золотом змее.
- Валериус поплатился за свои дела! - с удовлетворением крикнул
Гайдрайт. - Туман и бубны привели его к смерти! Это я призвал
этот туман, и я его разогнал! Я, с помощью моей магии, что
превосходит твою, питонская собака!
- Какое это имеет значение! - зарычал Ксалтотун, который с
горящими глазами и перекошенным конвульсивной гримасой лицом
сейчас представлял собой жуткую картину. - Валериус был идиотом!
И мне он был уже не нужен! А теперь я сам покончу с Конаном, безо
всякой человеческой помощи!..
- А чего ж ты тогда так долго ждал до этого? - усмехнулся жрец. -
Зачем же ты позволил своим союзникам задарма лечь от наших стрел
и копий?
- Да потому что большая магия требует большой крови! - заорал
Ксалтотун так, что затряслись скалы. Лицо его, перекошенное
яростью, окружил искрящийся нимб. - И потому, что ни один
чернокнижник никогда не тратит своих сил впустую! Я не для того
копил свою мощь целыми тысячелетиями, чтобы растратить ее в
какой-то паршивой драке! Но теперь, клянусь богом, я покажу все,
на что способен! Смотри, грязное отродье, фальшивый жрец гнилого
божка! Смотри, и ты увидишь то, что разорвет тебя и твою мерзкую
душонку на куски!
В ответ на это Гайдрайт вновь запрокинул голову и разразился
зловещим смехом.
- А теперь посмотри и ты, черный дьявол!
И его ладонь вынула из складок накидки какой-то предмет,
искрящийся на солнце золотым пульсирующим сиянием, придавшим лицу
Ксалтотуна трупную бледность.
При виде этого предмета археронец закричал, словно его резали
ножом:
- Сердце! Сердце Арумана!
- Да! Единственная сила, превосходящая твою!
Ксалтотун прямо на глазах стал горбиться и стариться. В бороде
его неожиданно блеснула седина, а на голове показалась лысина.
- Сердце! - прохрипел он. - Они украли его! Мерзавцы! Подонки!
Гайдрайт покачал головой.
- Нет, это сделал не я! Оно вернулось из дальней дороги, с юга.
Но теперь, когда оно в моих руках, мне не страшны твои черные
чары. Как оно вернуло тебе жизнь, так оно вернет тебя и в бездны
ада, во Тьму, откуда ты был призван. Ты отправишься в свой
Архерон по дороге молчания. Мрачная империя, так и не
воскрешенная тобой, останется навсегда лишь страшной легендой.
Конан вновь займет свой трон. А Сердце Арумана вернется в
подземное святилище, чтобы гореть еще тысячи лет, как символ
могущества Акулонии!
Страшно завыв, Ксалтотун с занесенным стилетом бросился бежать
вокруг алтаря, чтобы настичь своего противника, но неожиданно
откуда-то: быть может, с неба, а может - с горящего в ладони
жреца огромного драгоценного камня, - к нему метнулся сноп
искрящегося ослепительного света. Он ударил Ксалтотуна прямо в
грудь, и горы эхом повторили отзвук этого удара. Чернокнижник из
Архерона рухнул на землю, словно сраженный молнией, но прежде,
чем он коснулся травы, с ним произошла поразительная перемена. У
алтаря упал не только что убитый человек, а скорченная мумия:
коричневый, иссохший, трудноузнаваемый труп, распростертый среди
гниющих бинтов.
Старая Тесса с отвращением взглянула на него.
- Он не был живым человеком, - произнесла она. Сердце Арумана
лишь придало ему видимость жизни, которая сейчас вновь его
оставила. Я всегда видела в нем лишь мумию...
Гайдрайт наклонился над алтарем, чтобы освободить бледную
испуганную девушку, когда из-за кустов показалась повозка
Ксалтотуна, запряженная все теми же необыкновенными лошадьми. Она
беззвучно подъехала к Алтарю и остановилась рядом с лежащими в
траве иссохшими останками чернокнижника.
Гайдрайт поднял прах Ксалтотуна и положил его в повозку. Кони
тотчас же развернулись и самостоятельно поехали вниз по склону,
направляясь куда-то на юг. А Гайдрайт, Тесса и волк стали молча
смотреть им вслед, наблюдая, как они начали свою долгую дорогу в
забытый Архерон, расположенный где-то на зыбкой границе
человеческого зрения...
Амальрик даже приподнялся в седле, рассмотрев скачущего во весь
опор и размахивающего над головой окровавленным штандартом
всадника. А потом какое-то предчувствие заставило его оглянуться
на холм, названный Королевским Алтарем. Рот его от удивления
раскрылся. Возглас удивления прокатился и по всей долине -
от самой вершины этой возвышенности в небо поднялся луч
ослепительного света, роняющего золотистые искры, чтобы где-то
там, в бездонной вышине зажечь сияние, на мгновение затмившее
солнце.
- Это не похоже на сигнал Ксалтотуна! - зарычал барон.
- Нет! - неожиданно вскрикнул Тараскуз. - Это сигнал для
акулонцев! Смотри!
Рука его потянулась по направлению к противнику,
неподвижные шеренги которого дрогнули и пошли вперед, наполняя
долину глухим ревом.
- Ксалтотун опять подвел нас! - заорал Амальрик. - И Валериус
тоже! Мы в ловушке! Будь он проклят, поганый археронец! Это он
нас сюда завел! Труби сигнал к отходу!
- Поздно! - взвыл Тараскуз. - Смотри!
Лес копий в горной части долины наклонился вперед. Шеренги
гундерийцев, словно скорлупа, расступились в стороны. А из-за
них, гремя, как ураган, рванулись в бой рыцари Акулонии.
И удару этой лавины уже ничего не могло противостоять. Стрелы
немедийских арбалетчиков отскакивали от рыцарских щитов или
застревали в них, высекая искры. Гремя копытами, под шелест
пиорушей и воинственный рев акулонская конница рассекла
смешавшиеся ряды немедийской пехоты и, как лавина, хлынула в
долину.
Амальрик немедленно дал сигнал к контратаке, и немедийцы начали
упорное сопротивление, пытаясь поражать коней пиками и острогами.
И какое-то мгновение казалось, что они смогут устоять на месте.
Но кони немедийских рыцарей устали и с трудом поднимались вверх.
Зато акулонцы до этого не сделали ни одного удара. И теперь они,
словно шквал, неслись вперед, в щепки разметывая шеренги
неприятеля и обращая его в бегство.
А за первой волной бежала гундерийская пехота, охваченная жаждой
крови. Боссонцы тоже спускались с горных склонов, прямо на ходу
поражая все, что еще двигалось на позициях противника. Волна
битвы спускалась все ниже, неся на своем гребне ошеломленных
немедийцев. Стрелы из их арбалетов летели вслепую, а тех, кто
уцелел после атаки конницы, безжалостно добивали гундерийцы.
И вот свалка и хаос боя выплеснулись через устье Долины Львов на
широкое поле у ее входа и разлилось во все стороны. По всему
простору рассыпались фигурки сражающихся - беглецы и их
преследователи, и везде носились поодиночке и группами рыцари на
ошалевших конях. Но немедийцы уже были не в состоянии вновь
сформировать свои ряды и дать достойный отпор. Они целыми сотнями
бежали к реке, переправлялись и пытались уйти дальше, на восток.
Но там уже все было охвачено восстанием: их гнали, как волков, и
лишь немногие из них добрались до Тарантии.
Последняя фаза битвы закончилась смертью Амальрика,
предпринявшего последнюю попытку спасти положение. Барон,
бесполезно пытаясь собрать вокруг себя людей, наткнулся на конный
отряд противника, возглавляемый гигантом в черном панцире с
вышитым на накидке золотым королевским львом, за спиной которого
развевались штандарты со львом Акулонии и понтейнским леопардом.
Высокий рыцарь в блестящих доспехах опустил свое копье и рванулся
навстречу барону. Противники сшиблись с оглушительным треском.
Копье немедийца, ударившись в голову неприятеля, разорвало ремни
и застежки шлема, обнажив лицо графа Паллантида. Зато копье
акулонца пронзило щит, панцирь и пробило сердце барона.
Вылетев из седла и сломав застрявшее в его безжизненном теле
копье, Амальрик рухнул под копыта акулонских коней, и, увидев
это, немедийцы закричали от ужаса и отчаянья, ринувшись прочь от
накатывающейся на них стальной волны. В слепом страхе они бежали
к реке, сметая все на своем пути. Час Дракона кончился.
Тараскузу теперь было все равно. Он не побежал. Амальрик был
мертв, все военачальники исчезли, а королевский штандарт Немедии
лежал, втоптанный в кровь и грязь. Акулонцы преследовали
последних немедийских рыцарей. Он понял, что битва окончательно
проиграна, но с группой самых верных ему воинов все еще метался
по полю сражения, одержимый единственным желанием - встретиться с
циммерийцем. И наконец он его увидел.
Обе армии были разбросаны по всему полю - одни убегали, другие -
преследовали их. Пиоруш Троцеро развевался на одном конце
равнины, Паллантида и Просперо - на другом. Конана никто не
сопровождал. Гвардейцы Тараскуза погибли.
Короли встретились один на один.
Но, как только они начали съезжаться, скакун Тараскуза неожиданно
захрипел, зашатался и упал. Конан соскочил с седла и бросился к
королю Немедии, поспешно высвобождающему ноги из стремян.
Ослепительно сверкнула на солнце сталь, раздался звон мечей,
посыпались искры, и Тараскуз во весь рост растянулся на земле под
молниеносным ударом тяжелого меча Конана.
Циммериец поставил закованную в сталь ногу на грудь поверженного
противника и поднял меч. Шлема на его голове уже не было - грива
его развевалась на ветру, а в глазах горел яростный огонь.
- Ну что, сдаешься?
- А ты сохранишь мне жизнь?
- Да. И даже дам гарантии, которых ты мне в свое время не дал!
Жизнь тебе и всем людям, которые сложат оружие... Хотя, по правде
говоря, тебе за все твои мерзости следовало бы снести голову...
Тараскуз повертел головой и осмотрел долину. Остатки его армии со
всех ног перебегали каменный мост, а на пятки им наступали
акулонские воины, в дикой ярости размахивающие окровавленными
мечами. Боссонцы и гундерийцы рассыпались по захваченному
немедийскому обозу, врываясь в шатры, хватая трофеи и пленников,
переворачивая повозки.
Оглядев все это, Тараскуз, насколько позволяло ему его
положение, пожал плечами:
- Я согласен. У меня нет выбора. Каковы твои условия?
- Ты возвратишь мне все, что вывез из Акулонии. Прикажешь, чтобы
все ваши гарнизоны сложили оружие и оставили занятые ими города и
замки. А потом ты выведешь из моего королевства свои проклятые
войска так быстро, как это только будет возможно. Вернешь всех
акулонцев, проданных в неволю, и, кроме того, выплатишь
репарации, которые я назначу позже, когда точнее будет определен
ущерб, нанесенный твоей оккупацией. Останешься у меня в плену,
пока не будут выполнены все эти условия.
- Хорошо, - согласился Тараскуз. - Я прикажу без боя оставить все
замки и города, занятые моими гарнизонами, и сделаю все
остальное. А какой ты назначаешь за меня выкуп?
Конан рассмеялся, снял ногу с груди короля Немедии и, подав тому
руки, помог ему встать на ноги. Он уже раскрыл рот, но заметил,
что к ним приближается Гайдрайт. Жрец был, как всегда, спокоен и
погружен в свои мысли, старательно обходя человеческие и конские
трупы.
Окровавленной ладонью Конан смахнул с лица прилипшие потные
волосы. Он дрался целый день - сначала в пеших порядках
копейщиков, потом - на коне, ведя в атаку рыцарей, и его погнутая
и исцарапанная ударами топоров и стрел броня была густо
забрызгана кровью. И на кровавом фоне побоища он смотрелся, как
богатырь из языческой легенды.
- Мы хорошо потрудились, Гайдрайт! - загремел он. - Черт возьми!
Я был так рад увидеть твой сигнал! Еще немного, и мои рыцари
сошли бы с ума от напряжения и нетерпения. Они прямо из кожи вон
лезли, хватаясь за мечи. Дольше я бы просто не смог их удержать!
Что с чернокнижником?
- Он уехал в Архерон по дороге забвения, - загадочно произнес
Гайдрайт. - А я... я поеду в Тарантию. Здесь мои дела закончены,
и теперь я отправляюсь в святилище Митры... Здесь, на этом поле,
мы отстояли Акулонию! Твой марш к столице будет триумфальным
походом через обезумевшую от радости страну. Вся Акулония будет
праздновать возвращение короля. Итак, до встречи в твоем тронном
зале!
Конан молча смотрел вслед удаляющейся фигуре жреца, а со всех
сторон сюда уже начинали съезжаться рыцари. Он узнал Паллантида,
Троцеро, Просперо и Сервейса - все они были забрызганы кровью.
Шум битвы уступил место дикому победному реву и радости. Все
глаза, распаленные сражением и наполненные восхищением, были
