Камень был гладкий, сырой, и смертельная опасность, исходившая от него не
нуждалась в комментариях.
Тем же способом они привязали и Хасана футах в восьми справа от меня.
Морбай поставил фонарь на землю, и мы оказались в полукруге желтого
света. Четыре курета стояли рядом с ним, как изваяния демонов.
Он ухмыльнулся и прислонил винтовку к камню позади себя.
- Это Долина Сна, - сказал он, обращаясь к нам. - Кто здесь засыпает,
больше не просыпается. При этом мясо не портится; мы его держим про запас
на случай голодных лет. Но прежде чем мы вас тут оставим... - тут он
поглядел на меня. - Вам видно, где я поставил винтовку?
Я ничего не ответил.
- Я думаю, Уполномоченный, что ваши кишки дотуда дотянутся. В любом
случае, я постараюсь выяснить, так ли это.
Он вытащил из-за пояса кинжал и направился ко мне. Четверо полулюдей
двинулись вместе с ним.
- Как вы думаете, у кого из вас больше требухи, у вас или у араба?
Никто из нас не ответил.
- Сейчас вы оба это узнаете, - произнес он сквозь зубы. - Вы первый!
Он взялся за мою рубашку и разрезал ее спереди сверху вниз.
Медленным выразительным жестом он повертел клинком в нескольких
дюймах от моего живота, внимательно глядя мне в лицо.
- Вам страшно, - сказал он. - По вашему лицу это пока не заметно, но
скоро станет заметно.
Потом он продолжил:
- Смотрите на меня! Я буду погружать нож в ваше тело очень-очень
медленно. А когда-нибудь потом я вами пообедаю. Что вы об этом думаете?
Я рассмеялся. Внезапно все это показалось мне смешным.
Его лицо перекосилось, а потом не мгновение приняло озадаченное
выражение.
- Вы что, Уполномоченный, от страха сошли с ума?
- Перья или свинец? - спросил я его.
Он знал, что это означает. Он открыл рот, чтобы что-то сказать, и тут
услышал, как футах в двенадцати стукнул камешек. Голова его повернулась в
том направлении.
Последнюю секунду своей жизни он потратил на вопль - Бортан в своем
прыжке размазал его по земле, а потом голова Морбая оказалась оторвана от
плеч.
Явился мой адский пес.
Куреты закричали от ужаса, потому что глаза у него были как
раскаленные угли, а зубы как циркулярная пила. Голова его располагается на
такой же высоте, как голова рослого мужчины. Куреты выхватили мечи и
бросились на него, но у него бока, как у броненосца. Собачка в четверть
тонны весом - вот каков мой Бортан... Это не совсем то, о чем писал
Альберт Пэйсон Терхьюн.
Бортан занимался делом добрую минуту, и когда он закончил, никого из
них не осталось в живых: все они были разорваны в клочья.
- Что это? - спросил Хасан.
- Щенок - я нашел его в мешке в бухте; он был слишком крепок, чтобы
утонуть, - сказал я. - Моя собака. Бортан.
На мягкой части его плеча была небольшая рана. Он не мог получить ее
в этой драке.
- Он сперва разыскивал нас в деревне, - сказал я, - и они пытались
его остановить. Сегодня погибло много куретов.
Пес подбежал и стал лизать мое лицо. Он вилял хвостом, повизгивал и
сопел по-собачьи, крутился волчком, как щенок, и бегал кругами. Он прыгал
на меня и снова лизал мое лицо. Потом он вновь отбежал и стал скакать по
разорванным трупам куретов.
- Хорошо, когда у мужчины есть собака, - произнес Хасан. - Я всегда
любил собак.
Пока он это говорил, Бортан его обнюхивал.
- Ты вернулся, старая грязная псина, - сказал я ему. - Ты что, не
знаешь, что собаки вымерли?
Он завилял хвостом, снова подошел ко мне и лизнул мою руку.
- Жалко, я не могу почесать тебя за ухом. Но ты же знаешь, что я бы
это с удовольствием сделал, правда?
Он повилял хвостом.
Я разжал и сжал правый кулак, насколько позволяли веревки, и при этом
повернул голову в ту же сторону. Бортан смотрел, его влажные ноздри
возбужденно дрожали.
- Руки, Бортан. Чтобы меня освободить, нужны руки. Руки, чтобы
развязать веревки. Ты должен сходить за ними, Бортан, и доставить их сюда.
Он подобрал одну из валявшихся на земле рук и положил ее к моим нога,
а потом поднял глаза и повилял хвостом.
- Нет, Бортан. Живые руки. Руки друзей. Руки, чтобы меня развязать.
Ты понял?
Он лизнул мою руку.
- Иди и отыщи руки, чтобы меня освободить. Приставленные к телу и
живые. Руки друзей. А теперь давай быстро! Пошел!
Он повернулся и затрусил прочь, потом остановился, еще раз взглянул
назад и стал подниматься по тропе.
- Он все понял? - спросил Хасан.
- Думаю, да, - ответил я. - У него мозги не как у обычной собаки, и у
него было очень много времени - гораздо больше, чем отпущено людям, -
чтобы научиться понимать.
- Тогда будем надеяться, что он найдет кого-нибудь достаточно быстро,
пока мы еще не заснули.
- Да.
Мы продолжали там висеть. Ночь была холодна.
Ждать нам пришлось долго. В конце концов мы потеряли счет времени.
Мышцы у нас были сведены судорогой и болели. Нас покрывала засохшая
кровь из бесчисленных мелких ран. Мы были все в синяках. Нас мутило от
усталости и бессонных ночей.
Мы продолжали там висеть, и веревки врезались нам в тело.
- Ты думаешь, они доберутся до твоей деревни?
- Мы им обеспечили хороший старт. Я думаю, у них приличные шансы.
- С тобой всегда трудно работать, Караги.
- Я знаю. Я сам тоже это заметил.
- Помнишь, мы тогда летом гнили в башнях на Корсике.
- Угу.
- Или марш-бросок до Чикаго, когда мы потеряли все снаряжение в
Огайо.
- Да, тогда был тяжелый год.
- Подумай, Караги, у тебя всегда неприятности. Ты просто рожден,
чтобы дергать тигра за хвост - так говорят о людях вроде тебя. С такими
трудно быть рядом. Что касается меня, то я люблю тишину и тень, книгу
стихов, мою трубку...
- Тихо! Я что-то слышу!
Это был цокот копыт.
В конусе света от упавшего фонаря появился сатир. Двигался он нервно,
переводя глаза с меня на Хасана, потом обратно, вверх, вниз, кругом, за
нас.
- Помоги нам, малыш с рожками, - сказал я по-гречески.
Он осторожно приблизился.
Заметив кровь и разорванных в клочья куретов, он повернулся, будто
собираясь бежать.
- Вернись! Ты мне нужен! Это я - тот, который играл на свирели.
Он остановился и опять повернулся к нам; ноздри его вздрагивали,
раздуваясь и опадая. Заостренные уши дернулись.
Он вернулся обратно; на почти человеческом лице появилось
страдальческое выражение, когда пришлось идти через запекшуюся кровь.
- Нож. Вон там, у моих ног, - сказал я, показывая глазами. - Подбери
его.
Ему, видимо, претило даже касаться чего-либо, сделанного руками
человека, в особенности оружия.
Я просвистел последние такты моей последней мелодии.
"Скоро ночь, скоро ночь, скоро ночь..."
Его глаза повлажнели. Он вытер их тыльной стороной мохнатых кулачков.
- Возьми нож и разрежь на мне веревки. Возьми его. Не так, ты
порежешься. Другим концом. Вот так.
Он взял нож как следует и посмотрел на меня. Я шевельнул правой
рукой.
- Веревки. Разрежь их.
Он разрезал. Это заняло у него двадцать минут, а у меня на руке
остался кровавый браслет. Мне пришлось постоянно двигать рукой, чтобы он
не проткнул мне артерию. Но он все же освободил мою руку и теперь
выжидательно глядел на меня.
- Теперь дай мне нож, а остальное я сделаю сам.
Он вложил нож в мою протянутую руку.
Я взял его, и через несколько секунд был на свободе.
Когда я освободил Хасана, сатир уже исчез. Я услышал лишь отдаленный
цокот копыт.
- Дьявол простил меня, - сказал Хасан.
Мы как могли быстро удалились от Горячего Пятна, обогнули селение
куретов и продолжили путь дальше к северу, пока не вышли на тропу - я
узнал ее, она вела в Волос. Бортан ли отыскал сатира и каким-то образом
убедил его прийти к нам, или же сатир сам наткнулся на нас и узнал меня -
этого я не мог знать наверняка. Бортан, однако, не вернулся, так что я
склонялся к последнему варианту.
Ближайшим местом, где можно было найти друзей, был Волос - добрых
двадцать пять километров на восток. Если Бортан отправился туда, то там
его должны узнать многие из моих родственников, но все же до его
возвращения пройдет еще много времени. Посылать его за помощью было все
равно что хвататься за соломинку. Если он отправился не в Волос, а куда-то
еще, то тем более неизвестно, когда он вернется. Но он уже раз нашел мой
след, и снова пойдет по нему. Так что мы продолжили путь, стараясь
оставить позади как можно большее расстояние.
Километров через десять мы уже шатались. Было ясно, что без отдыха
нам много не пройти, и мы стали присматривать более или менее безопасное
место для сна.
В конце концов я увидел знакомый крутой каменистый холм, где еще
мальчишкой пас овец. Небольшая пастушья пещера, расположенная выше
середины холма, оказалась сухой и пустой. Деревянная стенка у входа сильно
обветшала, но еще держалась.
Мы натаскали чистой травы на подстилку, укрепили дверь и забрались
внутрь. Через мгновение Хасан уже похрапывал. Мое сознание еще секунду
работало, прежде чем уплыть, и за эту секунду я понял, что из всех
наслаждений глоток холодной воды, когда хочется пить, спиртное, когда
хочется выпить, секс, сигарета после многих дней без курева ничто не может
сравниться со сном.
Сон лучше всего...
Надо сказать, если бы наша компания отправилась из Ламии в Волос
длинной дорогой - по берегу - то всего этого могло бы и не случиться, и
Фил мог бы быть жив сейчас. Но я не могу объективно судить о том, что
произошло бы в этом случае; даже сейчас, оглядываясь назад, я не могу
сказать, как бы я все устроил, если бы можно было все начать сначала. Силы
окончательного распада уже маршировали меж руин с оружием наизготовку...
Мы добрались до Волоса на следующий день после полудня, и через гору
Пелион вышли к Портарии. На другой стороне глубокой ложбины лежала
Макриница.
Мы перешли ложбину и нашли там всех наших.
Фил привел их в Макриницу, попросил бутылку вина и том "Прометея
Раскованного" и с двумя этими предметами засиделся до глубокой ночи.
Утром Диана нашла его улыбающимся и уже холодным.
Я соорудил для него погребальный костер среди кедров, вблизи развалин
епископства - Фил не хотел, чтобы его похоронили. В костер я положил ладан
и ароматические травы; он получился вдвое выше человеческого роста. Этой
ночью он сгорит, и я попрощаюсь еще с одним другом. При взгляде назад вся
моя жизнь кажется мне состоящей главным образом из приходов и уходов. Я
говорю "здравствуй", я говорю "прощай", и только Земля остается.
К черту.
После полудня я со всей компанией отправился пешком в Пагасу, порт
древнего Иолка, расположенный на мысу напротив Волоса. Мы остановились в
тени миндальных деревьев на холме, с которого открывается вид на море и на
скалистый берег.
- Вот здесь аргонавты подняли парус, отправляясь на поиски золотого
руна, - сказал я, ни к кому особенно не обращаясь.
- А кто они были? - спросила Эллен. - Я читала об этом в школе, но
забыла.
- Там были Геракл, и Тесей, и певец Орфей, и Асклепий, и сыновья
Северного Ветра, и Язон, их капитан - он был воспитанником кентавра
Хирона; кстати, пещера Хирона как раз тут, у вершины горы Пелион.
- Правда?
- Я тебе как-нибудь ее покажу.
- Ладно.
- Битва богов с титанами тоже была здесь неподалеку, - сказала Диана,
подойдя ко мне с другой стороны. - Разве титаны не вырвали с корнем гору
Пелион и не взгромоздили ее на Оссу, чтобы взобраться на Олимп?
