против нее. Тогда Гомла приведет врагов и верулианская
марионетка утвердится на престоле Валузии.
-- Понятно, -- проворчал Кулл. -- От меня куда больше
пользы в битве, чем на совете... Итак, во-первых нужно ее
устранить, верно?
-- Да, мой царь.
-- Ничего, в конце концов мы выкорчуем эти ростки
державных амбиций, -- царь улыбался, пальцы его поглаживали
рукоять огромного меча, с которым он никогда не расставался.
-- Ту, верховный канцлер, и Дондал, его племянник, -- к
королю! -- провозгласил раб и в зал вошли двое мужчин.
Главный сановник царства, Ту был представительным,
среднего роста мужчиной, едва перешагнувшим рубеж, отделяющий
зрелость от старости. Он выглядел скорее торговцем, нежели
главой царского Совета: жидкие волосы, вытянутое лицо, в глазах
извечная подозрительность. Годы и положение легли тяжелым
бременем на его плечи. Рожденный среди плебеев, он пробил себе
дорогу наверх благодаря врожденному уму, хитрости и умению
плести интриги. Он пережил трех царей и теперь состоял при
Кулле, служа ему верой и правдой. Главное достоинство его
племянника Дондала, стройного щеголеватого юнца с приятной
улыбкой и проницательными темными глазами, состояло в умении
наблюдать и держать язык за зубами, благодаря чему он был вхож
в места, появления в которых даже близкое родство с Ту не могло
бы обеспечить.
-- Всего лишь одно небольшое государственное дело, Ваше
Величество, -- сказал Ту, -- ваша резолюция на проекте создания
нового порта на западном побережье. Вот здесь нужна ваша
подпись.
Кулл подписал бумагу. Ту вытащил из-за пазухи
перстень-печатку, что висел у него на шее на тонкой цепочке
(царскую печать) и скрепил ею документ. Не было в мире другого
кольца, подобного этому, и Ту, не снимая, носил его на шее и в
часы сна, и бодрствуя. И кроме тех, кто находился в эту минуту
в царском чертоге, не нашлось бы и четырех человек на всем
белом свете, ведающих, где хранится печать.
Глава 2. Таинственное нападение
Безмятежный день почти незаметно перетек в безмятежную
тихую ночь. Луна еще не вскарабкалась на вершину небосклона и
маленькие серебряные звезды мерцали еле-еле, будто их свет с
трудом пробивался сквозь плотную пелену зноя, поднимающегося от
земли. По пустынной улице глухо застучали копыта одинокой
лошади. Если за дорогой и наблюдали глаза из черных провалов
окон, то внешне ничто не выдавало того, что Далгар из Фарсуна,
едущий через ночь и тишину, был кем-то замечен.
Юный фарсунец был в полном боевом облачении: гибкое тело
атлета прикрывала кольчуга с металлическим нагрудником, голову
венчал островерхий шлем-морион, с пояса свешивался длинный
узкий меч, рукоять которого была отделана драгоценными
каменьями. Поверх одетой сталью груди колыхался несколько
легкомысленный шарф с изображением алой розы, что, впрочем,
никак не умаляло мужественности статного юного воина.
Он ехал, держа в руке помятый лист бумаги и вглядываясь в
написанные на нем по-валузийски строки: "Возлюбленный мой,
встречаемся в полночь в Проклятых садах, что за городской
стеной. Мы упорхнем вместе".
Как драматично. Далгар слегка улыбнулся, дочитав записку.
Что ж, некоторая мелодраматичность вполне простительна юной
влюбленной девушке. Послание тронуло его. К восходу солнца он и
его будущая невеста пересекут границу с Верулией, и пусть тогда
бушует граф Муром бора-Баллин, пусть хоть вся валузийская армия
идет по их следу, -- они уже будут в безопасности. Он
чувствовал себя возвышенно и романтично, душу так и распирало
от неутолимой жажды героического, столь свойственной молодости.
До полуночи оставалось еще более часа, но он все подгонял коня
железными шпорами и озирался по сторонам, ища возможности
сократить путь по узким темным проулкам.
"...И серебро Луны пролилось мне на грудь", -- напевал он
про себя зажигательные любовные песни безумного поэта Ридондо,
жившего и умершего давным-давно; как вдруг лошадь его, громко
всхрапнув, испуганно шарахнулась в сторону. -- У грязной
подворотни шевелилась и стонала бесформенная темная масса.
Вытянув из ножен меч, Далгар соскользнул с седла и
приблизился к стенающему существу. Лишь близко склонившись над
ним, юноша смог разобрать очертания человеческого тела и,
подхватив под мышки, выволок тело на более-менее освещенное
место. Руки его угодили во что-то теплое и липкое.
Человек был стар, судя по его редким волосам и
пробивающейся в спутанной бороде седине, и одет в лохмотья
нищего, но, даже несмотря на ночную тьму, Далгар разглядел, что
руки его были мягкими и белыми под покрывающим их слоем грязи.
Из засорившейся рваной раны на голове сочилась кровь, глаза
старика закрыты. Время от времени незнакомец принимался громко
стонать.
Далгар оторвал лоскут от своего шарфа, чтобы промокнуть
рану, и когда стал делать это, кольцо на его пальце случайно
запуталось в нечесанной бороде. Он нетерпеливо дернул рукой
и... борода с легкостью оторвалась, оголив гладко выбритое лицо
человека средних лет. Далгар непроизвольно вскрикнул и
отпрянул, потом вскочил на ноги и замер, ошарашенный и сбитый с
толку, уставясь на стонущего загримированного мужчину. И тут
грохот копыт по булыжнику улицы вернул его к реальности.
Ориентируясь по звуку, юноша бросился наперерез всаднику.
Тот резко осадил коня и молниеносным движением выхватил меч.
Сноп искр брызнул из-под стальных подков поднявшегося на дыбы
рысака.
-- Что еще за..? А, это ты, Далгар.
-- Брул! -- закричал юный фарсунец. -- скорее! Верховный
канцлер Ту лежит на той стороне улицы без сознания, -- а может,
уже и мертвый!
Пикт в мгновение ока слетел с коня, клинок сверкнул в его
руке. Перебросив поводья через голову лошади, он оставил
животное стоять недвижной статуей, а сам бегом припустил за
Далгаром. Вдвоем они приподняли раненого канцлера и Брул
наскоро осмотрел его.
-- Череп, вроде, цел, -- проворчал пикт, -- хотя уверенно
не скажу, конечно. Он был уже без бороды, когда ты нашел его?
-- Нет, это я случайно потянул за нее...
-- Тогда, похоже, это работа какого-то головореза, не
признавшего его. Я предпочитаю думать так, потому что, если
сразивший его человек представлял себе, кто перед ним, значит,
в Валузии зреет черная измена. А ведь я предупреждал его, что
эти переодевания и блуждание по городу не доведут до добра. Но
разве убедишь в чем-нибудь канцлера? Он утверждал, что таким
образом может узнавать обо всем, что происходит, "держать палец
на пульсе империи", так он говорил.
-- Но если это были разбойники, -- удивился Далгар, --
почему же его не ограбили? Вот его кошелек, в нем осталось
несколько медяков. Да и кому придет в голову грабить нищего?
Копьебой выругался.
-- Верно. Но кто, во имя Валки, мог знать, что это -- Ту?
Он никогда не принимал одного и того же обличья дважды, и
помогали ему с этим лишь Дондал и доверенный раб. И чего
добивался тот, кто оглушил его? Валка! Да ведь он умрет, пока
мы стоим здесь, болтая. Помоги-ка мне поднять его на лошадь.
С безвольно поникшим в седле канцлером, поддерживаемым
стальными руками Брула, они поскакали по пустынным улицам ко
дворцу, въехали в ворота, проскакав мимо изумленного стража и
внесли раненого во внутренние покои, положили на ложе, где им
занялись рабы и служанки. Скоро канцлер начал приходить в себя,
сел и, обхватив голову, застонал.
Ка-ну, пиктский посол и самый хитрый человек в царстве,
склонился к нему:
-- Ту! Кто напал на тебя?
-- Не знаю, -- отвечал канцлер, еще не вполне очухавшийся.
-- Я ничего не помню.
-- У тебя были с собой какие-нибудь важные документы?
-- Нет.
-- Но у тебя что-нибудь отобрали?
Ту неуверенно принялся ощупывать свое одеяние, его
замутненные глаза постепенно прояснялись и вдруг в них вспыхнул
огонь внезапного понимания:
-- Кольцо! Перстень с царской печатью! Он исчез!
Ка-ну в сердцах выругался:
-- Вот что значит носить такие вещи с собой! Я же
предупреждал тебя! Быстро -- Брул, Келкор, Далгар, затевается
грязное предательство -- поспешим в покои царя!
У дверей царской опочивальни стояли на страже десять Алых
Убийц, мускулистых гигантов. На вопрос запыхавшегося Ка-ну они
отвечали, что царь отправился отдыхать час назад или около
того, с тех пор никто к нему не входил и из-за двери не
доносилось ни звука.
Ка-ну постучал в дверь. Никакого ответа. Запаниковав,
посол толкнул ее. -- Заперто изнутри.
-- Ломайте дверь! -- закричал он, лицо его побелело, голос
звучал неестественно напряженно.
Двое огромных Алых Убийц всем своим весом обрушились на
дверь, но та, сработанная из прочной древесины дуба и окованная
полосами бронзы, устояла. Брул, растолкав солдат, бросился а
дверь с мечом. Под могучими ударами отточенного клинка полетели
во все стороны щепки и кусочки металла. Спустя считанные
секунды Брул вломился в комнату сквозь осыпающиеся обломки
дверей и остановился с приглушенным криком. Заглянув через его
плечо, Ка-ну дико впился пальцами в собственную бороду. Кровать
царя пребывала в беспорядке, будто на ней спали, но во всей
комнате не было даже намека на самого государя. Комната была
пуста и лишь открытое окно давало хоть какую-то зацепку к тайне
его исчезновения.
-- Обыскать весь город! -- взревел Ка-ну. -- Прочесать
улицы! Келкор, подымай всех Алых Убийц! Брул, собирай своих
людей, -- возможно, вскоре ты поведешь их на смерть. Скорее!
Далгар...
Но фарсунца не было рядом. Он почел за лучшее исчезнуть,
внезапно вспомнив, что приближается полночь и есть кое-что,
имеющее для него куда большую важность, чем поиски царя, -- а
именно Налисса бора-Баллин, ожидающая его в Проклятых Садах, в
двух милях за городской стеной.
Глава 3. Королевская печать
В ту ночь Кулл рано удалился на покой. По давно
установившейся привычке он на несколько минут задержался у
дверей в опочивальню, чтобы поболтать с охранниками, его
старыми боевыми товарищами, и обменяться воспоминаниями о тех
днях, когда он состоял в рядах Алых Убийц, потом, отпустив
слуг, вошел в свои покои и, бросившись спиной на кровать,
приготовился отдыхать. Странное поведение для царственной
особы, без сомнения, но Кулл слишком долго вел суровую жизнь
солдата (а до того и вовсе был членом племени варваров). Он так
и не привык к привилегиям, сопутствующим его теперешнему
положению.
Он уже было повернулся потушить свечу, освещающую комнату,
как вдруг его внимание привлек негромкий стук о подоконник
затянутого металлическими прутьями окна. С мечом в руке царь
пересек комнату легкой беззвучной поступью большой пантеры и
выглянул наружу. Окно выходило в дворцовый парк, и в слабом
свете мерцающих в ночи звезд он мог видеть очертания кустов и
деревьев, слышать плеск фонтанов. Где-то там, во мраке мерно
прохаживались стражники. Все как всегда.
Но было и кое-что, нарушающее обычный порядок вещей.
Цепляясь за побеги покрывающих стену по обе стороны окна
ползучих растений, висел маленький, весь какой-то высохший и
сморщенный, человечек, вид которого выдавал профессионального
нищего. Тощие руки и ноги, обезьянье личико, -- он казался
совершенно безобидным. Увидев его, Кулл нахмурился:
-- Похоже, придется ставить стражу под каждым окном или
оборвать эти чертовы лианы, -- сказал царь. -- Как ты прошел
