марлевую салфетку, чем-то сверху побрызгали, завернули ребенка в чистую
пеленку и прикололи записку.
- Какой ужас! - произнес Дос Сантос. - Бросить ребенка-калеку,
оставить его умирать такой смертью!
- Здесь всегда так делают, - заметил я ему, - особенно вблизи Горячих
Мест. В Греции всегда существовала традиция детоубийства. Меня самого
оставили на вершине холма в тот день, когда я родился. И я тоже пролежал
там всю ночь.
Он в тот момент зажигал сигарету, но остановился, услышав эти слова,
и уставился на меня.
- Вы? Почему?
Я засмеялся и показал глазами на свою ногу.
- Это запутанная история. Я ведь ношу ортопедический ботинок, потому
что эта нога короче другой. Кроме того, я, кажется, был очень волосатым
младенцем, и вдобавок у меня разные глаза. Я подозреваю, что меня бы
оставили в доме, если бы все ограничивалось только этим, но я еще и
родился на Рождество, и это решило дело.
- А что плохого в том, чтобы родиться на Рождество?
- По местным поверьям, боги считают такой поступок чересчур
самонадеянным. Поэтому дети, рожденные в это время, - не люди по крови.
Они из племени разрушителей, они сеют опустошение и панику. Их называют
калликанзаросами. В идеальном случае они выглядят как наши вчерашние
знакомцы с рогами, копытами и так далее, но это не всегда так. Они могут
выглядеть и так, как я, - решили мои родители, если только они
действительно были моими родителями. Вот они и оставили меня на вершине
холма, чтобы вернуть по принадлежности.
- А что же случилось потом?
- В деревне был старый православный священник. Он прослышал об этом,
пришел к ним и сказал, что это смертный грех так поступать, и пусть они
лучше поскорее заберут ребенка обратно и к следующему дню подготовят его к
крещению.
- Ах так! И таким вот образом вы были спасены и окрещены?
- В некотором роде да, - я взял одну из его сигарет. - Они
действительно принесли меня обратно, но они утверждали, что я - вовсе не
тот младенец, которого они там оставили. По их словам, они оставили
подозрительного мутанта, а забрали еще более сомнительного подменыша. И
еще более уродливого, по их мнению; то есть взамен они получили еще одно
рождественское дитя. Их ребенок, как они вспоминали, был сатиром, и они
предположили, что какая-нибудь тварь из Горячего места родила дитя,
похожее на человеческое, и бросила его так же, как они - в результате
получился обмен. До того меня никто не видел, так что их рассказ
невозможно проверить. Священник не желал ничего об этом слышать и сказал
им, что они должны принять меня. Но они были очень добры ко мне, когда
примирились с фактом. Я очень быстро рос и был силен не по годам. Им это
нравилось.
- Так вас окрестили?
- В некотором роде, наполовину.
- Наполовину?
- Со священником случился удар, когда он меня крестил, и вскоре он
умер. Это был единственный священник в округе, и я не знаю, прошел ли я
должным образом всю процедуру.
- Одной капли уже достаточно.
- Я тоже так думаю. Но я в самом деле не знаю, как было дело.
- Может быть, вам лучше окреститься заново? Просто для надежности.
- Нет, если уж Небо не пожелало меня тогда, второй раз проситься я не
стану.
Мы поставили посадочный знак на поляне поблизости и стали ждать
скиммер.
В этот день мы прошли еще километров двенадцать, что было весьма
неплохо, учитывая задержку. Ребенка у нас забрали и отправили прямо в
Афины. Когда скиммер сел, я громким голосом осведомился, не желает ли
кто-нибудь еще улететь. Однако желающих не нашлось.
А случилось все в тот же вечер.
Мы все собрались у огня. Костер был восхитительный - он хлопал в ночи
сверкающими крыльями, согревая нас, от него распространялся смолистый
запах и в воздух поднимался столб дыма... Очень мило.
Хасан сидел здесь же и чистил свой дробовик с алюминиевым стволом.
Это ружье с пластиковым прикладом было действительно очень легким и
удобным.
Пока он занимался этим делом, ружье медленно клонилось вперед,
постепенно поворачиваясь, и в результате оказалось направлено прямо на
Миштиго.
Надо признать, он это все проделал очень четко. В течение примерно
получаса он перемещал ствол ружья практически незаметными движениями.
Я почти попался, но когда в моем сознании отпечаталось направление
ствола, я в три прыжка оказался рядом с ними вышиб ружье у него из рук.
Оно звякнуло о какой-то камешек футах в восьми от нас. У меня руку
прожгло, так сильно я по нему ударил.
Хасан вскочил на ноги, челюсти его ходили туда-сюда под бородой и
щелкали, как кремень о кресало. Только что искр не было.
- Ну скажи же! - заорал я. - Давай, скажи что-нибудь! Что угодно! Ты,
черт возьми, прекрасно понимаешь, что ты сейчас делаешь!
Его передернуло.
- Давай! - повторил я. - Ударь меня! Только тронь меня. Тогда все,
что я сделаю, будет самообороной, спровоцированным нападением. Даже Джордж
потом не сможет собрать тебя обратно.
- Я всего лишь чистил ружье. Вы мне его повредили.
- Ты никогда не наводишь ружье на человека случайно. Ты собирался
убить Миштиго.
- Вы ошиблись.
- Ударь меня. Или ты трус?
- Я не ссорился с вами.
- Ты действительно трус.
- Нет, я не трус.
Через несколько секунд он улыбнулся.
- Ты что, боишься меня вызвать?
Вот оно. Это был единственный способ.
Первое движение должен был сделать я. Я надеялся, что удастся без
этого обойтись. Я надеялся, что смогу рассердить его, или опозорить, или
спровоцировать, чтобы он меня ударил или вызвал.
Теперь я знал, что это не выйдет.
Что было плохо, очень плохо.
Я был уверен, что смогу одолеть его любым известным мне оружием. Но
если выбор будет за ним, то дело обернется по-другому. Каждый знает, что
есть люди с музыкальными способностями. Они могут раз услышать какую-то
пьесу, а потом сесть и сыграть ее на пианино или фелинстре. Они могут
взять какой-нибудь новый инструмент, и через несколько часов будут играть
на нем так, будто делали это годами. У них очень хорошо получаются такие
вещи благодаря таланту - способности координировать особое понимание с
последовательностью новых движений.
У Хасана был такой талант к оружию. Может быть, кто-то еще так может,
но другие люди не практикуются в этом деле - год за годом, десятки лет, со
всем чем угодно - от бумерангов до трубок с отравленными стрелами.
Дуэльный кодекс должен был предоставить Хасану выбор оружия, а Хасан был
самым высококвалифицированным убийцей, какого я когда-либо знал.
Но я должен был его остановить, и мне было понятно, что это
единственный способ, не считая простого убийства. Я должен был сразиться с
ним на его условиях.
- Аминь, - сказал я. - Я вызываю вас на дуэль. Улыбка на его лице не
исчезла, а даже стала шире.
- Согласен, перед свидетелями. Назовите вашего секунданта.
- Фил Грабер. Назовите вашего.
- Мистер Дос Сантос.
- Очень хорошо. У меня как раз есть с собой разрешение на дуэль и
регистрационные формуляры, и я уже заплатил пошлину на убийство за одно
лицо. Так что нет нужды особо откладывать. Где, когда и как вам угодно?
- Примерно в километре назад по дороге есть хорошая поляна.
- Да, я припоминаю.
- Мы встретимся там завтра на рассвете.
- Решено, - сказал я. - А оружие?
Он притащил свой саквояж и раскрыл его. Там щетинились всякие
интересные острые штучки, поблескивали овальные зажигательные припасы,
извивались металлические и кожаные петли.
Хасан извлек два каких-то предмета и закрыл саквояж.
Сердце мое упало.
- Праща Давида, - объявил он.
Я осмотрел пращи.
- На каком расстоянии?
- Пятьдесят метров, - ответил Хасан.
- Вы сделали хороший выбор, - сказал я ему (я-то не держал пращу в
руках больше сотни лет). - Я бы хотел попросить у вас одну на сегодняшнюю
ночь, попрактиковаться. Если вы не хотите мне ее одолжить, я могу сам
сделать.
- Можете взять любую и практиковаться с ней хоть всю ночь.
- Благодарю. - Я выбрал себе пращу и прицепил ее на пояс, а потом
взял один из трех имевшихся у нас аккумуляторных фонарей. - Если я кому
понадоблюсь, я буду на поляне, назад по дороге. Не забудьте на ночь
выставить охрану. Здесь место небезопасное.
- Хочешь, я пойду с тобой? - спросил Фил.
- Нет. Но все равно, спасибо. Я пойду один. Пока.
- Тогда спокойной ночи.
Я прошел назад по дороге до поляны. У края открытого пространства я
поставил фонарь, так чтобы он освещал группу невысоких деревьев, а сам
отошел на другой край.
Я набрал несколько камней и метнул один из них в дерево. Промах.
Я отправил туда же еще дюжину и четыре раза попал.
Продолжая это занятие, примерно через час я стал попадать несколько
более регулярно. Но все равно на расстоянии пятидесяти метров я вряд ли
мог бы сравниться с Хасаном.
Приближалось утро, а я все работал с пращой. В какой-то момент я,
видимо, достиг предела. Примерно шесть из семи моих бросков попадали в
цель.
У меня есть одно преимущество, подумал я, крутя над головой пращу и
отправляя в дерево очередной камень. Свои удары я наношу с жуткой силой.
Если уж я попадаю в цель, то удар получается мощный. Я уже разнес в щепки
несколько деревьев поменьше, а Хасан, в этом я был уверен, не смог бы это
сделать и за вдвое большее число бросков. Если я смогу в него попасть,
отлично; но вся сила в мире будет бесполезна, если я промахнусь.
А в том, что он сможет меня достать, я не сомневался. Я только гадал,
сколько попаданий я смогу выдержать, оставаясь на ногах.
Это, конечно, будет зависеть от того, куда придется удар.
Услышав, как вдалеке хрустнула ветка, я бросил пращу и рванул с пояса
пистолет. На поляну вышел Хасан.
- Что вам надо? - спросил я.
- Я пришел посмотреть, как у вас идут дела, - ответил он, разглядывая
поломанные деревья.
Я пожал плечами, сунул пистолет в кобуру и подобрал с земли пращу.
- Настанет восход, и увидите.
Мы пересекли поляну, и я забрал фонарь. Хасан оглядел небольшое
деревцо, превращенное в зубочистки, и ничего не сказал.
Мы пошли обратно к лагерю. Все, кроме Дос Сантоса, уже ушли спать.
Дон охранял лагерь. Он с автоматической винтовкой расхаживал вдоль
проволочного ограждения. Мы помахали ему и вошли в лагерь.
Хасан всегда ставил легкую как перышко и очень прочную палатку из
материала толщиной в один молекулярный слой. Спать он в ней не спал,
просто держал там свое барахло.
Я уселся на бревно у костра, а Хасан нырнул в свою палатку. Через
мгновение он вылез оттуда со своей трубкой и куском чего-то твердого,
похожего на смолу; эту штуку он стал чистить и растирать. Смешав порошок с
небольшим количеством табака, он наполнил трубку.
Потом он разжег ее головешкой из костра и уселся дымить возле меня.
- Я не хочу убивать тебя, Караги, - произнес он.
- Я разделяю это чувство. Мне вовсе не хочется быть убитым.
- Но завтра мы должны сражаться.
- Да.
- Ты можешь отказаться от своего вызова.
- А ты можешь улететь отсюда на скиммере.
- Я не улечу.
- А я не стану отказываться от вызова.
- Печально, - проговорил он через некоторое время. - Печально, что
двое таких, как мы, должны драться из-за какого-то синего. Он не стоит
твоей жизни, и моей тоже.
- Это верно, - сказал я, - но речь идет о большем, чем просто его
жизнь. Будущее нашей планеты каким-то образом связано с тем, что он
