- Они из Нового Салема, города-пузыря с Северо-американского
континентального шельфа. Они боялись, что в результате проекта "Румоко" их
купол будет разрушен.
- Так и случилось? - спросил я.
Она молчала.
- Пока неизвестно, - сказала она. - Город пока молчит. Мы пытались
пробиться к ним по радио, но там какие-то помехи...
- И что вы думаете насчет этого?
- Мы еще не смогли установить связь.
- Вы хотите сказать, что мы, возможно, уничтожили город?
- Нет. Эта возможность минимальна по прогнозам ученых.
- В_а_ш_и_х_ ученых, - уточнил я. - У их ученых было другое мнение.
- Конечно, - согласилась она, - противники были всегда. Они посылали
диверсантов потому, что не верили нашим ученым... Но вывод...
- Простите, - прервал я.
- За что?
- За то, что сунул парня под душ. Ладно. Спасибо. Я мог бы прочитать
об этом в газетах. А теперь отправляйте меня на Шпицберген.
- Пожалуйста, - откликнулась она. - Я только выполняла свой долг. И
думаю, что это правильно. Возможно, ты чист, как снег и лебяжий пух. Если
есть тому причина - они узнают ее в очень короткое время, Ал. Тогда...
тогда то, что я задумала... то, о чем я говорила прежде, будет оставаться
правдой.
Я усмехнулся:
- Ладно, я уже сказал "прощай". Спасибо за ответ на мой вопрос.
- Не надо маня ненавидеть.
- Не переживай. Я никогда не доверял тебе. - Она отвернулась. -
Спокойной ночи, - пожелал я ей уже в спину.
И они повели меня к вертолету. Мне помогли взобраться в кабину. Там
было двое охранников и пилот.
- Она любит вас? - спросил человек с пистолетом.
- Нет, - ответил я.
- Если она права и вы чисты, захочется ли вам увидеть ее снова?
- Я никогда больше не увижу ее, - ответил я.
Усадив меня в конце салона, они с приятелем сели у окна и подали
знак.
Машина затряслась, и мы взлетели.
Внизу громыхал, пылал и плевался Румоко.
ЕВА, ПРОСТИ МЕНЯ. Я НЕ ЗНАЛ. Я ДАЖЕ НЕ ПРЕДПОЛАГАЛ, ЧТО ВСЕ МОЖЕТ
КОНЧИТЬСЯ ТАК, КАК КОНЧИЛОСЬ.
- Предполагалось, что вы можете быть опасным, - сказал человек
справа. - Пожалуйста, не пытайтесь ничего затевать.
"АВЕ, АТКУ, АВАТКУ", - сказал я в душе своей.
"ДВАДЦАТЬ ЧЕТЫРЕ ЧАСА", - сказал я Швейтцеру.
После того, как я получил деньги у Вэлша, я вернулся на "Протей" и
провел в раздумьях несколько дней. После этого, не получив никаких
результатов, я отправился пить с Биллом Меллингсом. Кроме всего прочего, я
воспользовался оборудованием, чтобы "прикончить" Швейтцера. Я не рассказал
Биллу ничего, кроме истории о девушке с большими грудями.
Затем мы на пару дней закатились на рыбалку.
Я больше не существовал. Я вычеркнул Альберта Швейтцера из мира. И я
сказал себе, что вообще не хочу существовать.
Если вы должны убить человека - _д_о_л_ж_н_ы_, имея в виду, что нет
иного выбора - я полагаю, это наверняка жуткое и кровожадное дело, так что
оно жжет вашу душу и еще больше поднимает в вашем сознании цену
человеческого существования.
Тем не менее, я убил по-другому.
Все было тихо и мирно. Я выработал в себе иммунитет к этой штуке, и
вряд ли многие о ней слышали. Я открыл кольцо и выпустил наружу споры.
Этого хватило. Я не знал имен ни моих сопровождающих, ни пилота. Я даже
лиц их толком не разглядел.
Эта штука прикончила их за тридцать секунд, и я снял наручники секунд
за двадцать, как и предполагал.
Я разбил вертолет о берег, растянул при этом себе правое запястье,
выбрался к дьяволу из машины и отправился пешком.
А выглядели они как умершие от инфаркта или инсульта - на кого как
подействовало.
И в результате я чувствовал себя отвратительно. Свое собственное
существование я ценю гораздо ниже, чем кто-либо другой. Но это не значило,
что я не чувствовал себя как в пекле.
Думаю, Кэрол догадалась, что произошло, но Центр принимает только
факты. Я видел, что в кабине достаточно морской воды, чтобы уничтожить все
споры. Ни один анализ не докажет, что их убил я.
А тело Альберта Швейтцера, несомненно, смыло приливом из открытой
кабины.
Если я когда-нибудь встречу тех, кто успел познакомиться с Алом, я
буду кем-то там еще с подходящей биографией и приметами, так что этот
человек будет введен в заблуждение.
Очень ловко. Но, может быть, я выбрал поганую работу. Я _в_с_е _е_щ_е
чувствовал себя точно в аду.
Румоко-Из-Адских-Глубин дымился и рос, точно голливудское чудовище,
выползшее из научно-фантастического фильма. По прогнозам через несколько
месяцев пламя там потухнет. Затем начнется появление слоя почвы,
перелетные птицы станут останавливаться там на отдых, а может, и совьют
там гнезда и удобрят почву пометом. Мутировавшие багровые мангровые
заросли появятся там, соединив море и землю. Заведутся насекомые. И
однажды, согласно теории, остров станет обитаемым. А позже он станет
первым звеном в цепи обитаемых островов.
Двусмысленное решение демографической проблемы, скажете вы: творить
новую землю для расселения людей и убивать при этом массу обитателей
подводных городов.
Да, землетрясение разрушило купол Нового Салема. Многие погибли.
И несмотря на это, следующим летом намечено рождение двойника Румоко.
Население Балтимора-2 было обеспокоено, но расследование, проведенное
Конгрессом, показало, что вина полностью ложится на конструкторов Нового
Салема, которые не предусмотрели подобных превратностей судьбы. Суды
привлекли к ответственности нескольких подрядчиков, и двое из них потеряли
контракты, несмотря на свои связи, так что им пришлось подыскивать заказы
в другом месте.
Это немало, но недостаточно, и я до сих пор сожалею о том, что сунул
того парня под душ. Он жив и здоров, этот парень Нового Салема, но я знаю,
что ему уже никогда не стать прежним.
В следующий раз при строительстве острова будут приняты большие
предосторожности - что бы это ни значило. Но я не верю, что они будут
достаточными - я знаю им цену. С тех пор я никогда никому не верю.
Если погибнет и другой город-пузырь, как погиб твой, Ева, я полагаю,
работы по проекту замедлятся. Но я не верю, что проект будет отвергнут
навсегда. Думаю, они найдут другую оговорку, и тогда состоится третья
попытка.
Пока мы не сможем творить такие вещи без последствий, я полагаю, что
вряд ли решение наших демографических проблем может лежать в сотворении
новой суши. Нет!
Экспромтом я могу сказать, что раз уж мы на сегодня контролируем все,
то могли бы контролировать и рост населения. Я даже готов расстаться со
своей персоной - со многими, можно сказать, персонами - и проголосую за
это, если дело дойдет до референдума. И я утверждаю, что городов-пузырей
должно быть больше, а ассигнования на изучение внешнего пространства нужно
увеличить. И никаких больше Румоко.
Несмотря на прошлые оговорки, я выбираю свободу. Вэлш никогда не
узнает об этом. Надеюсь, никто не узнает. Я не альтруист, но у меня такое
чувство, что я в огромном долгу перед тем народом, кровь которого
пролилась по моей вине. Кроме того, я однажды был их гостем...
Используя преимущества своего несуществования, я задумал диверсию,
которая будет исполнена настолько хорошо, что станет последней.
Как?
Я увидел, что тот вулкан очень похож на Кракатау. В результате
последних событий в Центре появилось очень много данных о магме - и,
естественно, я располагал этими сведениями.
Когда станет рождаться очередной ребеночек, я сумею сделать так, что
в результате сейсмический баланс будет нарушен настолько основательно, как
этого еще не бывало на памяти людей. Это, пожалуй, сделать не слишком
сложно.
Возможно, в результате этого я убью тысячи людей - наверняка будут
жертвы. Тем не менее, Румоко, разрушив Новый Салем, отправил на тот свет
так много народу, что, я думаю, Румоко-2 отправит еще больше. И я надеюсь,
что наверху после этого окажется достаточно свободного места. Добавим еще
и то, какие слушки побегут - я сам подтолкну их. И так и сделаю.
По крайней мере, я смахну с суши так много людей, как смогу.
Они получат великолепные результаты, те, кто составляют планы - они
получат Эверест в Центре Атлантики и несколько треснувших подводных
куполов. Отшутитесь - и вы хороший человек.
Я наживил удочку и закинул ее. Билл отхлебнул апельсинового сока, я
же затянулся сигаретой.
- Ты сейчас инженер-консультант? - спросил он.
- Ага.
- Отдыхаешь?
- Нет, работаю - в уме. Обдумываю один хитрый фокус.
- Справишься?
- Да.
- Иногда мне хочется быть таким, как ты - самому себе хозяином.
- Нет. Овчинка выделки не стоит.
Я вглядывался над темными водами, могущими нести чудеса. Утреннее
солнце лизало волны, и решение мое было твердым. Ветер дул теплый и
приятный. Небо становилось прекрасным. Я мог судить об этом по разрывам в
пелене туч.
- Это звучит интересно. Разрушительная работа, говоришь?
И я, Иуда Искариот, оглянулся на свой путь и сказал:
- Передай наживку, пожалуйста. Похоже, что-то клюет.
- У меня тоже. Погоди минутку.
День, словно куча серебряных долларов, посыпался на палубу.
Я вытянул добычу, оглушил и осторожно взял ее.
Я сказал себе, что я не существую. Я надеялся, что это правда, даже
тогда, когда чувствовал, что это не так. И мне снова мерещилось лицо
старика Колгейта под тогдашней белой кепчонкой.
ЕВА, ЕВА...
ПРОСТИ МЕНЯ, МОЯ ЕВА... Я ХОТЕЛ БЫ ПОЧУВСТВОВАТЬ ТВОЮ РУКУ НА СВОЕМ
ЛБУ.
День почти что серебряный. Волны этим утром синие и зеленые и - о,
боже! - как очарователен свет!
- Вот наживка.
- Спасибо.
Я взял ее. Нас медленно сносило течением.
В конце концов, все мы смертны, - решил я. Но от этого мне легче не
стало.
Следующая открытка будет, как обычно, на Рождество, Дон, только годом
позже.
Не спрашивай меня, почему.
2. ПЕСНОПЕВЕЦ
После того, как все разошлись, выслушав рассказ о происшедшем, а
остатки останков убрали - еще долго после этого, пока тянулась ночь,
поздняя, чистая, с множеством ярких звезд, двоившихся и мерцавших в
прохладных водах Гольфстрима вокруг станции, я сидел в кресле на маленьком
заднем дворике за моим жилищем, потягивал пиво из жестянки и следил за
тем, как заходят звезды.
Чувства мои были в неприятном смятении, и я еще не совсем четко
представлял себе, что же делать дальше.
Продолжать расследование было опасно. Конечно, я мог бы плюнуть на
оставшиеся шероховатости, нерешенные маленькие загадки, беспокоившие меня:
ведь то, что мне поручили, было выполнено. И хотя у меня было желание
узнать побольше, я имел полное право поставить мысленно "Закрыто" на папке
с этим делом, отправиться за гонораром, а затем жить припеваючи.
А что до моего беспокойства - что ж, никто никогда не сможет все
разузнать, никого не встревожат те незначительные детали, которые
продолжают волновать меня. Я вовсе не обязан вести расследование дальше
этого момента.
И все же...
Может быть, это и называется чувством долга. По крайней мере, именно
оно само по себе заставляло меня действовать, и принуждение это
маскировалось такими общепринятыми словами, как "чувство долга" и "свобода
воли".
Так ли это? Или все дело в том, что люди унаследовали мозг обезьяны -
с глубокими извилинами, отвечающими за любопытство, которое может привести
к добру - или худу.
Тем не менее, я должен оставаться на станции еще некоторое время -
хотя бы для того, чтобы не лишать свою легенду правдоподобности.
