вроде погребальной мелодии - я сыграл ее в ту ночь, когда решил, что
Карагиозису пора умереть.
Я стал свидетелем провала Ретурнизма. Они не вернутся, они не
вернутся никогда. Земля умрет. Я спустился в Сады и сыграл эту, последнюю,
мелодию, подслушанную у ветра и звезд. На следующий день красавец-корабль
Карагиозиса потерпел крушение в Пирейской гавани.
Они расселись на траве. Время от времени то один, то другой утирал
глаза рукой. Они окружили меня со всех сторон и слушали.
Не знаю, долго ли я играл. Закончив, я опустил свирель и сам
опустился на землю. Немного погодя один из них подобрался поближе, робко
тронул свирель и тотчас же отдернул руку. Потом он поднял на меня глаза.
- Уходите, - сказал я, но они, казалось, не поняли моих слов.
Тогда я поднес свирель к губам и повторил еще раз последние такты.
Умирает Земля... Умирает и скоро умрет...
Возвращайся домой. Кончен праздник и ночь настает.
Самый большой сатир замотал головой.
Наслаждайся молчаньем. Учись понимать тишину.
Гаснут краски и звуки. Земля проиграла войну...
И напуганной птицей надежда уносится прочь.
И уносимся мы. Скоро ночь, скоро ночь, скоро ночь...
Они продолжали сидеть, тогда я вскочил, хлопнул в ладоши, крикнул:
"Пошли прочь!" и быстро ушел.
Собрав своих спутников, я повел их обратно к дороге.
От Ламии до Волоса примерно шестьдесят пять километров, включая обход
вокруг Горячего Пятна. В первый день мы одолели примерно пятую часть пути.
В тот вечер мы разбили лагерь на поляне в стороне от дороги.
Диана подошла ко мне и спросила:
- Ну так что?
- Что что?
- Я только что говорила с Афинами. Ничего. Сеть молчит. Я жду вашего
решения - сейчас же.
- Вы очень решительно настроены. Почему бы нам не подождать еще
немного?
- Мы и так уже прождали слишком долго. А вдруг он вздумает закончить
путешествие раньше намеченного? Здесь очень подходящая местность. Здесь
так легко произойти любому несчастному случаю... Вы знаете, что скажет
Сеть - то же, что и раньше, и решение будет то же: убить.
- Мой ответ остается прежним: нет.
Она моргнула и опустила голову.
- Почему вы просто не отправите его на тот свет и не избавите меня от
хлопот?
- Я не хочу этого делать.
- Я и не думал, что вы захотите.
Она снова подняла на меня глаза. Они были влажные, но ни выражение
лица, ни голос не изменились.
- Мне будет очень жаль, если окажется, что вы правы, а мы ошиблись, -
сказала она.
- Мне тоже, - ответил я. - Очень.
Всю эту ночь я продремал на расстоянии броска ножа от Миштиго, но
ничего не случилось и даже не попыталось случиться. Следующее утро прошло
без происшествий, как и большая часть дня.
- Я не могу этого сделать.
- Дос Сантос сделает, если вы ему скажете.
- Дело не в административных тонкостях! Будь оно все проклято! Лучше
бы мне никогда с вами не встречаться!
- Извините.
- Земля поставлена на карту, а вы играете не на той стороне.
- Я думаю, что это вы не на той стороне.
- И что вы собираетесь делать?
- Я не могу переубедить вас, поэтому мне придется просто остановить
вас.
- Вы не можете без огласки отправить на тот свет Секретаря Сети и его
подругу. У нас очень неустойчивое политическое положение.
- Я это знаю.
- Вы не можете убрать Дона, и я надеюсь, что вы не станете убирать
меня.
- Вы правы.
- Тогда остается Хасан.
- Вы опять же правы.
- А Хасан это Хасан. Что вы будете делать? Прошу вас, передумайте.
- Нет.
- Тогда прошу вас только об одном - забудьте об этом. Обо всем.
Умойте руки и выйдите из игры. Поймайте Лорела на слове и назначьте нам
другого сопровождающего. Вы можете утром улететь отсюда на скиммере.
- Нет.
- Вы это действительно серьезно - насчет того, чтобы защищать
Миштиго?
- Да.
- Я не хочу, чтобы вы пострадали, или еще хуже.
- Мне самому не слишком нравится такая перспектива. Объявив отбой, вы
можете избавить нас обоих от изрядных хлопот.
- Миштиго, - сказал я, когда мы с ним остановились, чтобы
сфотографировать склон холма, - почему бы вам не отправиться домой? Не
вернуться на Талер? Не податься куда-нибудь еще? Не выйти из этой игры, не
начать писать какую-нибудь другую книгу? Чем дальше мы уходим от
цивилизации, тем меньше у меня возможностей вас защищать.
- Вы ведь дали мне пистолет, помните? - сказал он и сделал правой
рукой жест, будто стреляет.
- Хорошо, я просто подумал, что надо попытаться еще раз.
- Это что, козел стоит там на нижней ветке?
- Угу; они любят объедать молодые зеленые побеги, которые пробиваются
на сучьях.
- Я хочу его тоже снять. Это ведь олива, верно?
- Да.
- Хорошо. Я хотел знать, как мне назвать снимок. Подпись, -
проговорил он в диктофон, - будет такая: "Козел, объедающий зеленые побеги
оливы".
- Превосходно. Снимайте, пока вы его не упустили.
Если бы он только не был таким некоммуникабельным, таким чужим, не
относился так наплевательски к собственному благополучию! Я его ненавидел.
Я не мог его понять. Он не желал разговаривать, разве что спрашивал
что-нибудь или отвечал на вопрос. Даже если он отвечал на вопросы, он был
немногословен, уклончив и держался вызывающе - все это сразу.
Самодовольный, высокомерный, синий, властный - он заставил меня усомниться
в том, что роду Штиго свойственна склонность к философии, филантропии и
просвещенной журналистике. Он мне совершенно не нравился.
Но в тот же вечер я завязал разговор с Хасаном (перед тем я весь день
не спускал с него голубого глаза).
Хасан сидел у костра и смотрелся как рисунок Делакруа. Поблизости
сидели и пили кофе Эллен и Дос Сантос, поэтому я смахнул пыль со своего
арабского и приступил:
- Приветствую тебя.
- Приветствую.
- Сегодня ты не пытался меня убить.
- Нет.
- Может быть, завтра?
Он пожал плечами.
- Хасан, посмотри на меня.
Он посмотрел.
- Тебя наняли убить этого синего.
Он снова пожал плечами.
- Тебе не надо ни отрицать, ни подтверждать это. Я уже знаю. Я не
могу допустить, чтобы ты это сделал. Отдай Дос Сантосу обратно деньги,
которые он тебе заплатил, и ступай своей дорогой. Я могу на утро вызвать
тебе скиммер. Он тебя доставит, куда ты захочешь.
- Но мне хорошо здесь, Караги.
- Тебе скоро станет здесь плохо, если только что-нибудь случится с
этим синим.
- Я только телохранитель, Караги.
- Нет, Хасан. Ты сын верблюда, страдающего диспепсией.
- Что такое "диспепсия", Караги?
- Я не знаю, как это будет по-арабски, а по-гречески ты не поймешь.
Погоди, я подберу другое оскорбление. Ты трус и пожиратель падали,
прячущийся по закоулкам, ты помесь шакала с обезьяной.
- Это, должно быть, именно так, Караги. Мой отец мне говорил, что с
меня надо содрать с живого кожу и разорвать на части.
- Это почему он так говорил?
- Я был непочтителен к Дьяволу.
- Да?
- Да. Это были дьяволы - те, кому ты вчера играл на свирели? У них
были копыта и рога...
- Нет, это были не дьяволы. Это детишки, родившиеся в Горячем Месте у
несчастных родителей, которые бросили их умирать в лесу. Но они выжили,
потому что лесная глушь и есть их настоящий дом.
- Ах так! Я надеялся, что это дьяволы. Я все равно думаю, что это
они, потому что один из них мне улыбнулся, когда я молил их о прощении.
- Прощении? За что?
В глазах у него появилось отсутствующее выражение.
- Мой отец был очень достойный человек, добрый и религиозный, - начал
он. - Он поклонялся Малаки-Таузу, которого погрязшие в невежестве шииты
(тут он сплюнул) называют Иблисом, или Шайтаном, или Сатаной; и он всегда
выражал уважение Аллаху и всем остальным. Отец был известен своей
набожностью и многими добродетелями.
Я любил его, но у меня, мальчишки, сидел внутри какой-то чертенок. Я
был очень скверным мальчишкой - я взял мертвого цыпленка, насадил его на
палку и назвал Ангелом-Павлином, как Малаки-Тауза, - я швырял в него
камнями и выщипывал из него перья. Кто-то из мальчишек испугался и
рассказал об этом моему отцу. Отец высек меня прямо там же, на улице, и
сказал, что за такое богохульство с меня надо с живого содрать кожу и
разорвать на части. Он заставил меня отправиться на гору Синджар и там
молить о прощении - я туда пошел, но чертенок, несмотря на порку, все еще
сидел у меня внутри, и я молился, но на самом деле не верил.
Теперь я стал старше, и чертенка больше нет, но и моего отца уже
много лет как не стало, и я не могу сказать ему: "Я сожалею, что
насмехался над Ангелом-Павлином". С годами я почувствовал, что необходима
религия. Я надеюсь, что Дьявол в своей мудрости и милосердии поймет это и
простит меня.
- Хасан, тебя трудно как следует оскорбить, - сказал я. - Но я тебя
предупреждаю - с этим синим ничего не должно случиться.
- Я только простой телохранитель.
- Ха! У тебя хитрость и яд змеи. Ты вероломен и коварен, и вдобавок
порочен.
- Нет, Караги. Спасибо, но это неправда. Я горжусь тем, что всегда
выполняю свои обязательства. Это все. Это закон, по которому я живу. И ты
не сможешь оскорбить меня так, чтобы я вызвал тебя на дуэль и тем самым
дал тебе возможность выбрать схватку голыми руками или бой на саблях или
кинжалах. Нет. Я не принимаю твоих оскорблений.
- Тогда берегись, - сказал я ему. - Первое твое движение,
направленное против веганца, станет для тебя последним.
- Если так предначертано, Караги...
- И называй меня Конрад!
И я отошел, полный скверных мыслей.
На следующий день все были по-прежнему живы; мы свернули лагерь и до
следующей внезапной остановки сделали около восьми километров.
- Похоже на детский плач, - произнес Фил.
- Действительно.
- Откуда это?
- Оттуда, слева.
Мы продрались через какой-то кустарник, обнаружили высохшее русло
ручья и прошли по нему.
Младенец лежал на камнях, частично прикрытый грязным одеяльцем. Его
лицо и руки уже покраснели от солнца - должно быть, он пролежал здесь
большую часть предыдущего дня. На крохотном мокром личике виднелись
многочисленные следы от укусов насекомых.
Я опустился на колени и стал поправлять одеяльце, чтобы получше его
прикрыть.
Одеяльце спереди приоткрылось, и Эллен ойкнула, увидев младенца.
В груди ребенка был врожденный свищ, и внутри что-то шевелилось.
Рыжая вскрикнула, отвернулась и заплакала.
- Что это? - спросил Миштиго.
- Один из брошенных детей, - ответил я. - Из меченых.
- Как ужасно, - произнесла Рыжая.
- Что ужасно - его вид? Или то, что его бросили? - спросил я.
- И то, и другое.
- Дайте его мне, - сказала Эллен.
- Не трогай его, - остановил ее Джордж. - Вызовите скиммер, -
приказал он, - его надо сразу отправить в госпиталь. У меня здесь нет
инструментов, чтобы сделать операцию. Эллен, помоги мне.
Она уже была рядом, и они вместе стали рыться в его медицинской
сумке.
- Запиши, что я делаю, и приколи бумажку к чистой пеленке, чтобы
врачи в Афинах знали.
Дос Сантос тем временем вышел на связь с Ламией, чтобы к нам
направили один из наших скиммеров.
Эллен наполняла шприцы для Джорджа, протирала порезы и укусы ватными
тампонами, мазала мазью ожоги и все это записывала. Они накачали младенца
витаминами, антибиотиками, адаптогенами общего действия и еще полудюжиной
разных средств - я в конце концов сбился со счета. На грудь положили
