правой рукой; меч свисал с запястья на петле, факел потрескивал,
разбрасывая искры, дротик Рины, который она сжимала в окостеневших
пальцах, иногда царапал по камню. Второй факел ему пришлось бросить, но
особой нужды в нем не было - мрак словно бы начал сереть, как будто в
дальнем конце тоннеля разгоралось некое зарево. Может быть, выход? -
сквозь неумолчный мерный гул мелькнуло в голове у киммерийца, и он
попытался ускорить шаги.
Но это ему не удалось. На Конана внезапно навалилась слабость;
затылок оледенел, а гул невидимого прибоя под черепом сменился мертвой
тишиной. Он шел, едва волоча ноги, пытаясь преодолеть сонный морок,
дремотный туман, что накатывал на него сзади и спереди, сверху и снизу, со
всех сторон. Лечь... не двигаться... закрыть глаза... уснуть...
забыться... Какое блаженство! Не думать ни о чем... ни о верхнем мире,
таком шумном и беспокойном... ни об этой девушке, что болтается на его
плече словно подстреленная дичь... ни о старце с янтарными глазами хищной
птицы... ни о Митре, пославшем его сюда...
Митра... светозарный бог... он знал, что делает... решил, что слуге
его пора отдохнуть... навеки отдохнуть... опуститься на пол, на каменный
пол, такой гладкий, уютный... отложить меч, смежить веки... пусть гаснет
огонь факела... пусть придет тьма, обнимет, успокоит, убаюкает...
навсегда... навсегда... навсегда...
Наконечник дротика заскрежетал по камню, и Конан вздернул голову.
Проклятая тварь! Кем - или чем - не было бы это существо, пытавшееся
наслать сонный морок, оно не желало показаться! Возможно, у него не
имелось ни тела, которое могли бы пронзить меч или копье, ни рук или лап,
ни когтей, ни пасти и клыков, способных растерзать жертву... Возможно,
плоть и кровь вообще не интересовали это порождение мрака; возможно, оно
жаждало иного, неизмеримо более ценного, что таится и в человеке, и в
звере - самого дыхания жизни, дарованного богом, что теплой трепещущей
аурой окружает смертных... Так почему-то казалось Конану, и подобные мысли
могли вызвать лишь страх - ведь это значило, что он не сумеет поразить
бестелесного врага мечом.
Или же стоило попытаться?
Сон по-прежнему одолевал его; он не мог двигаться дальше, не мог
нести Рину. Положив на пол легкое тело девушки, Конан пристроил факел в
трещине, змеившейся по стене, и полоснул мечом запястье. Резкая боль на
мгновенье отогнала дремотную вялость; выхватив второй клинок, он прижался
спиной к камню и вытянул оружие вперед. Сталь поблескивала холодно и
мертво, и не хотела оживать - как тогда, у развалин древней башни, в
пустыне, в тот миг, когда зубы Инилли подбирались к его горлу... И сейчас
он тоже ощущал чьи-то ледяные клыки на затылке; они впивались все глубже и
глубже, высасывали мозг, разум, душу, с них струился яд, погружавший в
беспамятство, их холодные острия пронзали череп...
- Выходи! - яростно прорычал Конан, взмахнув клинками. - Выходи,
тварь, отродье Нергала!
Тишина. Мертвая тишина вечного забвенья...
- Выходи!
Крик его метался под высоким сводом, не порождая даже эха.
- Выходи!
Теперь ему почудился смешок, чье-то мерзкое хихиканье, словно
бестелесный демон издевался над ним. Не звук, нет, одно ощущение звука,
отдавшегося не в ушах, а под черепом. И сразу сон с новой силой навалился
на него. Глухо звякнули мечи, выпавшие из рук, и Конан, теряя сознание,
начал медленно оседать на пол вслед за ними.
Спать... в покое... в тишине... во мраке... спать, спать... не думать
ни о чем... забыть о грехе и каре, о вине и искуплении, о жизни и
смерти... спать, спать... вкусить сладость забвения... не двигаться,
застыть на каменном полу и самому превратиться в камень... в прах, который
навечно упокоится в этом темном коридоре... спать, спать... уснуть, став
бессловесным и немым, бесчувственным и неподвижным...
Немым? Бесчувственным?
Почти инстинктивно ладонь Конана легла на пояс, ногти царапнули
грубую кожу, пальцы коснулись маленькой бронзовой фляги, потянули ее
вверх, к лицу... Он не сознавал, что стоит на коленях над телом Рины; не
чувствовал, как горячая капелька смолы с догорающего факела обожгла кисть;
не видел розовеющего вдалеке пятна, от которого в темноту подземного
коридора тянулись слабые лучики света... Он не сознавал, не чувствовал и
не видел ничего; все его мысли сосредоточились сейчас на крохотном
сосудике с порошком арсайи.
Кром, как же он мог забыть про свое зелье! Про снадобье,
просветляющее разум! Видно, тьма повлияла на него - тьма и отсутствие
солнца, с которым он соразмерял прием бальзама...
Не спи, сказал он себе, непослушными пальцами выковыривая пробку; не
спи, и мы еще посмеемся над этой тварью! Над этим бестелесным стражем, над
мертвецом, что высасывает души из живых! Пиявка, проклятый морок, отродье
Нергала... Подлое, как все ублюдки, что таятся в темноте и нападают
исподтишка... Без крови и костей, без тела, которое можно было бы
проткнуть клинком... Мерзкая тварь!
Свежий и острый запах арсайи отрезвил его, растопив дремотный туман.
Ледяные клыки, впившиеся в затылок, исчезли, смолкло и монотонное
бормотанье, неудержимо вгонявшее в сон; лишь где-то во тьме прозвучал
неслышимый вздох. Не вздох, а отзвук вздоха; однако Конан уловил в нем
ненависть и разочарование.
Он поднес горлышко маленького сосуда к ноздрям Рины. Девушка
закашлялась и чихнула, потом, резким движеньем подобрав под себя ноги,
начала подниматься. Конан, бережно закупорив фляжку, сунул ее за пояс.
- Что... что случилось? - Глаза Рины были полны недоумения. Внезапно
она вспомнила и вскочила, выставив вперед дротик и вглядываясь в темноту;
губы ее дрогнули. - _Э_т_о_ ушло? Конан, _э_т_о_ ушло? Скажи мне!
Он гулко расхохотался - не над собой и не над страхом Рины - над
бесплотной невидимой тварью, что разочарованно скулила в темноте. Теперь
он ощущал ее присутствие - не слухом или зрением, а каким-то шестым
