опирался на военную силу Немедии и на отряды наемников. Ему было
совершенно ясно, что он - марионетка в руках Амальрика и служит
интересам барона, а поэтому нечего даже и мечтать об объединении
Акулонии под властной рукой и освобождении из-под ярма
захватчиков: во-первых - приграничные провинции будут
сражаться против него до последней капли крови, а во-вторых -
сами немедийцы беспощадно сбросят его с трона, поняв, что он
стремится к объединению королевства. Он попал в ловушку чужих
властных амбиций и, терзаемый мрачными размышлениями, бросился в
пропасть развратных и пьяных утех, как человек, живущий лишь
сегодняшним днем и не помышляющий о дне завтрашнем.
Но тем не менее в его с первого взгляда безумном поведении был
тайный смысл, настолько глубоко спрятанный, что его не понял даже
Амальрик. Возможно, долгие годы, проведенные в изгнании, отучили
его от сострадания и дружеских чувств, а быть может, и обретенная
власть превратила его старые обиды в своего рода помешательство.
В любом случае: его преследовало лишь одно желание - разорить
всех своих старых союзников.
Ибо он прекрасно понимал, что его власть моментально кончится,
как только Амальрик решит, что Валериус уже сыграл отведенную ему
роль. Знал он и то, что, пока он разоряет свою отчизну, немедиец
его терпит, поскольку раздавить независимость Акулонии входило в
его собственные планы. Барону было нужно утопить страну в рабской
зависимости и в конце концов полностью подчинить себе, а тогда,
если повезет, завладеть всеми ее богатствами и ресурсами и с
помощью ее народа вырвать из рук Тараскуза корону Немедии.
Императорский трон был давней мечтой Амальрика, и Валериус
прекрасно отдавал себе в этом отчет. А вот Тараскуз, похоже, еще
не осознал этого, но Валериус ориентировался на то, что король
Немедии проводит против Акулонии беспощадную политику, явно
испытывая к ней ту ненависть, которую порождают застарелые войны.
Не оставалось сомнений, что он преследовал цель полностью
уничтожить своего западного соседа.
А Валериус хотел объединить страну в единое целое и сбросить с
нее власть Амальрика. Он ненавидел барона Тора, впрочем, как и
своих соотечественников, и тешил себя мыслью, что дождется дня,
когда Акулония ляжет в руинах, а Тараскуз и Амальрик сожрут друг
друга в безнадежной гражданской войне, что точно так же уничтожит
и Немедию.
Было понятно, что победа над главными очагами сопротивления -
Понтейном, Гундерляндией и Боссонией означает конец правления
Валериуса. Если исполнятся замыслы Амальрика, он, Валериус,
станет не нужен. И поэтому, все время откладывая решительные
удары по этим областям, он ограничивался беспорядочными грабежами
и наездами, а на понукания, на которые не скупился Амальрик,
уклончиво отвечал всевозможными призывами к осторожности и
различными подозрениями.
Жизнь его стала сплошной вереницей пиров и диких разнузданных
оргий. Он наполнил свой дворец самыми красивыми девушками
королевства, привезенными сюда по своей воле или даже против нее.
Он хулил богов и в пьяном беспамятстве валялся на полу
пиршественного зала, прямо в короне и заляпанных вином пурпурных
королевских мантиях. В приступах кровавого бреда он заполнял
виселицы на городских площадях сотнями тел, заставлял неустанно
работать топоры палачей и рассылал во все стороны отряды
немедийских всадников в опустошительные набеги. Доведенный до
разрухи край был отдан на откуп нескольким гарнизонам, жизнь
которых текла сыто и кроваво. Валериус грабил, насиловал и
сжигал дотла свою землю так яростно, что, наконец, не выдержал и
стал протестовать сам Амальрик, который, так и не понимая
истинных замыслов своего союзника, все же стал опасаться, что
Акулония при таком положении дел может погибнуть и стать
бесполезной для выполнения его собственных планов.
Как в Акулонии, так и в Немедии народ обсуждал безумства
Валериуса. Но у немедийцев была еще одна тема для разговоров:
Ксалтотун, человек в маске. Он редко появлялся на улицах
Бельверуса. Рассказывали, что он подолгу беседует где-то высоко в
горах с представителями древних народов - таинственными
молчаливыми людьми в необычных одеждах, что хвалятся своим
происхождением от жителей какого-то древнего и могучего
королевства. Шептались о бубнах, гремящих на далеких горных
склонах, о светящихся в темноте огнях, о приносимых ветром
необычных песнях, о заклинаниях и ритуалах, забытых уже много
столетий назад и передававшихся от поколения к поколению только
как утратившие смысл формулы и бормотанья над кострами
высокогорных селений, где жили люди, чуждые жителям долин.
Никто не знал тем этих бесед, за исключением, быть может,
Орастеса, который теперь с гораздо менее хладнокровным выражением
лица довольно часто следовал за чернокнижником.
Но в самый разгар весны в погибающем королевстве неожиданно
распространился слух, пробудивший весь край к активнейшей жизни.
Словно теплый ветер прилетел с юге и разбудил людей, погруженных
в зимний сон. Никто точно не мог сказать, откуда этот слух
взялся. Одни рассказывали об удивительной седой старухе, что с
распущенными волосами и ступающим у ее ног, словно огромный пес,
большим серым волком спускались с гор. Другие шептали о жрецах
Ассуры, что, как неуловимые привидения, приходили из
Гундерляндии, Понтейна и лесных сел Боссонии.
Как только слух этот пронесся по разграбленной стране, все
пограничье, словно пожар, охватило восстание. Немедийские отряды
и гарнизоны были разбиты и отброшены, западные области подняли
бунт, принявший теперь уже совершенно другой характер, в отличие
от предыдущих случаев: безумная ярость уступила место явно
целенаправленным действиям, наносили удары по наиболее
уязвимым местам обороны оккупантов. Поднялся не только простой
люд - даже бароны укрепляли свои замки и провозглашали себя
независимыми губернаторами провинций. Разведчики доносили о
замеченных передвижениях войск на границах с Боссонией - это шли
крепкие, отважные воины в стальных чепцах и блестящих
полупанцирях, сжимая в руках огромные луки. Из разрухи, руин и
упадка начинал гордо подниматься край, полный жизни, яростный и
грозный. Амальрик поспешно сообщил об этом Тараскузу, немедленно
прибывшему в Акулонию во главе своей армии.
В одной из комнат королевского дворца Тарантии сидели трое -
Амальрик, Тараскуз и Валериус. Темой их разговора было это
неожиданное восстание. Они решили не приглашать на свое совещание
Ксалтотуна и оставить его в горах Немедии за его таинственными
занятиями. С того самого кровавого дня в долине Валки они больше
не были настроены иметь дело с магией, он же, оставив их наедине с
собственными проблемами, с тех пор тоже редко выражал желание с
ними встречаться.
Не пригласили они также и Орастеса, который, однако, совершенно
неожиданно пожаловал сам - бледный, как гонимая штормом морская
пена, с бескровными губами. И вот теперь он стоял перед ними, а
они задумчиво и с удивлением рассматривали его трясущиеся от
страха руки и дрожащее лицо - раньше за ним подобного не
замечалось.
- Ты же устал, Орастес, - произнес, прервав долгое молчание,
Амальрик. - Лучше приляг, отдохни. Я прикажу принести тебе вина.
Путь твой был долог...
Нетерпеливым движением руки Орастес отклонил предложенное.
- Три коня пали подо мной в пути от Бельверуса. И я не стану
пить и отдыхать, пока не расскажу, с чем приехал.
Словно сжигаемый каким-то внутренним огнем, что не позволял ему
стоять на месте, он стал нервно мерить комнату шагами, изредка
задерживаясь перед собеседниками.
- Когда мы воспользовались Сердцем Арумана, - резко начал он, -
мы не догадывались, как опасно тревожить черный прах прошлого. В
этом моя вина и мой грех. Мы думали только о своих амбициях,
совершенно позабыв, что воскрешенный нами человек тоже может их
иметь. И, сами того не осознавая, мы выпустили на свет демона,
дьявола в человеческом обличье. Конечно, мы и так глубоко
погрязли в злодеяниях, но и там существуют свои границы, которые
ни я, ни любой другой человек моего народа переступить не сможет.
Предки мои были обыкновенными людьми, безо всяких дьвольских
замашек, и только я ступил на путь, ведущий в пропасть греха, но
я никогда не преступал границ, которые сам себе поставил. А за
плечами Ксалтотуна - тысячелетия черной магии и дьяволизма, все
то, что он впитал в себя от своих предшественников, целая древняя
традиция. Мы не в состоянии понять его не только оттого, что он -
чернокнижник, но еще и потому, что он сам - наследник и правитель
рода чернокнижников.
То, что я увидел, сопровождая его, потрясло меня. Я видел, как
высоко в горах он разговаривал с душами давно сгинувших, ужасных
и страшных демонов забытого Архерона. Видел, как ему оказывают
почести остатки проклятых богом и людьми потомков гнусной
империи, как они величают его своим верховным жрецом. И тогда я
понял, к чему он клонит, и теперь скажу об этом вам: он задумал
ни больше, ни меньше, как возрождение древней и ужасной империи
Архерон!
- О чем ты говоришь? - спросил удивленный Амальрик. - Архерон уже
давно превратился в пыль веков. И нет уже стольких археронцев,
чтобы вновь создать империю. Или Ксалтотун хочет вернуть жизнь
останкам, которым уже три тысячи лет?
- Вы очень мало знаете о его силе, - с содроганием ответил
Орастес. - Я видел, как после его заклятий даже горы начинают
приобретать вид нездешний и древний. И поэтому я уверен, что ему
под силу изменить контуры долин и придать им те очертания,
которые они имели в те далекие эпохи... и после всего этого я
чувствую, что становятся реальностью мерцающие далеким светом в
вечернем воздухе пурпурные башни древнего Питона.
И вот во время последнего шабаша, в котором я участвовал вместе с
ним, пришло ко мне, когда били бубны, а его отвратительные
поклонники завывали, катаясь в экстазе и посыпая себе головы
пеплом, последнее понимание всей этой магии и его замыслов. Я
говорю вам: своими чарами, своими чудовищными заклятиями,
подкрепленными таким количеством человеческой крови, которое
никто из нас еще никогда не видел, он воскресит Архерон. Он
поработит весь мир и невиданными потоками крови смоет настоящее,
чтобы возвратить прошлое.
- Ты сошел с ума! - закричал Тараскуз.
- Сошел с ума? - Орастес обернулся к нему. - А кто, увидев то,
что довелось увидеть мне, смог бы остаться в здравом рассудке? Но
я сказал правду. Он хочет возродить Архерон - с его башнями,
чернокнижниками, королями и всеми мерзостями, точно такой же,
каким он был в то время. Остатки народов древнего Архерона
послужат при этом скелетом, каркасом, а тела людей сегодняшнего
дня станут глиной и камнями для построения этого здания. Я не
могу сказать вам, когда и как это произойдет, - в голове моей все
начинает вертеться, как только я начинаю задумываться об этом. Но
я видел! Архерон вновь станет Архероном, и горы, долины, леса и
реки станут такими же, что и много тысячелетий назад. А почему
нет? Ведь если даже я, со своим скромным запасом чернокнижных
сил и знаний сумел воскресить человека, умершего три тысячи лет
назад, то почему бы величайшему чернокнижнику всего света не
удалось сделать то же самое с королевством, погибшем в то же
время? По его зову Архерон восстанет из праха!
- Но как же мы сможем помешать его планам? - поинтересовался
обеспокоенный Тараскуз.
- Есть лишь один способ, - твердо ответил Орастес. - Мы должны
выкрасть у него Сердце Арумана.
- Но я... - начал было Тараскуз, и тут же прикрыл рот.
Никто даже не обратил на это внимания, и Орастес продолжил:
- Это та сила, которую можно обратить против него. Если оно будет
в моих руках, я смогу ставить ему условия. Но как нам его найти?
Он, несомненно, спрятал его в каком-то надежном месте, откуда его
не смогут достать даже разбойники Заморья. Мне не известно, где
это место. Ах, если бы он вновь уснул сном черного лотоса... Но я
уверен - он спрятал его еще тогда, после сраженья на Валке, и...
Закончить он не успел. Двери, надежно запертые на засов,
